Анаконда
Шрифт:
Потрясла их. Под лучами заходящего за горизонт красножелтого солнца стеклышки причудливо заиграли.
«Сырые алмазы!» — почему-то сразу догадался Сергей Петрович. По характеру работы в «ящике» сразу после института он имел дело с сырыми алмазами, с алмазной крошкой, мог отличить их от бутылочного стекла и обработанных камней, брильянтов, даже на расстоянии.
Мадам тем временем приказала открыть другой ящик. Вынула из него ярко раскрашенную русскую матрешку. Сопровождавший ее симпатичный молодой человек открутил голову у матрешки, вынув следующую. И так, пока не дошел до последней, сделанной из папье-маше.
Мадам «вживила» несколько сырых алмазов в мягкую плоть папье-маше, отвела руку, проверяя, заметно ли невооруженным глазом это вкрапление. Видимо, она осталась довольна результатом и дала знак везти товар на фабрику. После чего двое рабочих, на этот раз местных, корейцев, подтащили к самолету ящик с товаром, только что подвезенным на джипе к самолету из глубины острова. По знаку Мадам один из корейцев вскрыл ящик и достал из него пакетик. Мадам приказала вскрыть. Смоченным слюной пальцем взяла немного порошка, понюхала и лизнула. Секунду размышляла. Видимо, осталась удовлетворена качеством товара и дала приказ грузить ящики из джипа в самолет с японской символикой и русскими, судя по всему, экипажем и охраной. О чем-то переговорила с начальником охраны, с хорошей офицерской выправкой и сложением борца могучим молодым парнем. Похоже, пошутила: парень громко расхохотался. Они пожали друг другу руки, как мужчины. И намека на отношение к Мадам как к женщине не было в том, как на нее смотрели, как с ней общались, разговаривали, здоровались или прощались все эти мужики. И русские, и корейцы. Единственный, кто во время короткого, подсмотренного Сергеем Петровичем эпизода относился к Мадам как к женщине, был ее молодой, интеллигентный по виду помощник, референт. Он поддерживал Мадам под руку, с готовностью протягивал ей для осмотра то пакетик с порошком, то русскую матрешку, то мешочек с сырыми алмазами. Однако Мадам не показывала своего раздражения, ни когда к ней относились как к начальнице или партнеру, ни когда ей демонстрировалось рыцарски-мужское отношение. В этом спектакле, поставленном режиссером по имени Жизнь, все роли были расписаны заранее, и никто не нарушал заданное постановщиком амплуа.
Мадам дала знак, и рабочие-корейцы начали загрузку в самолет ящиков с порошком. Тем временем другие рабочие набивали джип ящиками с матрешками, начиненными сырыми алмазами. Когда обмен товаром закончился, Мадам дала знак корейцам везти товар на фабрику, а летчику с японского самолета и русскому бригадиру охраны улетать на материк. Операция была закончена. Завершив инспекцию, Мадам села в машину. «Домой».
Однако «домой» сегодня значило не «Россия». Ее дом на острове. Оказавшись в спальне, она оттолкнула пристававшего с поцелуями референта. Какая-то мысль беспокоила ее. Она вызвала Лю-Шаоци:
— Скажи-ка, любезный, видеозапись на аэродроме ведется постоянно, как я приказывала? Так, что муха не пролетит незамеченной? Пришли мне сегодняшнюю видеокассету. Посмотрю на сон грядущий.
Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любой части ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... — повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: — Но вашим костылем не служу я...»
Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.
5 АПРЕЛЯ 1997 Г. КИЛЛЕР ПО КЛИЧКЕ МАТРЕНА.
КОЛЛЕКЦИЯ ПРОЛОНГЕТТИ
Суббота 5 апреля улыбнулась каждому участнику этой кровавой драмы по-разному.
Лучше всех день начал Луиджи Пролонгетти. Из Милана позвонил сын. Марио получил степень «дотторе» по юриспруденции в Миланском университете, интересное предложение о переходе в «Фиат» начальником международно-правового управления; у внуков тоже все было в порядке.
