Ампир «В»
Шрифт:
– Каким образом?
– Ты же проходил гламур и дискурс. Вот таким образом и направляем. Если тебя интересуют конкретные методы, это к халдеям. Но общий смысл в том, чтобы холостая фаза работы ума «Б» была как можно короче. При правильной постановке дела человек не ищет Бога. Бог уже ждет его в церкви возле ящика для монет. Точно так же человек не ищет смысла в искусстве. Он знает, что единственный смысл, который там есть – это сборы. И так далее. Как говорят в школе, борьба за повышение косинуса «фи» – всенародная задача.
– В чем тогда смысл бытия? – спросил я. – Или жизнь вообще пустая бессмыслица?
–
– Но зачем тогда все это?
Озирис наклонился вперед, взял со стола какой-то предмет и поднес его к моему лицу.
– Что это такое? – спросил он.
Я поглядел на его пальцы. В них был гвоздь. Старый, немного ржавый у шляпки и, похоже, куда-то уже забитый и вынутый.
– Это? Это гвоздь.
– Правильно, – сказал Озирис. – Гвоздь. Старый гвоздь. Вот мы берем простейшую вещь – старый ржавый гвоздь. Глядим на него. И думаем – что это?
– Гвоздь, – пожал я плечами. – Что тут думать?
– А о чем идет речь? Об этом кусочке металла? Или о восприятии, которое ты испытываешь? Или о том, что гвоздь и есть это восприятие? Или о том, что это восприятие и есть гвоздь? Другими словами, идет ли речь о том, что гвоздь отражается в нашем сознании, или о том, что мы проецируем слово «гвоздь» на окружающий мир, чтобы выделить ту совокупность его элементов, которую договорились обозначать этим звуком? Или, может быть, ты говоришь о темной и страшной вере некоторых людей в то, что некий гвоздь существует сам по себе вне границ чьего-либо сознания?
– Я уже запутался, – сказал я.
– Правильно. Запутался, и никогда не выпутаешься.
– А при чем тут мой вопрос?
– При том. Ты спрашиваешь – в чем смысл бытия? А вот тут, – Озирис потряс гвоздем в воздухе, – просто железка с помойки. И холостого хода твоей денежной сиськи не хватает даже на то, чтобы понять, что это такое. Хотя ты можешь потрогать эту вещь, согнуть или вогнать кому-нибудь в ладонь. А ты спрашиваешь меня о том, чего не существует нигде, кроме воображения. Причем даже там его нет постоянно – сделанное из слов зыбкое облако возникает на секунду, завораживает иллюзией смысла и исчезает без следа, как только ум «Б» начинает думать, где деньги. Понимаешь?
– Нет.
– И правильно. Смирись, Рама.
Я кивнул.
– Когда человек – а вампир, говоря между нами, это просто улучшенный человек – начинает размышлять о Боге, источнике мира и его смысле, он становится похож на обезьяну в маршальском кителе, которая скачет по цирковой арене, сверкая голым задом. У обезьяны есть извинение, что ее так нарядили люди. У тебя, Рама, такого извинения нет.
Бросив гвоздь на стол, Озирис нажал кнопку рядом с телефоном. В коридоре продребезжал звонок.
– Мне пора обедать. Григорий тебя проводит.
– Спасибо за разъяснения, – сказал я, вставая. – Я, правда, мало что понял.
– А к этому и не надо стремиться, – улыбнулся Озирис. – Вот главное, что следует понять. Зачем тебе что-то понимать, когда ты все уже знаешь? Одна капля баблоса объясняет больше, чем десять лет философских разговоров.
–
Озирис пожал плечами.
– Some dance to remember, – сказал он, – some dance to forget [9] .
9
Один танцует, чтобы вспомнить, другой танцует, чтобы забыть – (англ.).
В комнату вошел усатый молдаванин, и я понял, что аудиенция окончена.
Молдаванин довел меня до выхода, как и в прошлый раз. Но сейчас он почему-то вышел вместе со мной на лестничную клетку и прикрыл квартирную дверь.
– Лифт не работает, – сообщил он тихо. – Я провожу вас вниз.
Я не стал возражать, но на всякий случай пошел вдоль стены, подальше от перил, за которыми был лестничный пролет.
– Извините за навязчивость, – сказал молдаванин. – Я вообще-то профессор теологии из Кишинева. Здесь просто подрабатываю. У нас в Кишиневе временно не нужны профессора теологии.
– Могу представить, – сказал я сочувственно.
– Вы знаете, – продолжал молдаванин, – сюда частенько заходят молодые вампиры, которые беседуют с нашим нанимателем. Я жду у двери на тот случай, если хозяин позвонит. Ну и слышишь кое-что, так что я знаю, какие представления господствуют в вашем мире. Обычно я не вмешиваюсь в разговор. Но сегодня речь шла о Боге. И здесь я чувствую себя обязанным сделать одно важное уточнение к тому, что вы только что слышали. Как теолог. Но прошу вас, не говорите шефу про наш разговор. Вообще никому не говорите до следующего контрольного укуса. А там я в отпуск уеду. Обещаете?
– Вы хорошо знакомы с деталями нашего обихода, – заметил я. – Даже знаете про контрольный укус. Я сам про него первый раз слышу.
– Не иронизируйте, молодой человек. В вашей среде все укусы контрольные. Других не делают.
– Вообще-то вы правы, – вздохнул я. – Ладно, обещаю. В чем ваше уточнение?
– Оно касается того, что в ваших кругах принято называть умом «Б». Молодым вампирам говорят, что человеческий ум «Б» – просто денежная сиська. Но это не так.
– А что это на самом деле?
– Вы когда-нибудь были в Помпеях? В Италии?
– Нет, – ответил я. – Но я знаю, это римский город, который сохранился под вулканическим пеплом. Я про него много читал.
– Именно, – сказал молдаванин. – Так вот, самое интересное место в Помпеях – это вилла Мистерий.
– Помню. Вилла на окраине города. Названа по фрескам, где изображен ритуал посвящения в дионисийские мистерии. У нас в дискурсе даже картинки были. Красивые. А почему вы вспомнили про эту виллу?
– Видите ли, она существовала с середины третьего века до нашей эры до самой гибели Помпей. Триста лет. Никто, конечно, сегодня не знает, что за мистерии там происходили. Но фрески так захватывают воображение, что споры не утихают до сих пор. На мой вкус, дело даже не в самих этих фресках, а в мелких деталях росписи коридора – загадочных египетских символах на черном фоне, каких-то значках, змейках – прямо как на старой швейной машинке «Зингер»… Не знаю, вы такие машинки вряд ли застали.