Амур-батюшка (Книга 1)
Шрифт:
Бердышов ни о чем не расспрашивал, несмотря на то, что между ними уже установилось некоторое доверие. Он надеялся в ближайшие дни при случае выпытать о нем все у кого-нибудь из небогатых мылкинских. С этой целью Бердышов пригласил гольдов к себе на Додьгу смотреть свою новую бревенчатую юрту.
Писотька вызвался в ближайшие же дни привезти к Анге своего маленького сына, чтобы шаманка отогнала от него злые силы. Старик закрыл колючие глаза, заплакал горько и стал жаловаться, что все его сыновья умирают маленькими, а шаманы не могут помочь ему в этой беде, и теперь последний его сынишка тоже прихварывает.
– У нас теперь русская лекарка есть, старуха-шаман, она тебе поставит на ноги парнишку, - утешал его Иван.
На следующий день Бердышов стал собираться домой. Гольды подали ему упряжку великолепных рослых псов. Правил ими Улугу, чем Иван был весьма доволен. Распрощавшись с гольдами, он повалился на нарты. Погонщик поднял палку и с криками: "Та-тах-тах!" - вихрем пустил псов с косогора на озеро.
Вчерашняя пурга, как заботливая хозяйка избу, выбелила начисто уже начавшие было сереть ледяные поля и сопки. Солнце ярко сияло, снега слепили глаза. Вокруг разлилось спокойствие и величие, чувствовался праздник, отдых природы от диких ветров и морозов. Собаки мчались весело, легко и быстро преодолевали сугробы, через дужку нарт ездоков то и дело запурживало свежей снежной пылью.
– А что, Улугу, - заговорил Иван, когда нарты пошли протокой и Мылки скрылись за чащей голого чернотала, - кому ты теперь меха продаешь?
В глубоком снегу собаки замедлили ход. Улугу, видя, что им тяжело, не понукал их.
– Меха-то?
– переспросил он, оборачиваясь к Ивану.
– Бельговскому торговцу отдаю, мы ему все должны.
Иван помолчал. Собаки, выйдя на гладкий, обдутый ветром снег, помчались быстрее. Вдали, из-за отходившего в сторону полуострова, как битые зеркала, засверкали тысячами солнц амурские торосы. Далеко-далеко, за ледяной рекой, в голубоватой дымке чернел каменный обрыв у входа в Пиванское озеро. Над ним разметались сопки. Их склоны окутаны были легкой синей мглой, оттенявшей ущелья, пади и перевалы. Слева над горизонтом стелилась красновато-бурая завеса, словно где-то там горели леса.
– А кто же это гостит у Денгуры?
– спросил Бердышов, отряхивая воротник от комьев снега.
Улугу смутился и заморгал маленькими глазками. Иван не торопил его с ответом, зная, что гольд все равно ответит и не соврет. Чтобы скрыть свое замешательство, Улугу стал размахивать палкой и громко ругать на разные лады собак. Отъехав еще с полверсты и достигнув берега, где начиналась релка, он вдруг проворно обернулся к Ивану и переспросил его:
– Это который человек в кости с тобой играл? Про него спрашиваешь?
Иван молча кивнул головой.
– Это не купец, - вымолвил гольд со злобой.
Собаки, высунув языки, тяжело дышали, вытаскивая нарты на снежный заструг. Улугу, спрыгнув с нарт, помогал им, прихватывая постромки. Преодолев сугроб, он снова вскочил на нарты и погнал упряжку быстрей.
С верховьев чуть колыхнул легкий ветерок. Бердышов, подняв воротник и подставляя лицо теплым солнечным лучам, вытянулся на нартах. Лучи грели по-весеннему, во всем существе Ивана разлилась лень и приятная истома. Только сейчас стала сказываться в нем усталость от долгих зимних таежных скитаний. Воздух был по-весеннему тяжек и томил, а от жаркого солнца слегка кружилась голова и тяжелело тело.
– Не знаю, почему меха у нас берут, - продолжал Улугу.
– Соболя им отдай, рыбу налови, угощай их. Где возьму, как на всех напасусь!
– Один, что ли, он приехал?
– Какое один!
– воскликнул гольд.
– Целая ватага ездит. Сам кривой старик был. Знаешь его? Злой старик, рябой, левый глаз течет. Он тоже был нынче в Мылках, а потом пошел нартами вниз.
– А помощника оставил в Мылках?
– Конечно, оставил!
– Куда же они поехали?
– На Горюн пошли. Вниз они не поедут: там Софийск, Николаевск, русских много. Они по рекам поедут в тайгу, где глупый народ живет, - там напугают, отберут соболей. К тунгусам пойдут. Знаешь, тунгус в тайге живет, ничего не видит, - усмехнулся Улугу темноте и невежеству таежных тунгусов.
– Муку, крупу не едят, все мясо да мясо, а если мяса нету, все помирают. Сколько Дыген велит дать - все отдадут.
– Значит, по-твоему, тунгусы дурные, что Дыгену меха дают?
– спросил вдруг Иван.
– Конечно, дурные...
– Ну, а сам-то ты как? Наверно, двух соболей Дыгену отдал? Ну-ка, признайся, - Иван слегка тронул отвернувшегося в сильном смущении гольда.
– Вот то-то, брат!.. Мы других судим, а сами... Собрались бы вы всей деревней да взяли бы Дыгена в рогатины, как медведя. Чего на него смотреть? Обманывает он вас. Считай: сколько ты ему за свою жизнь переплатил? Эх, Улугу, Улугу!..
– Иван хлопнул гольда по спине.
Вдали за мысом показался дымок. Вскоре стал виден косогор с черными пеньками.
– Видать юрты ваши, - молвил Улугу, не оборачиваясь.
Откуда-то издалека донеслось позвякивание колокольцев. Улугу завертелся на нартах, оглядываясь по сторонам.
– Почта поехала, - показал Иван в сторону дальнего берега.
Между торосами рысили запряженные гусем кони.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Замерзшее оконце в оттепель начинало оттаивать, с него обильно текло. Агафья срубила со стекла лед, протерла окошко, и яркий солнечный свет впервые за зиму осветил темные углы барабановской землянки.
Ребята спорили из-за места на солнышке. Гошка начистил до блеска железную тарелку и забавлялся, пуская зайчиков на стены.
– Ну, вот и веселей у нас стало, - говорил Федор, заходя в землянку с Тимошкой.
С утра они работали вместе, валили лес и пришли голодные и уставшие.
– Томит солнышко-то, - сказал Силин.
– У меня аж в ушах звенит, - подтвердил Санка, снимая вымазанную смолой куртку.
– Солнце-то здесь теплое, а у нас об эту пору так не греет. Кабы не ветры, тут бы уж весна была.
Агафья подала сухари и чугунок мелкорубленого мяса кабарги. Следом появился горшок каши и свежая рыба, добытая Санкой на махалку. С пищей у Барабановых за последнее время стало получше. Федор, охотясь с Савоськой за Амуром, подстрелил кабаргу. Санка поймал на свой самострел соболя, а на третий день промысла Федор взял лису.
Санка и Тимошка доедали чумизу, а Федор глодал кабаржиные кости, когда в землянку вошел Бердышов. Барабанов стал подробно рассказывать ему о своей удачной охоте.