Аметистовый кошмар
Шрифт:
***
Сельта вскочила с кровати и начала жадно глотать воздух, попутно тормоша волосы руками и только после того, как она убедилась, что с ними всё в порядке, девушка откинулась на спину вновь. Она упала на подушку и ощутила, что та вся мокрая и брезгливо перевернула её другой стороной.
Солнце уже начало проникать в её хижину, заполняя комнатку светом сквозь небольшие отверстия в соломенной крыше хибары, в которой жила девушка. Она смотрела в потолок и благодарила судьбу за то, что сегодня она всё же проснулась, а не осталась в этом аметистовом кошмаре навсегда. Её очень сильно обеспокоило то, что сегодня череда неприятных, но уже ставших привычными снов была так ужасно и неожиданно прервана неким потусторонним катаклизмом. Кроме того, её испугало то, что она совершила обратное путешествие не напрямую из аметистового мира, как раньше, а через какой-то странный чёрный коридор, к тому же, с присутствием в нём некого демона.
Для обычного человека, пожалуй, такой сон вызвал бы некую тревогу и боязнь, однако не у Сельты. Некоторые подумали бы, что она сумасшедшая или что ей стоило бы покаяться в ближайшем храме Эйденгарда. Но была вероятность, что её либо осмеяли бы, либо приговорили к публичной порке, за еретические наклонности. К тому же, Сельта и без того являлась по законодательству Насского королевства еретичкой, ведь она, как и вся её семья и как все жительницы Ведьминого Холма являлась ворожеей.
Поэтому сны не пугали её, а скорее даже интересовали с профессиональной точки зрения. Ворожеями в южных землях именовали женщин, поклонявшихся различным потусторонним, но не всегда светлым силам. Эйденгард, как Бог Солнца, и его последователи были их противниками. В старые времена, свобода культов была свойственна монгеянам – исконным жителям южной части Континента – но с приходом северных захватчиков мэанн ситуация изменилась. Ещё до Огнепадения, во времена Империи Сенноров, местные правители, ища милости у иноземцев, начали обращаться в веру в единого Бога Эйденгарда. Однако многие простые люди, особенно в сельских местностях, до сих пор веровали в различные тёмные культы, и у каждой деревни был свой демон-куратор.
Однако поселение у Ведьминого Холма было особенным. Местные ворожеи, ведьмы, колдуньи – местные называли их по-разному – практиковали поклонение не простому демону, а антиподу Эйденгарда – Смертоликому. Если Эйденгард был Богом Дня в мифологии древних людей, то Смертоликий был Богом Ночи. Существовала древняя легенда, о том, что когда-то мир населяли ангелы и демоны и от союза одного из демонов и ангела родились близнецы – Эйден и Рожэ. Их рождение должно было ознаменовать создание новой эры, благодаря которой создастся гармония и благоденствие. Но братья всё же выбрали две разные стороны – Эйден сторону ангелов, а Рожэ сторону демонов и в ходе войны, победу одержали силы света, благодаря чему Эйден вознёсся на солнце, а Рожэ, ставший Смертоликим, на луну.
Официально культ Смертоликого был вне закона на территории большинства государств бывшей Империи Сенноров, кроме, пожалуй, сереных княжеств Хаандии, где веротерпимость была куплена ценой большой крови в борьбе с Мэаннским королевством. Однако по большому счёту самые грязные слухи не мешали людям пользоваться услугами ворожей, в число которых входили и знахарские способности, ясновидение и прочие ритуальные церемонии.
Гадостей о ворожеях Ведьминого Холма ходило превеликое множество. Жители, несмотря на то что прибегали к их способностям в час нужды, всё же любили посудачить о колдуньях, а их поселок старались обходить стороной. Ходили слухи, будто бы они только и делают, что поглощают души смертных, убивают родившихся у них мальчиков (и в самом деле, в поселении у Ведьминого Холма вы бы не встретили ни одного представителя мужского рода), принося их в жертву Смертоликому. Так же говорили, что они занимаются всевозможными оргиями, для которых совращают живущих неподалёку мужчин, воруют скот из близлежащих деревень и вообще представляют собой вселенское зло.
