Американские боги
Шрифт:
Теперь он подошел уже достаточно близко, чтобы Тень мог разглядеть его лицо: старое, но довольное, лицо человека, который вдоволь хлебнул уксуса жизни и обнаружил, что это, по большей части, виски и притом хороший.
– Гм, не могли бы вы дать мне номер телефона заказа местного такси, – сказал Тень.
– Мог бы, – с сомнением отозвался старик, – но в это время Том уже в постели, и даже если вы его поднимете, то все равно без толку – пару часов назад я видел его в «Оленьем стойбище», и он был навеселе. Даже слишком весел, я бы сказал. А куда вы направляетесь?
Тень показал ему ключ от двери с адресом.
– Что ж, – протянул старик, – это минут
– Да, – согласился Тень. – Только я никогда об этом не думал. Наверное, вы правы.
Старик кивнул, потом его лицо расплылось в улыбке.
– А, какого черта, на дворе Рождество. Я сам вас отвезу на Тесси.
Тень вышел за стариком на дорогу, где был припаркован огромный старый двухместный джип с открытым верхом. Даже гангстеры «бурных двадцатых» гордились бы таким автомобилем, возили бы в нем девчонок, контрабандный виски и пушки. В ярком свете белых фонарей он казался темным – возможно, красным, а возможно, и зеленым.
– Это Тесси, – сказал старик. – Ну разве не красотка?
Он с гордостью собственника хлопнул по крылу, закругляющемуся над передним колесом.
– Какой она модели? – спросил Тень.
– Она «Уэндт Феникс». Уэндт в тридцать первом разорился, и название перекупил «Крайслер», но «уэндтов» с тех пор не выпускали. Харви Уэндт, основавший компанию, был из здешних краев. Уехал в Калифорнию и покончил жизнь самоубийством в сорок первом, нет, в сорок втором. Большая трагедия.
В машине пахло кожей и старым сигаретным дымом – не слишком свежий запах, но если многие годы в салоне постоянно курить сигареты и сигары, дым становится частью его естества. Старик вставил ключ в замок зажигания, и Тесси завелась с первого оборота.
– Завтра, – сказал он Тени, – Тесси отправится в гараж. Я накрою ее чехлом, и так она и останется до весны. По правде сказать, не надо было мне ее выводить сегодня, учитывая, что снег уже выпал.
– Она плохо идет по снегу?
– Идет-то она отлично. Все дело в соли, которой посыпают дороги. Вы даже не поверите, как старые красотки ржавеют от соли. Хотите, чтобы я подвез вас прямо к двери, или предпочтете большой тур под луной по городку?
– Мне не хотелось бы вас утруждать…
– Никаких трудов. Когда доживете до моих лет, будете благодарить небо, если хотя бы на минуту сможете глаза сомкнуть. Я просто счастливчик, если мне удается проспать пять часов кряду: все просыпаюсь, и мысли все крутятся и крутятся. Где мои манеры? Меня зовут Хинцельман. Я бы сказал «Зовите меня Ричи», но все, кто меня тут знает, зовут меня просто Хинцельман. Я пожал бы вам руку, но чтобы вести, Тесси нужны обе. Она всегда знает, когда я отвлекаюсь.
– Майк Айнсель, – улыбнулся Тень. – Рад с вами познакомиться, Хинцельман.
– Тогда поедем вокруг озера, – сказал Хинцельман. – Большой тур.
Главная улица, по которой они как раз ехали, привлекательная даже ночью, выглядела старомодной в лучшем смысле этого слова – словно, вот уже сто лет, люди ухаживали за ней и вовсе не спешили расставаться с тем, что им нравилось.
Хинцельман, проезжая мимо, указал на два городских ресторана (немецкий ресторанчик и, как он сказал, «наполовину греческий, наполовину норвежский плюс воздушная сдоба к каждому блюду»). Он показал булочную-пекарню и книжный магазин («Город без книжного магазина и не город вовсе, если хотите знать мое мнение. Он сколько угодно может звать себя городом, но если в нем нет книжного, он сам знает, что ни одной живой души ему не обмануть»). Проезжая мимо библиотеки, он притормозил, чтобы Тень хорошенько мог разглядеть здание. Над подъездом мигали антикварные газовые фонари, и Хинцельман с гордостью описал Тени строение: «Библиотека построена в семидесятых годах девятнадцатого века Джоном Хеннингом, местным лесопильным бароном. Он хотел назвать ее „Мемориальная библиотека Хеннинга“, но после его смерти ее стали называть „Библиотека Приозерья“, и теперь, думаю, она до конца времен таковой и останется. Ну разве не мечта?» Гордости в его словах было столько, словно он сам ее построил. Здание напомнило Тени замок, и он так и сказал. «Вот именно, – согласился Хинцельман. – Башенки и все прочее. Хеннинг хотел, чтобы снаружи она так и выглядела. А внутри до сих пор сохранились первоначальные сосновые полки. Мириам Шультц хочет их разломать и модернизировать библиотеку, но здание внесено в какой-то реестр исторических памятников, и она ничегошеньки не может поделать».
Они объезжали озеро с юга. Городок протянулся вокруг озера, берега которого спускались к воде тридцатифутовым откосом. Поверхность озера была матовой от снега, а в блестящих полыньях отражались городские огни.
– Похоже, оно замерзает, – сказал Тень.
– Уже месяц как замерзло, – отозвался Хинцельмай. – Тусклые места – это снежные наносы, а блестящие – лед. Оно замерзло в одну холодную ночь после Дня благодарения, стало совсем как стекло. Увлекаетесь подледным ловом, мистер Айнсель?
– Никогда не пробовал.
– Лучшее, что есть для мужчины. Дело не в рыбе, которую вы ловите, а в душевном покое, с каким возвращаетесь домой под конец дня.
– Я запомню. – Из окна Тесси Тень попытался разглядеть ледяную поверхность. – По льду правда уже можно ходить?
– Можно. Можно даже проехать на машине, хотя я бы пока не рискнул. Холода у нас держатся уже шесть недель. Но надо помнить, что у нас, на севере Висконсина, все замерзает быстрее и крепче, чем в других местах. Я однажды охотился на оленя, это было лет тридцать или сорок назад, и выстрелил по самцу, да промахнулся, зато выгнал его из лесу – это было на северной стороне озера, недалеко от того места, где вы будете жить, Майк. Так вот. Это был самый лучший олень, какого мне только доводилось видеть, двадцать ответвлений рогов, крупный, что небольшая лошадь, уж вы мне поверьте. Тогда я был помоложе и проворнее, чем сейчас, и хотя в тот год снег выпал еще до Хэллоуина, а был уже День благодарения, снег на земле лежал чистый и белый, и следы оленя в нем были как на ладони. Мне показалось, что зверь в панике несется к озеру.
Ну, только последний дурак попытается загнать оленя – и вот, я, как последний дурак, бегу за ним и гляжу: он скользит по озеру – ох – в восьми-девяти дюймах воды и смотрит на меня так горестно. В этот самый момент солнце заходит за облака, и раз! – резко холодает: температура за десять минут упала градусов на тридцать, голову даю на отсечение. И вот матерый олень изготовился к прыжку, но даже бежать не может. Он вмерз в лед.
А я так иду к нему неспешно. Сам вижу: он хочет бежать, да примерз, и выхода у него нет никакого. Что ж, не сумел я себя заставить пристрелить беднягу, который и спастись-то не мог. Что бы я был за человек, если бы сотворил такое, а? И я только достал обрез, да выпалил холостым прямо в воздух.