Анаконда
Шрифт:
Вспомнил капитал Петруничев суровый наказ подполковника из Управления кадров МВД. Тот специально звонил вчера Петруничеву, строго наказал:
— Если хочешь, капитан, получить большую звезду завтра, а не через сто лет, то сразу же позвони мне, в любое время суток, когда прокуратура города изменит меру пресечения для Авдеева.
Сильно тогда удивился капитан Петруничев: чего это Москва таким мелким делом интересуется? Опять же какой интерес к далекому Авдееву может быть у подполковника, который курирует кадры провинциальных управлений? Вроде как вне пределов его компетенции вопрос-то. В другой ситуации Петруничев, преодолевая брезгливость, возможно, и «стукнул» бы в Управление внутренней контрразведки. А тут вот осекся, удержал себя. Ведь действительно вчера должны были дать майора. А дадут не завтра, а послезавтра, как раз к выходу на пенсию. Сильно подговнить может подполковник в случае чего. Ну, надо им знать о каком-то Авдееве, ну и будут знать... Тоже делов «говна-пирога», как говорится. Они уж о свадьбе с Татьяной сговорились. Как раз бы в праздничном застолье появиться в новеньком мундире с большой майорской звездой.
А и что такого? А ничего. Тоже мне, «секрет поля в шинели», говаривала преподавательница в Школе милиции.
Он снял трубку и набрал номер подполковника, который тот ему продиктовал давеча. В далекой Москве тут же откликнулись. Словно у аппарата дежурили. Мужской голос, узнав, кто звонит, сменил жестяную строгость на дружелюбно-панибратский тон:
— Вот, понимаешь, спасибо, что позвонил, старичок. Я подполковнику тут же информацию передам. Так когда, говоришь, выпускают Авдеева?
— Прямо сейчас. Минут через тридцать уже и домой почешет, — недовольно брюзгливо процедил Петруничев.
— Ну, вот и хорошо. А то, понимаешь, дело на контроле.
У кого на контроле, голос не конкретизировал. Может, у самого министра.
И хрен с ними со всеми! Ничего за эти полчаса с Авдеевым не случится. А завтра Кузьмичев возьмет его под «отеческую» заботу.
Кабы знал честный, но недалекий Петруничев, что номер, по которому он звонил, принадлежал «почтовому ящику», через который передавалась информация по оперативным вопросам внутри организации, руководимой Хозяйкой, наверное, сильно бы удивился. А если бы узнал, что телефон, номер и явочная квартира, где телефон был установлен, через пятнадцать минут уже сменили владельцев, реквизиты, и все концы, которые могли бы любопытствующих повести вверх или вниз по вертикали информационной цепочки, были «сунуты в воду», удивился бы еще больше. То есть в воду в прямом смысле слова.
Человек, принявший информацию, тут же передал ее по междугородному телефону в город Рудный некой даме по имени Галя, которая вот уже три дня проживала в местной гостинице под фамилией Решетникова Маргарита Тимофеевна, корреспондент газеты «Московская молодежная». После этого, протерев всю мебель и ручки, натянув перчатки, человек вышел из квартиры и закрыл дверь.
Проходя по Москворецкой набережной, он наклонился над водой и, отведя руку далеко в сторону, швырнул ключ в Москву-реку.
При этом он на мгновение потерял равновесие. Этого оказалось достаточно невесть откуда взявшемуся человеку, чтобы крутануть руку за спину дежурного с «явки», и при этом невольно откинуть голову назад, обнажив кадыкастую морщинистую шею. В шею хищно впился острый тонкий нож, с первого раза перерезав горло, столь неосмотрительно обнажившееся в холодный весенний вечер. Одним рывком тот шустрый человечек перебросил ноги кадыкастого господина через парапет, и тело с глумливым чмаком плюхнулось в грязную в этом месте от мазута и мусора воду. Кругов на воде почему-то не возникло.
Тем временем молодая женщина, откликавшаяся на имя Галя, сдала номер, после чего сожгла за углом, над урной, паспорт, в котором была названа Решетниковой Маргаритой Тимофеевной.
Теперь у нее в кармане длинной кожаной турецкой куртки лежит совсем другой паспорт. На имя Валентины Ильиничны Штусь.
Хотя звали женщину вообще-то Люсей. А наиболее близкие в организации люди звали и вовсе странно — Дикой Люсей.
Она взглянула на часы. Время позволяло, как говорится. В «комке» купила бутылку пива «Бавария» и, стоя тут же у палатки, жадно выпила ее. Хмуро посмотрела на продавца, но, видно решив, что он сквозь бутылки, заставившие витрину, все равно лица ее не видел, махнула на него рукой. Фигурально, конечно: «Ну его. Пусть живет, каа-зёл гребаный».
Сунув кулачки с обгрызенными до мяса ногтями в глубокие карманы куртки, быстрой, почти спортивной, мальчишеской походкой направилась по улице, ведущей от отеля, где останавливались редкие в городе Рудный командированые, к центру города.
Завернув за угол, она огляделась, не заметив ничего подозрительного, миновала два квартала по улице Ленина, свернула на Первомайскую, оказалась в двадцати шагах от здания СИЗО, год назад созданного на базе закрывшейся за ненадобностью средней школы.
«Как раз вовремя подошла», — похвалила себя. Потому что в ту минуту, когда она наклонилась, закрывшись от ветра, чтобы прикурить, из здания вышел, воровато озираясь, среднего роста, плохо одетый человечишко.
Проходя мимо нее, он осклабился, обнажив редкие, почти совсем выеденные до корней кариесом зубы, гнусаво просипел:
— Потрахаться не желаете, миледи?
Он снова воровато огляделся и, убедившись, что они на всю улицу одни, осмелел:
— Так что? У меня и поддать найдется, и хата есть. А?
— Сколько дашь? — спросила, сильно затягиваясь, девица с многими именами.
— Во — пятьдесят тыщ, — показал кучку смятых десятитысячных.
Она подошла вплотную, чтобы, как казалось, рассмотреть, наберется ли в кучке пятьдесят тысяч, и вдруг, резко отведя руку назад, вонзила острый длинный нож ему в шею, под подбородок. Он умер мгновенно. У Дикой Люси осечек не бывало. Следки из города Рудного к организации и одной из ее лидерш — Мадам, были засыпаны.
Тем временем в своем кабинетике в Благовещенском переулке старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре России Александр Михайлович Муромцев захлопнул папку с надписью «Мадам — Анаконда», у него были все основания, чтобы выписать ордер на арест Валентины Степановны Паханиной: новый Уголовный кодекс позволял привлекать к уголовной ответственности не только исполнителей, но и организаторов убийств и разбойных нападений.
17 АПРЕЛЯ 1997 Г. МОСКВА. ГЕНПРОКУРАТУРА.
А. МУРОМЦЕВ
— Извини, ноги устали. Может, как хозяину кабинета, и невежливо, но...
— Да о чем ты говоришь, делай как тебе удобнее. Чай не мальчики. У меня вон в левой пятке шпора начала расти... Знаешь, что такое?
— Знаю. Жена жалуется, а меня Бог миловал.
— Меня вот нет. Съездил вчера на нашу медицинскую базу на Истру. Там хирург — замечательный человек, молодой, красивый, умный и уже опытный. Он мне года два-три назад очень хорошо позвоночник выправил. Он еще и мануальной терапией занимается. А тут к нему с этой шпорой. Так он мне, кроме лекарств и совета ходить в мягкой обуви, еще и сто пятьдесят рецептов разных ванночек для ноги выдал: и с аптечными снадобьями, и с народными, с травками там всякими.