Амнезия "Спес"
Шрифт:
Женщины тем временем прошли к угловому столу и в результате разместились совсем недалеко от нас. Я перевел дыхание и продолжил разглядывание, поскольку теперь заняться чем-то другим, даже выбора у меня не было.
Первая из милостивиц цветом волос напомнила мне Яна, пока он не обстригся на лысо конечно, то есть, ее светлые, чуть вьющиеся пряди, имели золотистый оттенок. Лицо оказалось тонким в чертах, с легким, едва заметным румянцем и нежно розовый наряд, расшитый камушками того же тона, подчеркивал хрупкость ее образа.
Вторая была темнокожей, и свои черные волосы
Но это так, заметилось мельком, мой взгляд, как, похоже, и всех в зале, в большей мере влекла к себе синеглазая женщина. И она оправдала ожидания. Ни на кого больше не глядя, будто и не было рядом пялищейся на нее толпы мужиков, спокойно оправив платье она уселась на своем месте, откинула огненный локон за спину и принялась снимать то покрывало, что прятало ее шею.
Ткань медленно потянулась, открывая низкий вырез, и вот уже там моим глазам предстали странные, даже на вид упругие, выпуклости на груди. Взгляд просто прилип к ним, и сердце отчего-то застучало в ребра настолько сильно, будто я не спокойно сидел на стуле уже с час, а только что, сматывался от щера.
А покрывало продолжало соскальзывать с плеч. И тут, цепочка на шее женщины зацепилась за ткань, и было потянулась вслед. Синий камень, весящий на ней, дернулся и, блестя и сияя, рухнул в ложбинку между этими странными выпуклостями.
Вслед за ним рухнуло что-то и внутри меня. Прям вниз, в штаны, и опалило жаром, а в животе, вроде сытом до упора, почувствовалось, почему-то, какое-то неудовлетворение.
— Малой! — раздалось рядом напряженное шипение. Не знаю, услышал бы его, если б не тычок в плечо…
— А-а! — отозвался я и с усилием перевел-таки взгляд на Паленого.
— Вот и «а-а»! Заканчивай так пялиться! Они, конечно, не Матери, но все же женщины! Чему только вас в интернате учили?!
Что он там бухтел еще, я не особо слушал, меня занимал совсем другой вопрос. А именно — о тех непонятных выпуклостях на груди, которых у мужчин не имелось.
Я вспомнил, что уже раз озадачивался подобным, когда смотрел движущиеся картинки со свадьбы Александра и Майи. Там женщина тоже была в открытом платье и также непонятные части ее тела меня неслабо заинтересовали. В общем, стало понятно, что раз вопрос не разовый, то он требует ответа.
— Слушай, — говорю тихо наставнику, — а что это у них с грудью такое?
Тот вытаращился на меня, как на придурка, и шепотом, но криком, выдал:
— Это же си-иськи! — при этом, прикрываясь правым плечом, чтоб женщинам за соседним столом было не видно, в левую ладонь как будто взял невидимый мячик и пожамкал его, сопровождая это действие еще и цыцыканьем. И я как-то сразу понял, что в этот раз «цы-цы» к главному местному блюду
Тем не менее, несмотря на обозначение словом странных выпуклостей и демонстрацию того, что с ними нужно делать, все же многое в этом вопросе осталось для меня неясным. Но развить познавательную беседу на эту тему я не успел.
В этот момент пацан, принимавший заказ у женщин, свалил от их стола. А стоило ему приблизиться к нашему, как Паленым, отмахнувшись от меня, ухватил парня за рубаху и дернул к себе.
— Все, что заказали красавицы, за мой счет! Понял?! — жестко, в самое ухо, велел ему он.
Тот кивнул и был отпущен.
Но даже после этого моим вопросам места не нашлось — наставника понесло:
— Это новенькие милостивицы! Их только в прошлом месяце перевели к нам, вниз. Туда-то, в рубку, новеньких поди набрали, помоложе и покрасивей.
Тут я понял, что, если на входе женщины, просто поразив своим видом, мыслей об их возрасте и сравнении между собой даже не вызвали, то теперь, сидя всего в паре-тройке метров от них, можно было легко разглядеть, что светловолосая и темнокожая все же заметно старше синеглазой красавицы.
— Я уже был у них в отсеке, — продолжал вдохновенно шептать меж тем Паленый, — и Гагата даже одарила меня своей милостью!
— Гагата? — удивился я. — Имя, как камень? Как у нашего Гагата прозвище?
— Фу, малой, сравнил тоже! — возмутился наставник. — Твой приятель, черный и черный — уголь галимый и есть! А у Гагаты кожа, как чоколат — не-ежная и на языке тает!
Произнося это Паленый зажмурился и сглотнул слюну. А я опять уставился на темнокожую женщину. Сейчас она сидела вполоборота ко мне, немного склонив голову. Прекрасно видна была ее щека, цвет которой оттеняли ткань красноватого покрывала и золото тяжелой серьги.
Как наяву представилось, что касаюсь пальцами чуть вздернутой скулы… и это при том, что хапать приятеля за морду, я никогда желания не ощущал… прав Паленый, прав зараза… а вниз живота опять ухнуло горячим, и труселя стали вроде как, немного тесны.
«Вот же жмот комендант, — пришла мысль, — верхнюю одежду выдал великоватую, а белье видимо на размер меньше!»
— А что касается их имен, — продолжал наставник развивать тему, — то — да, они у них от камней разных. Вторую, ту, что светловолосая, знаю — зовут Хризолита, у нее глаза зеленые. Но ее милости я пока не пробовал, — сокрушенно придыхнул Паленый, — а уж третью и вовсе вижу впервые, и имени назвать тебе не смогу.
Эти его слова вернули меня к предыдущей мысли:
— Слушай, ты ж сказал, что к нам в отсеки Блаженства из рубки отправляют тех милостивиц, которые постарше и не очень симпатичные… и я не говорю, конечно, что Хризолита с Гагатой не красивы… но все же, они точно постарше той, что с синими глазами, имя которой ты не знаешь.
— Ага, и, хоть ты и не говоришь, — тихо хохотнул наставник, — но действительно, она из них самая красивая. Это я признаю! Но вот почему настолько молодая и очаровательная девушка оказалась в нижнем отсеке Блаженства, я тебе не скажу — не знаю. И очень хочу узнать сам!