Потом приходящая прислуга-кухарка Анна Петровна Сергачева совершенно неожиданно продемонстрировала вдруг проснувшийся талант в приготовлении мясного и томатного соусов для спагетти. Три года Луиджи учил упрямую русскую тетку, как готовится соус для спагетти. И ни в одном глазу. Сергачева, в прошлом повар ресторана «Олимп», прелестно готовила супы, отлично жарила мясо, виртуозно пекла русские пироги.
Но соусы для спагетти были чем-то запредельным для ее интеллекта.
И вдруг. Именно сегодня, ко второму завтраку (ленчу, как его ни назови, хоть ранним обедом, но в двенадцать уже хочется есть, особенно если завтрак был легкий, «Континенталь»), она подала превосходное спагетти. Не жесткое, но и не переваренное. А к нему соусы, томатный и мясной с сыром, — лучше и мечтать нельзя. Объедение!
У Луиджи была легкая склонность к полноте. Год назад, пока русский президент не похудел в результате сердечной операции и происков врагов, они были как родные братья — рослые, плечистые и брыластые. Сегодня Луиджи остался таким же, а вот Боряшка сдал слегка. А все потому, что не ест спагетти. Надо будет позвать его на обед. Теперь, когда упрямая Анна освоила наконец соусы.
Луиджи навернул пару солидных порций спагетти, обильно поливая их то одним, то другим соусом, подсыпая сверху мелко покрошенный терпкий сыр и зелень. Все это благолепие запил парой стаканов доброго красного итальянского вина. Слава Богу. Теперь нет нужды возить вино и спагетти из Милана: все можно купить здесь, в Москве, и не обязательно за валюту. И совсем не только в «Березке», вокруг которой вечно ошивались криминальные элементы и строгие ребята из КГБ. В любом магазине. Хотя бы тут же, на Кутузовском.
Жена была у косметички. Луиджи отпустил Анну Петровну на ее любимый Тишинский рынок в свободный поиск чего повкуснее.
Уютно устроившись в кресле, расставил на журнальном столике с десяток серебряных табакерок XV — XIX веков и, осторожно беря их в руки, рассматривал каждую через лупу минут но пятнадцать.
Здесь были купленные у коллекционеров и в антикварных магазинах русские, французские, немецкие, итальянские и испанские табакерки.
Особенно он, однако, любил работы русских мастеров.
В 1965 году Луиджи закончил университет во Флоренции, русское отделение.
Первый русский роман, который он прочитал на итальянском языке, — «Евгений Онегин». А первый роман, который прочитал на русском уже здесь, в Москве, — «Криминальная коллекция». О русских бандитах, промышляющих ограблением коллекционеров, хищением антикварных вещей из музеев. Такое есть и в Италии. Но масштабы, масштабы...
Луиджи обожал свою коллекцию и даже представить себе не мог, что вот это собрание, сложенное на протяжении почти тридцати лет, может стать добычей какого-нибудь грабителя или недобросовестного коллекционера, «заказавшего» его коллекцию бандитам.
А вот в музее он свою коллекцию представлял. Вполне возможно, что со временем подарит он свою коллекцию родному Милану или, чем черт не шутит, Москве. А то и так: европейскую часть коллекции отдаст Милану, а русскую — Москве. Благо что тут есть уже и федеральный музей частных коллекций, п московский городской музей личных коллекций под патронатом Международного ордена святого Князя Константина.
В коллекции Луиджи были стопки и рюмки из серебра, стаканы и подстаканники, флаконы и колокольцы для вызова прислуги, и колокольцы для царской соколиной охоты, и серебряные колокольчики, по преданию, с шутовского колпака карлицы-шутихи времен царствования Анны Иоанновны... Чего тут только не было! Но все это оставалось в сейфе, широко раскрытая дверца которого в эту минуту позволяла увидеть на трех полках почти все собрание Луиджи.