Американские боги
Шрифт:
– Кто такой Майк Айнсель? – спросил Тень, прочитав имя на билете.
– Ты. Счастливого Рождества.
– А где это Приозерье?
– Твой счастливый дом в грядущие месяцы. А теперь, так как все хорошее приходит трижды… – С этими словами Среда вынул из кармана упакованный в подарочную бумагу сверток и толкнул его по столу к Тени. Сверток остановился возле бутылки с кетчупом, на крышке которой соус засох черными пятнами. Тень даже не шевельнулся, чтобы его взять. – Ну?
Неохотно Тень разорвал красную оберточную бумагу, в которой сказался желтовато-коричневый бумажник из телячьей кожи, потертый и лоснящийся.
– Спасибо.
– Считай это рождественской премией. А теперь давай провожу тебя до «Грейхаунда». Хочу помахать тебе, когда поедешь на сером псе на север.
Когда они вышли из ресторана, Тень даже поверить не мог, что всего за несколько часов могло так похолодать. Слишком холодно для снегопада. Сам холод был агрессивным. Тяжелая выдалась зима.
– Слушай, Среда, обе эти проделки – со скрипкой и с епископом, с епископом и полицейским… – Тень помедлил, пытаясь сформулировать свою мысль.
– И что в них?
Тут его осенило:
– Они рассчитаны на двух человек. По одному артисту на каждой стороне. У тебя раньше был партнер?
Дыхание облаком вырывалось у Тени изо рта, он пообещал себе, что, как только приедет в Приозерье, часть рождественской премии потратит на самое толстое, самое теплое зимнее пальто, какое только можно купить.
– Да, – ответил Среда. – Да. У меня был партнер. Младший партнер. Но, увы, те дни миновали. Вот она заправка, и вот он, если глаза меня не подводят, твой автобус. – «Грейхаунд» уже сигналил, сворачивая на стоянку. – Адрес на ключах, – продолжал Среда. – Если кто-нибудь спросит, я – твой дядя, и буду с гордостью носить неправдоподобное имя Эмерсон Борсон. Обустройся в Приозерье, племянник Айнсель. Через неделю я за тобой приеду. Мы станем много путешествовать. Навещать тех, кого мне нужно навестить. А тем временем держись тише воды и не лезь в неприятности.
– Моя машина… – начал было Тень.
– Я о ней хорошо позабочусь. Отдыхай в Приозерье, – сказал, протягивая руку, Среда, и Тень пожал ее. Рука у Среды была холоднее, чем у трупа.
– Господи, ну и холодный же ты!
– Чем скорее я сотворю зверя о двух спинах с классной девчонкой из ресторана в задней комнате «Мотеля 6», тем лучше.
Левой рукой он сжал плечо Тени.
Тень испытал головокружение от двойного видения: он увидел стоящего перед ними седого грузного мужчину, который сжимал ему плечо; а еще он увидел нечто иное: столько зим, десятки и сотни зим, и серый человек в широкополой шляпе бродит, опираясь на посох, от селения к селению, заглядывает в окна, тянется к огню и веселью, и игре жизни, которой ему не дано коснуться, не дано почувствовать снова…
– Поезжай, – добродушно проворчал Среда. – Все хорошо, и все хорошо, и все хорошо будет…
Тень предъявил билет водителю.
– Ну и денек для путешествия, – сказала та, а потом с мрачным удовлетворением добавила: – Счастливого Рождества.
Автобус был почти пуст.
– Когда мы прибудем в Приозерье? – спросил Тень.
– Через два часа. Может быть, больше, – ответила водитель. – Говорят, надвигается внезапное похолодание.
Она щелкнула выключателем, и с шипением и глухим ударом закрылись двери.
Тень прошел до середины автобуса, возможно дальше, откинул спинку кресла, сел и стал думать. Мерное движение и тепло автобуса объединились, чтобы укачать его, и не успел он сообразить, что засыпает, как уже заснул.
В земле и под землей, и отметины на стенах цвета мокрой красной глины: отпечатки ладоней и пальцев – примитивные изображения животных, людей и птиц.
Огонь еще горел, и бизоночеловек все так же сидел по ту сторону костра, глядя на Тень огромными глазами, похожими на озера темного ила. Губы бизона в обрамлении бурой свалявшейся шерсти не шевельнулись, но голос произнес:
– Ну, Тень? Ты поверил?
– Не знаю, – сказал Тень. И его рот тоже не двигается, заметил он вдруг. Какими бы словами они ни обменивались, это была не та речь, как ее понимали люди. – Ты настоящий?
– Поверь, – сказал бизоночеловек.
– Ты… – Тень помялся, но все же спросил: – Ты тоже бог?
Опустив руку в огонь, бизоночеловек достал горящую ветку, подержал ее над костром – синие и желтые язычки пламени лизали красную руку, не обжигая ее.
– – Эта земля не для богов, – сказал бизоночеловек. Но во сне Тень знал, что слова произносит уже не он: это говорил огонь, к Тени обращались треск и танец пламени в темной подземной пещере.
– Эту землю подняла из глубин океана птица-нырок, – сказало пламя. – Ее сплел нитями из своей железы паук. Ее высрал ворон. Она – тело павшего отца, чьи кости – горы, чьи глаза – озера.
– Это земля снов и огня, – сказало пламя. Бизоночеловек вернул ветку в огонь.
– Почему ты мне это рассказываешь? – спросил Тень. – Я мелкая сошка. Я ведь никто. Я был тренером в гимнастическом зале, самым паршивым уголовником и, наверное, не настолько хорошим мужем, каким себя считал… – Он умолк. – Как мне помочь Лоре? – спросил он потом бизоночеловека. – Она хочет снова стать живой. Я пообещал ей помочь. Я перед ней в долгу.
Бизоночеловек молча указал на свод пещеры. Тень поднял глаза: из крохотного отверстия наверху лился рассеянный водянистый свет.
– Наверх? – спросил Тень, жалея, что не получил ответа ни на один из вопросов. – Мне следует подняться туда?
Туг сон захватил его, идея обратилась в реальность. Тень размозжило о землю и камень. Он словно стал кротом, который пытается протиснуться в дыру, барсуком, ползущим сквозь землю, сурком, отбрасывающим комья с дороги, медведем… но земля была слишком твердой, слишком плотной, и вскоре он не смог больше продвинуться и на дюйм, не смог больше копать и ползти, и, с трудом глотая спертый воздух, он понял, что, наверное, умрет в этом темном месте глубоко под миром.
Его сил не хватало. Он все слабее барахтался и сознавал, что, хотя его тело едет сейчас в жарком автобусе по холодным лесам, если он перестанет дышать здесь, в этом подземном мире, то перестанет дышать и над землей, а уже сейчас он дышал прерывисто, и каждый вдох отдавался болью.
Он боролся, протискиваясь сквозь землю, но все слабее и слабее, и с каждым движением расходовал драгоценный воздух. Он попал в ловушку: не в силах двигаться дальше и не способный вернуться тем путем, откуда пришел.