Амур-батюшка (Книга 1)
Шрифт:
Савоська сказал, что не признает никаких балаганов, так что Федору и Санке предстояло дремать всю ночь, привалясь к кедрине и поворачиваясь к костру то одним боком, то другим.
Гольд сидел на корточках близко к пламени и жадно грыз сухую юколу, разрывая ее пальцами и зубами. Отогревшись, он снова удушливо закашлял, дрожа всем телом. У ног его бежала хромая Токо и облизывала свою черную уродливую лапу. Время от времени Савоська давал ей кожу от юколы. Собака жадно хватала ее и мгновенно проглатывала. Изредка она оборачивалась к Санке, и тот, заигрывая с нею, совал ей в морду тугую сохатиную рукавичку. Токо урчала и скалила на парнишку
– Бродяга-медведь ее лапу совсем испортил, - сетовал Савоська. Когда самый мороз был, его кто-то напугал. Медведь берлогу бросил, пошел кругом. А я его встретил и погнал. Зверь шибко злой был, как хунхуз! Медведь тоже бывает хунхуз!
Отбиваясь от собак, зверь хватил лапу Токо зубами. Собаке грозила смерть, если бы Савоська в тот же миг не вонзил в сердце медведя пику.
– Тебе тоже хорошую собаку надо, - назидательно говорил гольд.
– Вот то-то и оно! Да где ее взять?
– Учи, сам учи, собака все может понимать. Она - как человек. Наши старики говорят, что собака раньше давно-давно человеком была, только теперь у нее шкура другая. Медведь тоже был человеком. Ночью ты спишь, а он ходит. Тигр, говорят, тоже был человеком. Такие разные сказки есть, таинственно продолжал он.
– Кто на охоту ходит, должен знать. Друг другу рассказывать.
– Старик засмеялся и повесил голову.
– Буду тихо говори, тут в тайге хозяин скоро чертей гоняет...
– Сайку мороз продрал по коже.
– Тут не шибко хорошее место. Старики говорят - тут дурное место, тут амба исиндагуха бывает. Знаешь, что такое амба исиндагуха? Это обход. Черти караул несут, как солдаты в Миколаевоком, и делают обход тайги. Надо всю ночь сказки говорить, тогда ничего.
Гольд достал из-за пазухи лубяную коробку с табачными листьями, набил дрожащими руками трубку и закурил.
"С этими соболями не без нечистого, чуяла моя душа!
– думал Барабанов.
– Ванька Бердышов, будь он неладен, однако, гольдяцким божкам в тайге молится. То-то и не хочет с собой никого брать, стыдно ему".
– Савоська, - задушевно, как бы по-приятельски, заговорил он, стараясь придать своему голосу побольше ласковости, - вот ваши говорят, надо в тайге черту угощение ставить. А мне не надо бы этому Позе* кланяться, лучше бы мне своему богу помолиться. Чужой-то мне ни к чему. Это ведь грех по-нашему. Ты сам крещеный, должен понимать.
– Тебе соболь надо - нет?
– вдруг закричал Савоська, вскакивая на кривые ноги. Обутые в белые олочи**, они были как тонкие кривые березки. Зачем говоришь? В тайгу ты зашел, соболя тебе не надо?
_______________
* П о з я (искаженное нанайское от Подзя-ней) - дух тайги,
покровитель охоты.
** О л о ч и - невысокая обувь из звериной шкуры мехом внутрь.
Обычно делается из меха лося.
"Шаманом, что ль, обернулся, пугает, сверлит глазищами-то... Индо, черт с ним... помолиться, как велит", - испугался Барабанов.
– Тебе Позя молись - завтра твой лучок будет соболь, - твердил гольд.
"Кабы, правда, поймать бы соболя, черт его бей, - помолился бы, пустяки это, конечно. Но, шут его знает, вдруг не помолишься и добычи не будет?" - раздумывал Федор.
– Ты верно ли знаешь, что соболь поймается?
– подловато глянул он на гольда, как бы торгуясь с ним.
–
"Разве рискнуть?
– подумал Федор. Но ему неловко было перед сыном отступаться от закона.
– Да и беда будет, если поп узнает на исповеди епитимью наложит".
– Молись, тятька, - вдруг шепнул Санка, которому до страсти хотелось отличиться и найти зверька в своей ловушке.
– Ах ты, бесенок!
– отпрянул от него отец.
– Тебе бы только соболя, с малых лет рад от всего отступиться.
Беседа прекратилась. Санка еще немного повертелся у огня и, наконец, задремал сидя. Голова его то и дело клонилась к пламени, он вздрагивал и просыпался, каждый раз испуганно тараща глаза на огонь. Вскоре Санка уснул крепко и, не в силах держаться, повалился на пихтовые ветви, уткнулся лицом в рукав и захрапел.
Раздумье брало Федора. И хотя он уверен был, что Санка правильно нацелил стрелку и зверек не минует засады, но все же казалось ему, что дело тут нечисто, недаром в такой тайне хранит время ухода на промысел Иван, недаром ему, Федору, до сих пор, несмотря на все старания, не попался ни один соболь. Опять же и россказням Савоськи веры не было. "Чего-то он тут хитрит, однако, не такой он чудак, как прикидывается... То говорил "тихо надо", какой-то обход чертей, сказывал, будет, а потом сам разорался". Подумав так, Федор было осмелел и хотел пошутить над Савоськой, чтобы дать ему понять, что понимает, как он хочет обморочить его. Но вдруг Савоська задрожал, отложил трубку и, обернувши к Федору перекошенное от ужаса лицо, показал на поднявшиеся уши собаки. Токо насторожилась.
"Шут его бей, где наша не пропадала!" - подумал Федор. Он достал ломоть черствого хлеба и протянул гольду.
– Брат Савося, ты лучше меня это дело знаешь, давай-ка помолись... Чего дивишься? Кидай своему Позе, - он подмигнул гольду.
– Как хочешь, - вдруг сказал Савоська. Он сел к Федору боком, не глядя на него, и стал курить, сплевывая через плечо.
– Чертей в тайге нет! Я в них сам не верю. Кто хочет быть хорошим охотником - про чертей думает, поверит и на них будет надеяться, а не на себя! Обязательно поймает зверя! Люди - трусы! Тьфу!
– злобно плюнул он.
– Ты думаешь, Федя, я верю в Позю? Я сам не верю? Правда! А ты уж, я вижу, струсил. Неужели собрался молиться Позе? Эх, Федька... Тьфу!
– повернув лицо к лесу, громко плюнул он еще раз.
– Тьфу на всех чертей! Вот так надо. Ни черта не бойся! Мой отец был шаман, и его обманули. Я сам шаманство знаю... Но ты не верь... Ха-ха-ха!..
– покатился со смеху Савоська, видя недоумение Барабанова.
Токо опять насторожилась.
– Кто-то ходит! Позя сердится, зачем кричим...
– Свят, свят!
– перекрестился Барабанов.
– Аминь, аминь, рассыпься! ограждался он крестным знамением.
Гольд и мужик прислушались. Гольд вскоре успокоился, поднял трубку и снова закурил, все время искоса поглядывая на Федора.
Стояла такая тишина, что слышно было, как приливает к ушам кровь. В ее прибое можно было вообразить и отдаленное грохотанье телеги, и вой зверей, крики птиц, стук топора, и даже церковный колокол, казалось, звонил то отходную, то к обедне. Федор старался убедить себя, что все это лишь морок, но все же тревога не покидала его.