Амур-батюшка (Книга 1)
Шрифт:
В одном лишь, как слыхал Бердышов, несчастен был гольдский купец Писотька: стоило какой-нибудь из его трех жен родить мальчика, как тот вскоре умирал. Большак же его, которого он собирался женить, не был ему сыном. Смолоду его старшую жену забирали к себе маньчжуры, и после того в срок она родила парнишку. Старик хотел иметь своих сыновей, но, как ни старались шаманы и знахари, дети не выживали. На этот раз младшая жена Писотьки качала в углу лубяную зыбку, закрытую тряпкой, и старательно и громко называла младенца девочкой, что означало, как
"Боится, чтобы черт не утащил парня, - подумал Иван, - на девку его переделала. Это уж гольдяцкая хитрость известная..."
Между тем гольды смолкли. Им самим до смерти хотелось узнать, зачем явился Бердышов. От любопытства у них разговор про сватовство не ладился. Старики умолкли и стали поглядывать на него.
Иван поднялся. При виде жесткого и злого лица Писотьки в нем вспыхнул гнев. Какая-то сила так и толкала его схватить хозяина за глотку и рассчитаться с ним тут же, при всех. Иван негодующе, но довольно сдержанно спросил по-гольдски хозяина, зачем он украл из его ловушки добычу.
Ропот пробежал по канам.
– Следы вора привели к твоему дому. Ловушка была разорена сегодня, и я пришел по свежему следу.
Густые клубы дыма окутывали изможденные лица гольдов.
Вскочил Денгура, продувной торгаш и говорун. Это был тощий высокий старик с лысой головой и худым скуластым лицом. Он еще сохранил живость ума и красноречие. Все более и более возбуждаясь, он стал доказывать Ивану, что "лоча", поселившиеся на Додьге, сами воры и что во всех неладах виноваты они сами.
– Осенью Улугу стал там рыбачить, а один мужик напал на него, отобрал невод и хотел его побить.
– В плечо меня ударил, - поднявшись, робко подтвердил Улугу, кривоногий гольд с плоским лицом.
– Я ловил рыбу, русские у нас отобрали бредень!
– А зачем вы сено растащили?
– спросил Иван.
– Ну что, Ваня, разве травы жалко?
– с кроткой укоризной спросил Улугу.
Гольды наперебой заговорили, обвиняя новоселов в разных поступках.
– Недавно кто-то из них украл из нашей ловушки соболя!
– завизжал хозяин фанзы, пуская в ход последний и самый веский довод.
– Вы нашего соболя украли, а мы - вашего. Теперь в расчете.
Присутствующие засмеялись.
– Мы тебя в краже не виним, на другого человека думаем, - заметил Денгура, который был осторожнее других мылкинцев и не хотел зря обижать Ивана.
– Откуда же ты знаешь, что соболя взяли наши?
– грубо спросил Бердышов Писотьку, уставившись на него исподлобья, как бык.
– Мы тоже по лыжне вора ходили, - сердито ответил гольд.
– К вашей деревне вышли... Не знаю, кто теперь нас рассудит, - горько усмехнулся он.
Только тут Иван догадался, какого соболя добыл Федор.
– Ты неверно говоришь, - решительно отрубил Бердышов.
– Наши не брали соболя. А невод отобрали - не знали, что это сосед рыбачит. Меня не было, а они подумали, что это чужой человек ловит без спросу.
– А соболя взяли - тоже, понимаешь, не знали, что сосед ловушку поставил?
– усмехнулся хозяин.
– А соболя совсем не брали, - упрямо стоял на своем Иван.
– А кто же взял?
– А кто взял? Может, амба взял, - вдруг сделав страшную рожу, ответил Иван.
– Черт стащил соболя!
– рявкнул он, вскакивая на кан, и с силой ударил себя кулаком в грудь.
– Черт! Амба! Ему, может, охота нас поссорить - он украл соболя, а лыжню наладил до нашей деревни, а вы поверили. Он нас ссорит, а мы, как глупые, не можем помириться.
Гольды опешили.
– А ты про черта откуда знаешь?
– значительно слабее и уже не так зло спросил Писотька.
– Покуда не знаю, а вот Анга пошаманит, тогда все знать буду. Когда люди ссорятся и обманывают друг друга, всегда амба какой-нибудь виноват, торжествующе произнес Иван и, оглядев подавленных, притихших гольдов, спокойно уселся на кан.
– Бывает же, что черту охота поссорить между собой людей, - продолжал он.
– Камлать надо, а не ссориться. Гонять его всем, дружно!
Бердышов хорошо знал гольдов. Видя, что они поддались, он воспользовался их смятением и стал втолковывать, что никто из русских не мог взять добычи из ловушки.
– Надо было сразу ко мне идти, мы бы с Ангой пошаманили и все бы узнали.
Гольды стали переглядываться между собой многозначительно. Многие из них не верили Ивану: как-то трудно было допустить, что соболя стащил черт. Все продолжали подозревать в краже Барабанова, которого хорошо знали по следам старых лыж Ивана, однако удобный миг для спора с Бердышовым был упущен. Никто более не решался оспаривать его слов, тем более что он так хорошо обвинил во всех людских бедах черта.
Этого-то и надо было Ивану.
– А что же вы поздно хватились? Да если бы я узнал, что кто-нибудь из наших украл соболя, я сам бы его застрелил. Но и ты, Писотька, вели отдать мою добычу, а не отдашь - беда будет.
– И Бердышов, не говоря лишнего слова, нахлобучив шапку, поднялся и стал надевать ружье.
Угроза подействовала на мылкинцев. Они повскакивали с канов и принялись уговаривать Ивана еще погостить в Мылках. Дандачуй, сын Писотьки, плечистый толстогубый парень, не на шутку перепугавшись, сбегал в амбар и принес оттуда закоченелого соболя. Писотька, заискивающе улыбаясь, отдал его Ивану.
– Ну, давно бы так, - улыбнулся Иван и, возвратив зверька Писотьке, попросил отдать его работникам, чтобы они сняли шкурку.
Потом Иван разделся, показывая этим, что идет на примирение, прощает вора и хочет погостить у хозяина.
На столиках появилась водка. Бердышова взяли под руки и усадили на почетное место. Гольды тесно окружили его.
– Мы не знали, что это твоя ловушка, - говорили они, - твою бы мы не тронули.
– Ты хороший человек, мы на тебя не сердимся...