Анаконда
Шрифт:
А тут «говна-пирога», всего один мужичонка, итальянец. Итальяшек она видала по телевизору. Мужчины они хлипкие, куда им до Матрениных ладошек — как врежет с размаху по ушам с двух сторон — мысли вон.
Проснулась Матрена поздно. Отварила три пачки пельменей в большой кастрюле. Потом вареные — на огромную сковороду, па масло сливочное бросила. А все одно не поместились, хотя сковороду она специально самую большую у Васьки-цыгана заказывала. Трижды пришлось жаренки снимать и снова накладывать, потому что, пока варила, решила: трех пачек будет мало. Сварила еще две. Работа предстояла хотя и знакомая, но тяжелая. Так что покушать надо плотно.
Конечно, пять пачек покупных пельменей — это не пять пачек домашних. Так что ела Матрена с хлебом. Вышло сытнее. Пельмени на сливочном масле подрумянились, смачно хрустели па зубах, вызывая воспоминания детства, когда отчим, армянин Тигран Хачатрян, баловал ее мать и саму Матрену жареными пельмешками. С тех пор и пристрастилась.
Испив чайку, Матрена еще с полчаса посидела у окошка, пусто и тупо глядя на улицу. По улице с трезвоном пробегали трамваи, то один в одну сторону шасть, то другой в другую. Соседи выводили на выгул собак: каких только пород нет на свете!..
«У собак все, как у людей, — пришла через минут пятнадцать к глубокому философскому выводу Матрена, — тоже, пока нужду не справят, никакого интереса у них к жизни нет. Опять же в отношении полов: мужики собачьи так и норовят сзади пристроиться. Кобелины проклятые!» Хотя, в отличие от людей, по наблюдениям Матрены, кобели хоть какие-то при этом слова на ухо подругам шепчут.
Матрена поковыряла зачиненной спичкой в зубах, отметила с улыбкой, что чокнутый Равиль Мустафьевич из 56-й квартиры опять свою любимую кошку Тирану вывел на поводке, как собаку. Все боится, что сбежит от него Тирана к залетным котам. И стала собираться.
Надела кожаную куртку, проверила, как закреплены изнутри на специальных петлях молоток и большой кухонный нож, осмотрела перчатки, чтобы целенькие были, чтоб никаких дырочек (через которые может остаться рисунок пальца) или там петелек, которые могут зацепиться, оставить на месте акции ниточку. Матрена не была опытным криминалистом, но хорошо усвоила советы нанятого для инструктажа бригад капитана из милиции, как надо готовиться к делу, чтобы следов не оставлять.
Надела черный берет, да и поехала на «стрелку», на улицу Чайковского.
Дикая Люся, которой сегодня предстояло убрать двух исполнительниц по окончании акции, встала как обычно рано, сделала зарядку, приняла контрастный душ и сварганила себе грандиозную яичницу с помидорами, сосисками, луком зелененьким и сыром тертым. Очень хотелось выпить: нервишки стали пошаливать. Но пить не стала, а проверила свой «глок». Разобрала на части, протерла, снова собрала, проверила, как быстро и легко накручивается на ствол «глушняк» новой модификации. «Звук так же глушит, а длиной вдвое короче, да и полегче старого будет намного», — с удовлетворением подумала Дикая Люся. Она еще успела по «видаку» посмотреть американский боевичок. Там много без толку бегали и неточно стреляли. Любители, что с них взять. Люся без толку не бегает, а когда стреляет, то попадает. Проверила обойму — полна. Но ей-то понадобятся всего две пульки. Она ведь не промахивается. Однако ж правила игры требовали полной обоймы. Люся выпила на дорогу чашку кофе, присела, чтоб все путем, и, накинув на милицейский китель легкий голубой цивильный плащ, вышла из квартиры. Машина, старенький «Лендровер», была в порядке. Во всех отношениях. Кроме одного — на нее не было документов. Поскольку машина была угнана «шестеркой» организации два часа назад в
Строгино, с улицы Твардовского. Хозяин вряд ли заметил. Время есть. Только ехать надо тихонько, ментам не попадая. А и попадет, с ее то ксивой ментовской да обаянием выкрутится. Правда, ксива тоже фальшивая. Зато улыбка у Люси настоящая. Пронесет.
Екатерина Васильевна встретила Матрену на углу Чайковского и Нового Арбата. Перемигнулись. Знакомы были, но, конечное дело, не дружили. Надобности такой, слава Богу, не возникало. Они друг другу не нравились. Слишком разные у них были судьбы. Екатерина Васильевна добавила бы от себя: и менталитеты. Матрена этого добавлять бы не стала. Хотя слово это и слыхала, вникнуть в его суть не могла.
Обговорили акцию. Да и отправились на место.
Как договорились с итальянцем по телефону, Екатерина Васильевна трижды позвонила в звонок, укрепленный возле массивной металлической двери. «Такую только тротиловыми шашками и взрывать, — усмехнулась Матрена. — Видать, не везде силой, кое-где и умом надо брать». Она дождалась, когда Екатерина Васильевна откликнется на вопрос из-за двери: «Кто там?» словами: «Это я, Нинель, принесла вам табакерку XVIII века работы Гюнтера Хаккершнулера», встала за дверь и заранее расслабила мышцы рук; мышцы же ног, наоборот, напрягла. В момент нейтрализации хозяина у нее должна быть упертая стойка.
Как только дверь стала открываться, Матрена повелительно кивнула Екатерине Васильевне, та метнулась к противоположной на лестничной клетке двери и одним движением залепила смотровой «глазок» заранее доведенной до нужной кондиции жвачкой.
Луиджи открыл дверь шире и сделал шаг навстречу Екатерине Васильевне, державшей серебряную табакерку на вытянутой ладошке, стыдливо, как продающая фамильное серебро по большой нужде русская княгиня.
Луиджи сделал еще шаг. Тем временем Матрена широко развела руки и с двух сторон со страшной силой соединила их на ушах несчастного итальянца. Была она, несмотря на рослость Луиджи, на полголовы его выше, так что упражнение сие не заставило киллершу вставать на пуанты.
Луиджи мгновенно потерял сознание, из ноздрей потянулись струйки крови. Когда Матрена, подхватив обмякшее тело дипломата, втащила его в квартиру и опустила на серый персидский ковер, кровь пошла у собирателя табакерок и из ушей.
Матрена приложила палец к его запястью: пульс не прощупывался. Потрогала за шею. Как ей показалось, в сонной артерии тоже была тишина.
— Готов, — удовлетворенно бросила она сомлевшей Екатерине Васильевне.
В их деле так иногда бывает: уж повезет, так повезет.
И действительно. В подъезд вошли, когда консьерж (или как там его? Раньше-то прапорщик КГБ в подъезде дежурил, а сейчас не поймешь кто) «на минуту буквально» отлучился. Так что не засветились. В квартиру проникли тоже без шухера. Ни соседи не выскочили с мусорным ведром или неписанной собачкой, ни сам хозяин не нашумел. Чисто.
А вошли в кабинет хозяйский — сейф настежь. Вот уж везенье. Матрене возиться с отмычками не придется. А ведь могло бы и так случиться, что пришлось бы брать лишь то, что снаружи. Не всякий сейф Матрене подвластен, она не по этой части. А те, кто по этой, все сидят.