Амнезия
Шрифт:
– Это что же, получается, что и я, по-вашему, бесполезен.
– Ну, этого, положим, я не говорил... Всякий человек по-своему полезен. Может быть, Ваша польза в том, что Вы не даете мне застояться... Хотя нет, это у меня гордыня проявляется. А может быть, у Вас интерес научный? Может, мы коллеги?
– Ну, интерес у меня, положим, точно есть. Я, видите ли, бессмертен со вчерашнего дня, так что моя задача теперь - не сойти с ума и не потерять память. А то мое безумие будет длиться слишком долго.
– Да? Интересный
– Да нет, я пошутил, конечно... Вы что, всегда так серьезны?
– Профессия обязывает. Ну, кого смотреть будем - пациенток или пациентов?
– Я посмотрю всех. У Вас нумерация палат принята?
– Конечно.
– Ну вот, всех по порядку и обойду.
– Ага, это Вам с восьмой палаты начинать придется. С первой по седьмую у меня никого нет. Это сюда.
Узкое, забранное решеткой окно давало достаточно света. Через решетку был виден дом напротив и засыхающие деревья перед его фасадом. С деревьев чулком слезала кора, и одно из них я узнал - оно скрипело.
На покрывале постели хаотично, брошенные слабеющей рукой, лежали черно-белые фотоснимки.
Обитатель палаты - старик - был одет в полосатую пижаму и выглядел чрезвычайно изможденным.
– Вы что, их не кормите совсем, что ли?
– обернулся я к Шепелеву.
– Да нет, что ты, сынок, конечно, кормят, это я просто есть не хочу, ответил мне старик.
– Приходится прибегать к принудительному кормлению, - хвастливо заявил Шепелев.
Тут в палату вошла медсестра.
– Александр Иванович, Вас срочно просят к телефону. У Вас в кабинете. Я все здание обегала - насилу нашла.
– А откуда звонят?
– Да в том-то и дело, что из Министерства.
– Дмитрий Александрович, побудьте здесь одни с Евгением Рудольфовичем, я вернусь скоро, не задержу. А Вы как раз и выясните все, что хотите - и как кормят, и почему не едим. Правда, Вы ведь все расскажете гостю нашему, а, Евгений Рудольфович?
– Уж как есть все доложу, дорогой доктор, без утайки. Однако, боюсь, что запамятовать могу чего. Но Вы мне поможете. Так, доктор?
– Это точно. Ну, я пошел.
Вместе с уходом доктора роль следователя как-то вылилась из меня, просочилась сквозь кожу, и я оказался со стариком один на один - старик и моя пустота.
– А ты, сынок, ведь думаешь, что я старик, да?
Я послушно кивнул. Лысая голова, покрытая легким седым пухом и глубокие морщины по всему лицу не оставляли повода сомневаться в возрасте пациента.
– А мне ведь пятьдесят пять всего... Вот что болезнь со мной сделала... А Вы, простите великодушно, не больны часом? Нет. Это же видно сразу - болен ты или нет. Это же в глазах живет.
– В глазах?
– Ну да, сынок, в глазах, а где же еще душевной болезни быть? Хотя... Ну-ка,
– А это меня папа уронил. Мне тогда полгода было. Это я об табуретку. Хорошо, больница близко была, да и врач знакомый. Немногие этот шрам замечают. А Вы говорите - в глазах болезнь. Хорошо же видите.
– Папа, говоришь, уронил? Ну прости, сынок, не знал. Прости, - он протянул к моему лицу другую руку, мягко повернул мне голову, - наверх посмотри, сынок. Пожалуйста. Да нет, не болен ты. Здоров. Тут, правда, ошибиться легко. Хочешь, я проверю тебя? Я-то в этих делах разбираюсь.
– А что, врачи за Вами хорошо смотрят?- я не знал с чего начать вопросы, и попытался освободить голову из рук старика.
– Врачи-то смотрят, сынок. Да ты не дергайся, не бойся, это не больно совсем. Чик - и ты уже на небесах, - старик не отпускал меня и засмеялся, показывая желтые полуразвалившиеся зубы, - Шучу я, шучу...
– А в чем Вы еще разбираетесь?
– мне стало страшно, и от неестественности позы, и от замогильных шуток, - В чем, кроме медицины? старик на самом деле был страшным чудовищем, сотни лет обитавшим на дне моря, в иле. Зверь проснулся и взламывал лед под моими ногами.
Старик, видимо, почувствовал мой испуг и опустил руки. Только все равно я не мог отойти от него ни на шаг. Что-то удерживало меня возле этого сумасшедшего. Его взгляд приказывал, и все токи моего обновленного тела повиновались.
– А я только прошлого не помню. Нельзя мне его помнить. Там плохо. А вот будущее я знаю. Все. Там просто все впереди, потому как много запоминать не приходится.
– И что же там такое?
– А вот сынок, ты его и увидишь. Я, знаешь ли, слова забывать стал. Слова - они из прошлого все - я их и забываю. А то хочешь - покажу тебе будущее?
Я понял, что не сумею отказаться
– И что нам нужно будет делать?
– Да ничего, сынок. Ты стой там, где стоишь, и все.
– Можно я сначала вопрос задам?
– Конечно, можно, это Вы здесь господа, а я так - мне бы вот только в окошко посмотреть.
– Что это за фотографии у Вас?
– Это лекарства мои. Что, будущее смотреть будешь? Или струсил?..
– Да почему же струсил? Давайте...
И старик вновь протянул ко мне свои руки. А может, он их и не отпускал?
Сначала я услышал плеск воды. Оказалось, что это была не вода, это Кто-то обращался ко мне с одним и тем же настойчивым вопросом.
Он говорил на понятном мне языке, но сути вопроса я понять не мог. Вспомнилась какая-то старая цитата: ?то, что книга кажется туманной и загадочной, то, что читать ее приходится с тяжким напряжением - все это особенности ее содержания, а не языка.?