Амур-батюшка (Книга 1)
Шрифт:
Шишкин загоготал, поймал Ивана за руки и, размахнувшись головой снизу вверх, угодил ему затылком в висок.
– Ну, синяк посадил!
– еле вырвавшись, ухватился Иван за голову. Твоей башкой дрова колоть или свайки у гольдов под амбары забивать. Из такой башки и дума не выйдет! Больно!
– по своей привычке хитрить он разыгрывал из себя побитого.
– А ты что думал, когда один сидел? отталкивал он наседавшего Родиона.
– А что?
– Родион остановился на коленях.
– Одному-то, поди, тоскливо иной раз, - признался он и, ободренный шутками Ивана, снова стал
– Ну, не лезь, вали, вали! Убьешь еще.
– Иван шлепнул тамбовца ладонью по лбу.
– Разъярился, как тигра... Ну, слушай, я тебе про сохатого скажу, - заговорил он, видя, что обида у Родиона прошла.
– Это надо знать, как скридать сохатого. Много я и сам не знаю. Скридаю, как могу.
– Он набил в трубку табачных листьев из Родионовой коробки и глубоко затянулся.
– А как скрадывать, ты спроси у тестя моего Григория, он тебе скажет. Он это понимает лучше меня.
После горячего мясного ужина табачный дым завеселил охотников. Иван вытянул к очагу ноги и, облокотившись, прилег на сохатиную шкуру, служившую Родиону подстилкой. На низком потолке из корья пятнами мерцали отблески пламени. Дым от очага тянуло в отверстие крыши. Балаган был дырявый, но от большого огня и от сытного обеда охотникам стало так тепло, что Родион, подсев к Ивану, скинул куртку и остался в одной легкой рубашке. Собаки, уничтожив остатки пищи, тесней прилегли к охотникам. Родион еще подкинул в огонь смолистых лиственничных поленьев. На минуту показалось, что очаг угасает, но вскоре поленья разгорелись, начали стрелять искрами в потолок и в стороны, пламя вспыхнуло еще ярче.
– К сохатому подходить надо с тыла. Он, когда идет, поворачивается и ложится головой сюда же, откуда шел, и замечает под ветками твои ноги. Это охотник должен знать. Должен сбоку скрадывать его. Он, откуда шел, туда и смотрит. А подходить надо с тыла и сбоку. А когда подкрался, пали - и все... Беда, - неодобрительно покачал он головой, вспоминая свою утреннюю встречу с лосем.
– Ка-ак он дунет в чащу, даже тайга загудела.
– Тебе на ночь дрова рубить?
– вдруг весело воскликнул Родион, подмигнув Ивану. Он понял, что Бердышов никаких тайн ему не откроет, а лишь зря будет говорить.
– Иди ищи сухую листвянку, - и он потянул Ивана за ногу, обутую в унт.
– Эй, ты, обожди, куда тащишь...
– Кхл-кхл, - скалил зубы Родион.
Он стянул Ивана со шкуры на валежник и сам улегся на брюхо боком к огню. Иван, в свою очередь, потянул его за ноги. Мужики разыгрались, как ребята, стали мять друг друга и возиться на шкуре, перепугали собак и чуть не свернули балаган. Иван свалил Родиона чуть не на очаг и подпалил ему бороду, а Родион ловко сдернул у него с левой ноги унт и выбросил из балагана далеко в снег. Ивану с босой ногой пришлось лазить по рыхлым сугробам. Собаки опередили его: Смелый притащил обутку.
– Как медведи в берлоге, расходились. Ну, будет, будет! возвратившись в балаган, предупредил Бердышов, видя, что у Родиона опять заиграли глаза.
– Ты здоровила какой, как амба*, верткий, хвоста только не хватает, а то бы я тебя за хвост.
_______________
* Слово "амба" имеет два значения: злой дух и тигр.
Шишкин все же вцепился Ивану в ляжку, но тот вырвался, схватил топор и убежал из балагана рубить дрова.
Дважды принес он по большой охапке и, уложив их у входа, стал готовиться ко сну.
Родион притих и задумчиво смотрел на пламя, почесывая толстый угреватый нос.
– А что, Родион, - спросил его Бердышов серьезно, - ты с соседями дружишь?
– С какими соседями? С русскими али с гольдами?
– С горюнскими. Ты сказал мне, что они тебе друзья. Видишь, наши гольды сказывали мне, что в Мылках был недавно маньчжурец Дыген. Не слыхал ты? А оттуда он будто проехал к вам на Горюн.
– Как же! Это я знаю, - нахмурил Родион брови.
– Гольды божатся, что он их опять грабит.
– Да ну-у?.. Скажи, пожалуйста! Ах, язви его в душу!
– воскликнул Родион.
– Как бы отсюда отвадить? Разоряют они гольдов, портят их. Покуда этот Дыген где-нибудь поблизости, гольды сами не свои. А начальство наше пропускает. Зимой сидят они у себя в Софийском, жарят в карты, водку пьют, а лед пройдет, приедут на пароходах и начинают кричать. Нет того, чтобы нойону хвост прищемить. Теперь маньчжурец с товарищами, как я слыхал, пошел нартами на Горюн. Там им раздолье. А с Горюна по озерам пойдет к тунгусам. Поймать бы этого Дыгена!
– вздохнул Иван, залезая в меховой мешок.
– Я давно на него зуб точу.
Закрыв глаза, уставшие за день от напряжения, он стал рассказывать про свою ночную встречу на Амуре.
– Был я хмелен, мы в Бельго у китайцев водку пили. Я в потемках-то не разглядел, кто едет. Если бы знал верняком, что это был кривой маньчжурец, я бы сгреб его и отвез в Софийск, душу бы из него вытряс.
– Вот ты мне что скажи: почему опять Дыген сюда ездит? Ведь он уж стар, ему бы дома на печке сидеть.
– Дыгену туго приходится. Он в карты играть любит. Продуется в пух и прах, все проест, пропьет и едет на русскую сторону за мехами.
– Старый кот, по горшкам ловко лазает!
Охотники еще немного потолковали, и вскоре в балагане наступила тишина. Изредка лишь слышно было, как рушилась в очаге подгоревшая головешка да измученные собаки вздрагивали и стонали во сне. Очаг угасал понемногу. Становилось темно.
Шишкин заворочался в своем мешке.
– Ты не спишь, Родион?
– поднялся вдруг Иван.
– А что?
– Че-то тебя спросить хочу, выглянь.
– Ну, чего тебе?
– приоткрылся взлохмаченный тамбовец.
– У тебя, однако, дружки-то среди гольдов есть?
– А тебе на что?
– Ты знаешь, каких Дыген с озер соболей вывезет: черных-черных, один к одному. Таких нет у нас. Он через озера да через хребты пройдет, везде побывает и на Амгунь сходит. Соболя там якутские. Пойдет он обратно, вот бы когда нам с тобой подкараулить его. Тебе бы ловко можно поймать его, ведь ты от Горюна недалеко живешь.
Тамбовец молчал и чесался яростно, по-видимому о чем-то раздумывая.
– А я тебе подход ко всем зверям открою, подумай-ка! Всех охотников на Амуре превысишь, богачом станешь. Сохатого скрадывать научу.