Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов
Шрифт:
Но прогулки, загородные путешествия и все другие способы отвлечься исчезали вместе с опавшими листьями. Жизнь замирала как обнаженное дерево, — все плоды сорваны, а соки ушли в землю. Да, можно пригласить гостей, но это не так-то просто зимой с ее вьюгами и прочими прелестями. Однажды у него хватило ума скопить денег на поездку во Флориду. Они отправились на юг. Там он дышал полной грудью.
Но сейчас, накануне восьмой по счету зимы, наступил предел. Больше он не выдержит. Едкая кислота, надежно спрятанная в укромном уголке его естества, год за годом разъедала преграды из плоти, так что сегодня, в последний вечер октября, произойдет взрыв и все закончится раз и навсегда!
Пронзительно взвизгнул звонок. Луиза заспешила к двери. Марион молча бросилась вниз встречать первых гостей. Крики, всеобщий восторг.
Он подошел к лестнице.
Луиза в прихожей старалась вовсю. Высокая, очень стройная, с такими светлыми волосами, что они казались белыми, она смеялась, окруженная чужими детьми.
Он замер. Что случилось с его семьей? Годы? Усталость друг от друга? С чего это началось? Разумеется, дело не только в ребенке. Но Марион стала воплощением всех неурядиц совместной жизни. Его приступов ревности, неудач с работой и прочей дряни. Собрать свои вещи и уйти, просто бросить Луизу? Ну нет. Сначала надо причинить ей ту же боль, которую она причинила ему. Ни больше, ни меньше. Развод даже не расстроит ее. Он только положит конец вечным колебаниям и состоянию неопределенности. Узнай он, что формальный разрыв отношений хоть как-то обрадует Луизу, остался бы с женой до самой смерти, просто назло ей. Нет, надо сделать так, чтобы она как следует помучилась. Например, придумать, как по суду отнять Марион. Да, именно. Именно! Это заставит ее страдать больше всего. Отнять у нее Марион.
«Всем привет!» — расплывшись в гостеприимной улыбке, он стал спускаться к гостям.
Луиза даже не подняла головы.
«Здрасте, мистер Уальдер!»
Дети приветственно махали ему, кричали.
После десяти звонок наконец перестал трезвонить, все подвешенные над дверьми яблоки оборвали, розовые детские личики, измазанные соком, оттерли дочиста, салфетки покрылись пятнами от пунша и сладостей, а он, отец семейства, незаметно но властно оттеснил Луизу на второй план. Он стал руководить вечеринкой вместо нее. Уделял внимание каждому. Развлекал болтовней двадцать детей и двенадцать родителей; взрослые пришли в восторг от сидра со специями, который он приготовил специально для них. Затеял игры, которыми забавляются на подобных вечеринках в октябре — «приделай ослику хвост», «бутылочку», «музыкальные стулья» и прочие, — так что они шли под взрывы радостного смеха. Потом, когда свет в доме погасили и в темноте сияли лишь треугольные глаза тыкв, крикнул: «Тише! Все за мной!» и на цыпочках пробрался к подвалу.
Родители наблюдали за этим карнавальным буйством со стороны, вполголоса обменивались впечатлениями, кивали изобретательному супругу, общались со счастливой обладательницей такого прекрасного мужа. Как легко он находит общий язык с малышами!
Дети восторженной толпой следовали за ним.
«В подвал!» — крикнул он. — «Могила ведьмы!»
Радостный визг. Он задрожал, изобразил ужас. — «Оставь надежду всяк, сюда входящий!»
Родители одобрительно хохотнули.
Дети один за другим скользили вниз по полированным доскам от раздвижного стола, которые Мич приладил заранее, прямо в черный зев подвала. Провожая каждого, он потешно шипел, выкрикивал страшным голосом шутливые предостережения. Дом, освещенный лишь огнем свечей, наполнился праздничным шумом. Все говорили одновременно. Все, кроме Марион. За целый вечер его дочь использовала лишь самый необходимый минимум слов и радостных возгласов; она ни с кем не делилась своим восторгом и упоением праздником. Настоящий маленький тролль, подумал он. Поджав губы, его девочка сияющими глазами наблюдала за собственной вечеринкой, как за разноцветным серпантином, который сегодня разбрасывали вокруг нее.
