Амнезия "Спес"
Шрифт:
Хотя, что-то такое, я уже и так приметил — в нашей-то казарме, хранов тоже, кроме как по имени, никто не называл.
На следующий день отправился на встречу с Сэмом Цифриком.
Наш умник, как мы еще в каникулы перед выпуском узнали, по распределению попал все-таки в инженерную службу, а не в административную. Так что о его делах узнать мне тоже было весьма интересно. Все ж он теперь, несмотря на предстоящие еще не один год учебы, уже обитатель рубки и автоматически зачислен в члены, как минимум, младшего командного состава.
В этот раз первым пришел я, так
— Да я обожрался уже! У нас в столовой на камбузе каждый раз выбор выпечки, знаешь какой? Я первые три дня нагребал по пять штук за раз! Наши парни из отдела ржали надо мной, как над дурачком, а наставник Леопольд сказал, что мы, интернатские, поначалу всегда ведем себя как дикие… — Сэм тяжело вздохнул и лишь налил себе компота в стакан.
— Так ты что, из-за них не ешь теперь вкусное?! — поразился я.
— Да нет, — покачал приятель головой, — просто обожрался. Сначала-то, как увидел в свободном доступе столько всего, так мне поровну было, что говорят — хоть дикий, хоть дурной, да и ржач их был пофигу, — он наконец-то улыбнулся и расслабился. — Ты-то сам, как? Слышал, ты в одиночку сутки на закрытых территориях провел?
— Было дело, — пришлось сознаваться и готовиться к повторному пересказу случившегося.
Но, как ни странно, Цифрик ни о чем спрашивать не стал, а принялся сам рассказывать. Оказывается, ему по этой теме не меньше моего было, что сказать.
Попал мой приятель не просто в инженерное подразделение, которое, к примеру, системами электрообеспечения занимается или там, в цеху багги собирает, а в самый, что ни на есть, таинственный синтезаторный отсек! Что там конкретно происходит, он пока точно не знал и мне сказать не мог, но все равно припиской своей горд был неимоверно.
В общем-то, после того, как мне Александр вкратце «объяснил», что такое синтезаторная установка, я в общих чертах представление имел. И даже успел додумать, зачем мы, искатели, туда всякое-разное тащим. Сообразуясь с размытыми формулировками Александра, я для себя это определил так — берется ненужное, разбирается на мелкие составные… как уж они там называются, не знаю… и собирается из них нужное.
Но, как я понял по тому пыхтению, которое издавал Сэм, пытаясь мне с гордостью объяснить, чем в итоге он после окончания учебы станет заниматься, на данный момент мне было известно больше, чем ему. Но, естественно, я молчал, и уже почти привычно таращил глаза и выказывал удивление.
Дело было в другом. Если Цифрик пока и не догонял, что за спеца из него в конце концов вылепят, то вот уши греть среди спецов состоявшихся он уже мог беспрепятственно.
А говорили они вот о чем: что искатели, дескать, народ обнаглевший и распустившийся до безобразия, тащат вечно какое-то барахло, но глотку дерут за каждый лишний кред. Что ставить надо нас на место и штрафовать почаще и, вообще, квоту на выходы в рейд ввести, чтобы работали лучше и дорожили местом. А «барахло» разное и вовсе не принимать,
Я слушал Сэма и соображал. А как сообразил, не сдержался и пораженно спросил:
— Мы, выходит, бесполезным делом занимаемся?! Они что, там у вас считают, что это так легко, по закрытым территориям лазить?!
— Нет, твоя-то команда как раз приволокла в последний раз то, что нужно! — запротестовал приятель, — Там и для нашего научного отдела много интересного было, и для врачей… у них тоже что-то там изучают…
— Сэм, я вообще об искательской работе говорил, а не об одной нашей команде только! — возмутился я. — О том говорил, что твои, наш труд не ценят! А знаешь, как в рейде сложно бывает!
— Ну-у, я не знаю… — смутился Сэм, — хотя — да, мой наставник Леопольд действительно считает, что искатели — бездельники, которые только пьянствовать и таскаться по милостивицам могут, а работают спустя рукава.
— Что, прям так и сказал?! — офигел я.
— Ну да. Не мне конечно… но при мне такое уже не раз говорили… и не только наставник.
В общем, встреча с Сэмом получилась не такой радостной, как с Дагом и Роном, да и задуматься после нее было о чем. И, может, даже кое-что Паленому рассказать придется…
И еще, мне совершенно не понравился один момент. Уже перед тем, как мы собирались прощаться, я по привычке назвал приятеля Цифриком… и он, не свойственным ему тоном, серьезно, и я бы даже сказал, жестко, попросил этого больше никогда не делать, поскольку он теперь, как проживающий в рубке, имеет не кличку, а фамилию.
Да, я знал о таком, отец рассказывал: всем, кто попадает на постоянное место жительство на верхние палубы и получает возможность иметь семью, видоизменяют прозвище на эту самую фамилию.
Когда-то, точно так же туда попал мой дед, дослужившись до лейтенанта хранов. Впоследствии ему досталась своя женщина. Моя бабушка… таким странным словом обозначил отец ее для меня… была из тех Матерей, что не смогли привести в экипаж нового члена в течении пяти лет. Но, слава Спес, прожив с дедом всего два года, она сумела все-таки привести моего отца…
Но факт остается фактом — мой отец вырос уже в рубке, но вот дед когда-то был таким же интернатским мальчишкой с нижней палубы, как и я. А фамилия Робуст… с помощью почему-то медицинского языка… получилась из обычной кликухи Крепыш, которую до сих пор частенько у нас, в интернате, дают самым сильным пацанам меж собой мальчишки. Считай, в каждом потоке свой Крепыш имеется.
Так что, знать-то о таком, я знал, но вот от приятеля подобное заявление услышать было как-то неприятно. Наверное, все дело в его безапелляционном тоне было…
— И как теперь твое имя? — спросил все же я.
— Сэм Нумери! — гордо ответил он.
В общем, расставался с Сэмом, прибывая в каком-то странном настроении — вроде и радость за него, так хорошо устроившегося, испытывал, и от самой встречи — в общем, удовольствие ощущал, но и осадок неприятный по итогу имелся.
Но, как оказалось, бывает и похуже.