Амортенция

Lutea

Всё это Анко пока отложила в сторону и потянулась к последней из распечатанных вещей — плоской коробке, о содержимом которой Анко уже догадывалась. И точно: в ней обнаружилось сиреневое кимоно с тёмно-фиолетовым поясом — простое, но из хорошего шёлка. Вот тут, куноичи была уверена, постарался Мадара — он пару раз говорил, что ему нравится цвет её волос. «Не то, что я бы выбрала для себя сама, — она провела пальцами по ткани, едва касаясь её подушечками. — Но заказчик хочет видеть меня такой; его слово — закон».

Вот, теперь всё так, как должно. Она — куноичи на миссии, и пусть хоть луна на землю

упадёт — ничто её не потревожит, пока всё не закончится.

После она долго сидела, вновь погрузившись в воспоминания, в мельчайших деталях восстанавливая лучшую церемонию, которую она провела: вечер в поместье дайме Страны Мороза, когда ей пришлось убить запланированную исполнительницу действа, шпионку из Облака, чтобы иметь возможность присутствовать на встрече дайме Страны Мороза с дайме Страны Горячих Источников: вначале на дневном чае, после на вечернем пиру. Проиграв все тогдашние движения в голове, Анко извлекла из ларца необходимую утварь и повторила все действия в реальности, только без жидкости, и сделала это трижды, прежде чем удостоверилась, что мышцы работают в точности так, как надо, что дыхание размеренно и не сбивается.

Убрав посуду обратно, Анко осталась сидеть с закрытыми глазами, не шевелясь, пропитываясь ощущениями. Ей казалось, что она слышит звуки сямисэна, поющего под пальцами искусной исполнительницы — сама она так и не научилась достойно играть на нём. Она ощущала запахи сада, разбитого за стенами чайного домика, икебаны в нише-токонома, тонкий аромат цветов, которые слуги дайме Страны Источников добавляли в воду в тазике, где тот омывал руки едва ли не чаще, чем дышал.

Змея внутри неё полностью растворилась в тени.

Анко развела чернила, придвинула к себе и развернула свиток. Взяв в руку кисть для каллиграфии, она окунула её кончик в чернила и в едином порыве написала, заполняя светлое пространство:

Неугасимый огонь в сердце — великая ценность.

Она совершенно не была сильна в красивых словах, но натренирована и выводила иероглифы с душой, и они получились красивы. Оставив свиток подсыхать, Анко поднялась плавным движением, подхватив на руки коробку с кимоно, и ушла в спальню облачаться.

Ровно в половину двенадцатого раздался стук в дверь. Та больше не была заперта, а потому секунды спустя открылась, и порог переступил Второй Хокаге.

— Тобирама-сама.

— Анко, — Второй обвёл её взглядом быстрым, но наверняка не упустившим ни одной детали. — Ты готова?

— Да, — ответила она и, взяв лежавший перед ней запечатывающий свиток, в котором вновь было скрыто всё необходимое, поднялась с татами. — Благодарю за предусмотрительность: идти по тайным ходам и тем более трубам мне было бы неудобно — я боялась бы испачкать кимоно.

— Его выбирал Мадара, — заметил Тобирама.

Анко легко наклонила голову, не выдавая, что прежде догадалась об этом.

— Тогда я при первой же возможности поблагодарю Мадару-сана за столь щедрый дар.

Не поднимая головы, она чувствовала на себе тяжёлый взгляд Второго Хокаге.

— Я рад, что мы привлекли тебя, а не Хинату, — наконец сказал он.

— Большая честь слышать это от вас, Тобирама-сама, — ответила Анко с неглубоким поклоном.

Второй протянул ей руку, за которую Анко взялась, и миг спустя они

оказались в Тайной комнате.

Древнее помещение Слизерина претерпело изменения к церемонии. Если по левой стороне его неподалёку от статуи Салазара уже давно стояла деревянная беседка, созданная Первым Хокаге для комфорта в штабе, то теперь на правой стороне зала напротив неё высился самый настоящий традиционный чайный домик. Место, благо, позволяло; а уж за исполнением Первый не постоял.

— Как видишь, Хаширама очень вдохновился нашей задумкой, — проговорил, присоединяясь к ним, Мадара; выглядел он куда менее надменно, чем обычно, и это хороший знак. — Настолько, что решил проявить все свои таланты. Сказал, что даже приготовил какой-то особенный чайный столик… Исходя из того, что я видел на его одежде пятна краски, Хаширама лично расписывал его. Так что это наверняка феерично.

— Не каждый день доводится узреть роспись, исполненную основателем Конохи, — произнесла Анко с мимолётной улыбкой.

— И это — благо для глаз потомков, — Мадара хмыкнул, а после посмотрел на неё заинтересованно. Полностью развернувшись к нему, Анко поклонилась.

— Благодарю вас за кимоно, Мадара-сан.

— Пустяки, — ответил он, но в глазах мелькнуло выражение удовольствия.

Оставив Мадару и задумавшегося Тобираму, Анко направилась к чайному домику и, оставив сандалии у порога, вошла через маленький вход. Внутри витал отчётливый запах древесины, смешавшийся с ароматом благовоний. Разложив на полу заранее приготовленные и лежавшие в углу татами (всего четыре: один для неё, три для гостей), Анко распечатала свиток, который принесла с собой, и первым делом повесила в токонома свиток со сделанной ею надписью. После она развела огонь в очаге, повесила над ним котелок с водой и принялась расставлять утварь на столе, созданном Первым Хокаге; рассматривать его Анко себе пока не позволила, не было времени, и занялась делами. Когда же время по её внутренним часам приблизилось к полуночи, Анко вышла из домика и замерла возле него, сложив на животе руки.

Основатели Конохи уже ждали; трое легендарных шиноби по очереди подошли к Анко. Первым был Хаширама.

— Спасибо, что делаешь это, Анко, — он тепло, открыто улыбнулся ей. — Надеюсь, эти двое не угрожали тебе?

Анко лишь молча покачала головой и поклонилась, после чего Первый Хокаге забрался внутрь. За ним последовал брат, а после и Мадара, однако Анко не торопилась присоединяться к ним — давала мужчинам время прочесть надпись на свитке, осмотреть весь чайный домик, в котором до этого, Анко уверена, ни Второй, ни Учиха не были.

Выждав определённое время, Анко вошла к ним и, поклонившись каждому из троих, села напротив гостей у очага. Она сняла крышку со шкатулки с чаем и насыпала его в большую чашу, в которую, когда закипела вода, влила немного кипятка. Взяв со столика бамбуковый венчик, куноичи точными, идеальными движениями стала взбивать содержимое чаши, чувствуя на себе взгляды троих шиноби, неотрывно наблюдавших за каждым её движением. Все они молчали, но молчание это вовсе не было гнетущим — оно было наполнено умиротворённым спокойствием, тихим шипением воды в котле и постукиванием венчика по чаше, ароматом благовоний и начавшим уже брать верх над ними запахом чая.