Теперь настала очередь родителей. Смеясь, они опасливо подходили к доске и с хохотом съезжали в подвал, а маленькая Марион стояла рядом, как всегда желая увидеть все от начала до конца и присоединиться в самую последнюю очередь. Луиза не стала дожидаться помощи мужа. Он подошел, чтобы поддержать ее, но прежде чем успел наклониться, жена уже соскользнула вниз.
Наверху стало безлюдно и тихо, в темном доме мерцали десятки свечей.
Марион стояла возле спуска. «Что ж, приступим», — произнес он и подхватил ее.
Внизу они расположились широким кругом. От далекой печки веяло теплом. Стулья расставили в два длинных ряда у каждой стены: сидящие бок о бок двадцать восторженно пищащих детей и двенадцать взрослых, Луиза в дальнем углу, Мич рядом с выходом, у лестницы. Он присмотрелся, но ничего разглядеть не смог. Люди слились со стульями, игра вслепую. С этого момента представление должно проходить в полной темноте, а он станет ведущим. Быстрый шорох сорвавшегося с места ребенка, запах влажного цемента, свист ветра среди октябрьских звезд.
«Ну все!» — крикнул он в черную пустоту. — «Тишина!»
Гости устроились поудобнее и замерли.
Непроницаемый мрак. Ни огонька, ни проблеска, ни мерцания глаз.
Дребезжание посуды, позвякивание металла.
«Ведьма мертва», — нараспев произнес глава семьи.
«Ой-ой-ой»,— простонали дети.
«Ведьма мертва, ее убили, вот этим ножом на куски разрубили».
Он протянул нож. Его стали передавать из рук в руки. Смешки, вскрики, комментарии взрослых.
«Ведьма в ад убралась — голова осталась», — прошептал глава семьи и отдал предмет сидящему рядом.
«А я знаю, как играют в эту игру! — радостно сообщил чей-то детский голос. — Он достает из холодильника куриные потроха, чтобы все их потрогали, и говорит: „Вот ее кишки!“ Лепит голову из глины, потом притворяется, что она ведьмина, а суповая кость будто бы ее рука. Берет стеклянный шарик и говорит: „Вот ее глаз“. Протягивает зернышки — „вот ее зубы“. Вытаскивает пудинг со сливами — „вот ее живот“. Знаю, знаю, какв нее играют!»
«Тише, ты все испортишь», — сказала какая-то девочка.
«Ведьму казнили — руку отрубили».
«Ой-ой-ой!»
Предметы, словно печеная картошка, переходили от одного к другому. Некоторые дети визжали, не хотели дотрагиваться до такой гадости. Другие вскакивали, добегали до середины подвала, стояли там и ждали, когда все закончится.
«Да это же просто курица, — насмешливо сказал мальчик. — Иди сюда, Элен, не бойся!»
Предмет под аккомпанемент негромких вскриков вручался сидящему рядом, за ним следовал еще один, и еще…
«Ведьму потрошили — сердца вмиг лишили», — объявил глава семьи.
Шесть или семь невидимых объектов одновременно передавались по кругу в дрожащей, смеющейся темноте.
Раздался голос Луизы. — «Марион, не бойся; это понарошку».
Дочь не ответила.
«Марион? Ты что, испугалась?»
Тишина.
«С ней все в порядке»,— сказал он. — «Ей уже не страшно».
Нескончаемая вереница предметов, веселье, визг.
Осенний ветер, постанывая, бродил вокруг дома. А он, глава семьи, стоя перед теми, кто собрался внизу, выпевал фразы словно заклинания и вкладывал в протянутые руки один предмет за другим.