Американский доктор из России, или история успеха
Шрифт:
— А может суд присяжных присудить им десять миллионов?
— Ты шутишь?! Какие там десять миллионов! Мы что — убили его? Это обычный трюк стороны обвинения, так они стараются запугать обвиняемую сторону. Если их адвокат выигрывает процесс, он получает третью часть. Но эти ничего не получат.
— А что ты думаешь насчет обвинения Мадонны?
— Что я думаю? Если бы мы знали раньше, что она сексуально не удовлетворена, мы с тобой могли бы ей помочь, — вот что я думаю.
— Хорошая идея, Виктор.
— Не просто хорошая идея, а еще одна хорошая идея!
Доводы Виктора меня немного успокоили.
Шли
Юридическая фирма, обслуживающая наш госпиталь, занимала сорок второй этаж небоскреба в деловом районе. Я поразился многочисленности штата фирмы: сотни делопроизводителей, секретарей и помощников адвокатов сидели перед компьютерами или сновали с бумагами по коридорам. А ведь это была одна из многих тысяч таких фирм. Сколько же людей работают на сутяжников в Америке!
Кабинет Розенцвейга был гораздо просторнее моего, мебель тоже намного лучше — все говорило о преуспеянии. Мы с Тедом были немного знакомы, настроен ко мне он был дружественно. На его столе лежал мой учебник по илизаровским операциям.
— Владимир, я прочитал твою книгу, и хотя, конечно, мне не все там ясно, но я понял, что вы с Виктором — самые большие авторитеты по илизаровским операциям в Америке. Это поможет мне защищать вас.
— Когда я писал этот учебник, то, по правде говоря, никак не думал, что он может защищать в суде!
Тед рассмеялся:
— Защищать вас буду я, но книга даст мне материал для доказательств. Ты отметь мне страницы, которые больше всего подходят к случаю лечения вашего обвинителя, я сделаю с них копии и, если будет надо, продемонстрирую их в суде.
— Хорошо, я отмечу. Но я забыл написать главу о занятиях сексом с аппаратом Илизарова. Придется мне сделать еще парочку рисунков — специально для присяжных.
— О, это было бы впечатляюще! Но обвинение Мадонны уже снято.
— Что, выяснилось, что она не настолько сексуальна?
— Нет, выяснилось, что их брак оформлен после того, как аппарат с его ноги был уже снят. А что и как они делали до того, как она опять стала его законной женой, это в суде разбираться не может.
— О'кей, значит, на один миллион меньше?
— Какие там миллионы?! Их адвокат уже говорит о сумме в восемьсот тысяч.
— Ага, еще легче!
— Слушай, я хорошо знаю этого адвоката, по-моему, он не очень умный.
— Умный, наверное, не взялся бы за такое дело.
— Да, это верно. Но, хоть он и не очень умен, он сделает все возможное, чтобы ты сам оговорил себя и Френкеля. Многое на суде зависит от эмоций присяжных, имеющих стойкое предубеждение против врачей. Чтобы произвести на них впечатление, этому адвокату уже на предварительном собеседовании нужно добиться от тебя признания, что в ходе лечения что-то было сделано не так, как следовало. Поэтому, спрашивая тебя о лечении, он станет
В общем, Тед дал мне полезный инструктаж относительно тонкостей юридического крючкотворства. Из всего этого получалось, что имеет значение не фактическая сторона дела — как мы лечили Джона, на сколько сантиметров удлинили ему ногу, как он перестал хромать. Все это оставалось в стороне. Странно и обидно для хирурга признать, что его труд может оцениваться некомпетентными людьми не по объективным результатам, а по эмоциональному воздействию адвоката.
Через пару месяцев я сидел в другой юридической фирме перед адвокатом обвинителей и под присягой давал показания. Их с поразительной скоростью записывала секретарь на специальной стенографической машинке. Адвокат был неожиданно для меня мягок, улыбчив и дружелюбен:
— Рад с вами познакомиться, садитесь, пожалуйста, чувствуйте себя абсолютно свободно.
Он буквально купал меня в сладкой патоке любезности. Я подумал: неужели этот человек собирается обвинять меня в преступной халатности? И ведь вот какая разница в профессиональном поведении: хирург со своим пациентом должен быть деловым и откровенным, а адвокат с клиентом — притворным.
Два часа он все с той же сладкой улыбкой пытался вытянуть из меня какой-нибудь рискованный ответ:
— Скажите, если бы знать, что Джон станет вас судить, сделал бы доктор Френкель, с вашей помощью, конечно, что-нибудь по-другому?
— Это вопрос к доктору Френкелю.
— Да, да, его мы тоже спросим. Но что вы об этом думаете?
— Думаю, доктор Френкель сделал бы абсолютно то же самое.
— Но, может быть, какую-то часть операции следовало сделать по другому?
Тут в нашу беседу вмешался Тед:
— Возражение: доктор Голяховский ответил на вопрос.
Адвокат:
— Хорошо, я иначе сформулирую вопрос: если бы Джона лечил другой доктор, сделал бы он что-нибудь по-другому?
Тед:
— Возражение: этот вопрос не относится к действиям доктора Голяховского.
Уже вставая из-за стола и складывая свои бумаги, адвокат, как и предупреждал меня Тед, еще раз улыбнулся и спросил:
— Доктор Голяховский, а все-таки были ли в процессе лечения отклонения от принятых установок?
— Нет, не было.
Тед потом сказал, что я держался молодцом.
Каждый раз для очередного собеседования мне приходилось отменять запланированные операции и приемы больных. Изабелла переносила их на другие дни (что было не просто), мы обзванивали пациентов, долго извинялись, оговаривали новую дату — вот куда уходило ценное время доктора и его офиса!