Сельта же только начинала свой путь в направлении ворожейного дела, хотя получала некое сопротивление со стороны матери, которая желала, чтобы её единственная дочь выбилась в люди и не несла на себе ярлык ведьмы. Вызвано это желание матери, было не заботой о престиже дочери, а скорее озабоченностью о Сельтиной жизни. Как только Сельте начали сниться сны, связанные с аметистовым миром, совет ворожей заинтересовался ею и каждый день требовал отчёта о каких-либо минимальных изменениях во снах. Старейшина Малакка даже пыталась писать о снах верховному жрецу Смертоликого Оракулу Торольфу в Хаанденгард, что далеко на севере Континента. Однако её отговорила мать Сельты. И бояться было чего, если бы кто-то узнал о том, что девушка-ворожея путешествует по мирам, то к ним в гости обязательно бы наведались жрецы Эйденгарда, да не одни, а с целым войском, чтобы избавиться от проклятого поселения еретичек.
Сельта, устав лежать, поднялась с постели и побрела по мягкому коврику к старому ссохшемуся шкафу. Отворив его, она обнажила своё тело, сняв ночную сорочку, и выбрала из небогатого гардероба льняную тунику. Подвязав на ступнях сандалии, она подошла к бадье с водой и опустила туда голову. Подняв её, она взглянула на небольшое зеркальце, что висело на стене. На неё в ответ взглянула молодая, относительно высокая девушка лет двадцати. У Сельты были длинные и прямые черные волосы, невероятно бледная кожа для здешних мест, особенно, если учесть, что её мать была очень смуглой. Глаза – единственное, что объединяло мать и дочь – черные, что особенно интересно и красиво сочеталась с белоснежностью её кожи. Ещё одной особенностью, отличавшей Сельту от многих монгеянок, было наличие веснушек вокруг её носа. Подобное в здешних краях считалось чем-то вроде болезни, поэтому Сельта с детства была весьма застенчива, отчего из подруг у неё была лишь только мать.
Вдоволь наглядевшись своим отражением, Сельта решила проведать мать и рассказать ей о нововведениях, случившихся в аметистовом мире. К сожалению для неё, никто в посёлке не мог разгадать этого загадочного послания. Поэтому многие жительницы Ведьминого Холма с беспокойством смотрели на проходящую мимо них девушку. Авторитет её матери был, пожалуй, единственным барьером, отделявшим Сельту от открытых насмешек или же проклятий. Единственное, что составляло Сельте компанию в этом обществе – ритуальные книги, написанные задолго до её рождения.
Сельта вышла на улицу, где уже вовсю светило яркое и палящее солнце. Был разгар лета и особенно в краях герцогства Поэльского оно чувствовалось как никогда сильно и даже жестоко. Это было приграничное герцогство у северного края Великой Пустыни. Оттого природа здесь была невероятно скудной и безжизненной, а Поэль считался одним из самых неблагоприятных регионов Насса. Единственные отрады в этих краях – небольшие речушки или озёра. На востоке от Ведьминого Холма, правда, начинался большой сосновый лес вглубь которого, пожалуй, никто никогда не заходил.
Из этого лесного района часто доносились слухи о том, что в нём обрёл жилье некий сумасшедший бард, который нападал на всех проезжающих мимо королевского тракта, который в свою очередь проходил по соседству с лесом. Сельта знала лишь только одного барда в своей жизни. Это был жалкий паренёк, игравший на гитаре и сочинявший омерзительные баллады о некой Вульфирии. Когда-то он был в поселении и просил мать Сельты приворожить эту Вульфирию, но та ему отказала. После этого, тот негодный бард утроил настоящий дебош и грозился поджечь поселение ворожей, но, испугавшись проклятия со стороны его жительниц, вскоре убрался.
Поселение Ведьминого Холма не отличалось роскошью. В основном, так как его населяли лишь только женщины, оно состояло из самодельных глиняно-соломенных лачуг. У каждой ворожеи была своя хибара. Всего их в посёлке было около сорока. Каждая из них была настолько похожа на остальные, но в то же время, была и уникальна. Выделялась лишь только одна из них. В отличие от всех остальных хибар, общий зал представлял собой результат коллективного труда. Зал был намного выше, и крыша его была сделала не из соломы, а покрыта старым сланцевым шифером, а стены поддерживались деревянными балками – ради этого им пришлось пригласить строителей из соседней деревни. Внутри он представлял собой просторное однокомнатное помещение с ритуальным камнем посредине. Камень этот играл роль своеобразного алтаря, на котором проводились все различные ритуалы. В общем зале никто не имел права жить, хотя в последние годы в силу своего возраста старейшина Малакка редко его покидала. Уже ходили слухи о её скорой кончине, а на пост преемницы старушки пророчили мать Сельты.