Анаконда
Шрифт:
Такие дела. А тут на тебе... На столике журнальном все те табакерки, которые Екатерине Васильевне были «заказаны», в сейфе еще штук тридцать серебряных вещиц, мутотень всякая ножички для разрезания бумаг, чарочки, стаканчики, наборы для трубки, кинжальчики, зеркальца в серебряной оправе, пять фигурок животных из серебра.
Все и взяли. Что серебряное. Поскольку серебро заказывали. А с остальным барахлом и мараться не стали. Денег же в сейфе не оказалось. Жаль. Деньги разрешалось исполнителям брать себе в любом количестве. Деньги ж не пахнут и не светятся.
Но денег не было.
А вещицы заказные Екатерина Васильевна аккуратно упаковала в полиэтиленовые мешочки, потом все сложила в дерматиновую неказистую хозяйственную сумку.
Вышли опять незаметно: то ли все так быстро произошло, что подъездный охранник еще не прописался, то ли опять приспичило. Бывает. А им удача. Вышли из подъезда вместе, а потом — в разные стороны.
Дикая Люся знала, что Екатерине Васильевне идти пешком минут десять по Кутузовскому до места встречи с курьером, которому она по паролю должна передать сумку. Она ее и отпустила — успеется. Почапала за Матреной.
Матрена двинулась размашистым шагом в сторону подземного перехода, спустилась в него, на минуту задержалась у молодой молдаванки, торговавшей красными яблоками, купила с килограмм, но, поскольку сумки у нее не оказалось, взяла все яблоки своими могучими размашистыми пятернями и, откусывая сразу от двух яблок, не спеша двинулась под землей. Завернув за угол, услышала за спиной окрик начальственный:
— А ну-ка, подождите, гражданочка!
Матрене бояться нечего. Она остановилась. К ней шла, строго глядя в глаза, молодая мужиковатая блондинка в милицейском, несмотря на холодрыгу, кительке.
— Вы почему у спекулянток продукты покупаете?
От такой ментовской наглости растерялась даже видавшая хамов Матрена. Она глупо улыбнулась, расставила руки с полными яблок ладонями и промычала в свое оправдание что-то нечленораздельное.
Бабенка в ментовском кителе ухмыльнулась, вытащила из-под висевшего на левой руке плаща пистолет с глушителем, направила его точно в сердце Матрены и трижды нажала на курок. Три хлопка. И нет Матрены.
А ведь хороший была киллер. Только очень заметная. Ее запомнили на прошлом деле, дали приметки в МУР и в прокуратуру. Нужный человечек перезвонил Мадам. И Матрена была приговорена.
А Дикая Люся накинула на плечи плащ, взяла из ладони неуклюже лежавшей на ступенях Матрены яблоко, протерла носовым платком, надкусила, сморщилась и, выплюнув откушенный кусок и отбросив яблоко в сторону, со словами «терпеть не могу сладкое», пошла назад, мимо молдаванки, обратно на ту сторону Кутузовского, по которому сейчас семенила на встречу с курьером Екатерина Васильевна.
Екатерина Васильевна торопилась, кутаясь в капюшон кожаной куртки, одной из первых, привезенных ею в качестве «челнока» из Греции.
В Греции все есть. В Греции сейчас тепло.
Она вдруг почувствовала к себе ужасную жалость. Вот ведь надо же, чтобы так все нескладно: мать умерла, отец женился на другой, у дочери своя семья, никому она не нужна, если честно, даже этому бородатому графику не нужна, ему надо, чтобы она ему борщи готовила, пока он свои церкви на линолеуме режет.
А тут еще холодрыга. Ноги мокрые. И мужика этого итальянского жалко, если помер. А если не помер, то себя жалко, перескажет ее приметы ментам (не заметила, как все чаще стала пользоваться лексиконом урок из бригад Мадам), а те на след. И не так страшно, что арестуют. Хотя, конечно, позор! И даже не то обидно, что дочка может отказаться от матери-уголовницы. Хотя ведь не против была, пока мать куртки и шубы возила, семью кормила. Но, с другой стороны, ведь и не просила мать ни о чем, не просила... А вот страшно. Мадам посчитает, что засветились они с Матреной, да и пошлет за ними кого. Как это у них называется? Чистильщика... И тогда все... полный туман с переходом в закат. И в тюрьме живут люди. А срок ей дадут небольшой. Она никого не убивала. Она всего лишь эксперт. А вот нож под сердце, когда холодное лезвие с острой болью проникает в тело все глубже, все глубже, пока холод не сожмет сердчишко в последний раз... Страшно!
Вот и курьер — седой господин лет шестидесяти пяти, хорошо одетый, благообразный. Стоит возле приоткрытой дверцы машины. И машина хорошая. Не новая, но на ходу, в рабочем состоянии, ухоженная.
— До «Бородинской панорамы» посылочку бабушке не захватите? — спросила Екатерина Васильевна.
— А чего не захватить, если бабушка заметная, а посылка приметная?
Отдала. Старик уехал. Постояла минуту. И умерла. Выстрела она не слышала. Пуля вошла в сердце, и сразу стало холодно.
Последнее, о чем успела подумать: «А в Греции сейчас тепло...»
КОНЕЦ ДИМЫ ЭФЕССКОГО.
2 АПРЕЛЯ 1997 Г. АФИНЫ
— А в Греции сейчас тепло... — мечтательно проговорила Жанна Магомедова, открывая глаза и сладко потягиваясь.
— Так мы и есть в Греции, — недоуменно обернулся к ней Дима, вытирая с мускулистого сухого тела последние капельки, оставшиеся после контрастного душа.
— Я и говорю: в Греции сейчас тепло, и мы в Греции. Красота!
— Чудачка ты у меня, — прошептал Дима, с любовью и нс остывшим с ночи желанием глядя на обнаженное тело красавицы Жанны, небрежно, словно случайно отбросившей в сторону легкое покрывало.
Они познакомились на конкурсе красоты «Мисс-грация- 95». Жанна уже была топ-моделью, ее карьера за границей уже сложилась, так что это было чистой блажью, капризом, что она захотела участвовать в конкурсе. Обычно на подиум таких смотров выходят никому не известные юные дивы из маленьких провинциальных городков, снедаемые честолюбием, подталкиваемые уговорами подружек, лишенных их длинных ног и смазливых мордашек.
Жанна согласилась прийти во Дворец культуры «Молодежный», тоже поддавшись на уговоры знаменитого модельера Тима Кирьякова, чтобы покрасоваться в его новых платьях и, возможно, позаседать на виду телекамер в жюри конкурса.
Там ее и увидел Дима. Подошел, познакомился:
— А что, вам самой слабо поучаствовать в конкурсе?
— Зачем?
— А для куража... Принять участие и выиграть...
— У этих малолетних писюшек?
— Именно. Или вы себе кажетесь бабушкой русского подиума?
— Ха!..
— А что же вас останавливает? Неужели сомневаетесь в своей победе? Вы, покорившая залы Парижа, Мадрида и Лондона?
— Да... Искус, юноша, — Жанна с интересом оглядела нервное, жесткое, хищное лицо Димы. В нем чувствовался мужчина- зверь, мужчина-победитель. Она любила таких. И в жизни. И в бизнесе. И в постели.