Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта
Шрифт:
Во время прямой трансляции по телевидению спектакля «Крафт-театра» был достигнут сильнейший эффект самого драматически захватывающего момента в пьесе, когда голоса актеров перебил другой голос: «Кто заказывал ветчину на ржаном хлебе?» [598] Это посыльный из буфета незамеченным прошел прямо в студию [599] .
Руководящие указания (типа режиссерских реплик и замечаний антрепренера), не предназначенные для ушей тех, кому адресовано представление, также могут быть неверно «фреймированы».
598
Слово «ham» (ветчина, окорок) на жаргоне означает также «плохой актер», «задница». — Прим. ред.
599
Schafer
Многие рекламные агентства размечают свои сценарии, указывая, какие пункты надо особенно подчеркнуть. Послушаем теперь нервничающего диктора-новичка, когда он делает свое первое коммерческое объявление: «Хлеб Коллинза выпекается неспешно. Нажимайте на это, что означает — преподносите искренне и проникновенно. Каждый батон подрумянен со всех сторон ровно и красиво. Это восхитительно вкусный, здоровый, питательный хлеб. Когда вам задают вопросы бакалейщики — подчеркивайте это. Будьте уверены в себе, когда говорите о хлебе Коллинза» [600] .
600
Schafer К. Ор. cit. p. 113.
Бесс Мейерсон, бывшая мисс Америка и ведущая популярной телепрограммы «Большой куш», беседовала с рядовым участником программы. Ей вручили записку от одного работника производственного отдела студии, где сообщалось, что этот участник телешоу особо привязан к американскому городку Лондон Баунд, чтобы помочь ей внести дополнительные детали в свое интервью. Полагая, что записка — это досланная памятка об имени соревнующегося, ведущая представила его так: «Леди и джентльмены, а теперь поприветствуем мистера Лондона Баунда!» [601]
601
Ibid. p. 62.
Как и двусмысленности, такие ошибочные определения фрейма можно классифицировать по основному спорному элементу, возникающему при его организации. Кроме того, полезно задавать себе вопросы об условиях, при которых возможны долговременные ошибки в определении фреймов. Предположительно ошибки, даже недолговечные, менее распространены, чем двусмысленности, хотя бы потому, что действия, которые индивид предпринимает на основании ложных исходных посылок, по-видимому, сами по себе порождают противоречия и повышают вероятность обнаружения того, что (и как) он делал неправильно. Тем не менее, продолжительные ошибки возможны, даже в отношении первичных схем интерпретации опыта.
Санта-Барбара. Целых шесть месяцев софа в их арендованной квартире казалась немного бугристой. И это была весьма странная бугристость — она явно и очень часто перемещалась, даже когда на софе никого не было. А вчера Мануэль Валенсия и его семья увидели, что бугор внезапно исчез. Причина этого обнаружилась под семейным холодильником. Там, свернувшись кольцом под урчащим аппаратом, лежал удав боа-констриктор весом двадцать фунтов и длиной семь футов.
Представители зоопарка предположили, что брошенный кем-то удав выполз ночью, чтобы подкормиться мышами в квартире. Еда в принципе могла сделать змею настолько ленивой, что она не возражала против того, чтобы иногда посидеть на ней. Эксперты по рептилиям добавили, что только огромное количество пиши, проглоченной удавом аж полгода назад, могло бы удержать его в софе столь долгое время. А семья Валенсия временно переселилась к родственникам [602] .
602
San Francisco Chronicle. 1967. December 13.
1. Известно, что жеребячья возня и проказы городских подростков кажутся чиновникам и потерпевшим вандализмом и преступлением. Поэтому хотя одна из сторон в таком споре, в конце концов, возможно, и установит какое-то определение ситуации, убедительное для другой стороны (или, по крайней мере, использует средства принуждения, достаточные, чтобы добиться от противника видимости уважения), на это может уйти значительное время, в течение которого стороны и потенциально не приближаются к согласию, когда, по существу, нет способа даже теоретически ввести всех участников спора в общий для них фрейм оценки событий [603] . При таких обстоятельствах можно ожидать, что группы с противоположными версиями событий станут открыто спорить друг с другом о том, как надо определять, что было и что происходит теперь. Итог один — возникает спор об определении фрейма событий.
603
Знаменитый пример этого см. в книге: Tannenbaum F. Crime and the community. New York: Columbia University Press, 1938. p. 19.
Но
Следует упомянуть еще одно основание для возникновения споров, на этот раз иного порядка, чем первые два. Здесь потребуется более обширный комментарий.
В начале исследования прерывания деятельности и другие подобные несчастные случаи упоминались как примеры нарушений, которые могут возникать в связи с определением фрейма. Говорилось также, что случайность способна очевидным образом связывать то, что в действительности было независимыми действиями и событиями. В последующих главах показано, как индивид начинает ложно подозревать, что его каким-то образом обманывают, и вследствие этого сомневаться в окружающем мире. Наконец, в этой главе были представлены двусмысленности и ошибки как еще один источник неудач при выборе фреймов. Заметим, что все это случаи, когда обычная последовательность действий, осуществляемых в определенном фрейме, в силу обыкновенных, рядовых причин оказывается невозможной и человек чувствует себя, по меньшей мере, на мгновенье выпавшим из дающего опору мирка.
Когда случаются такие неудачи в определении фрейма, человек, который из-за них не сумел нормально влиться в поток повседневной деятельности, может признать провал и подать свои ошибки как некое оправдание и тем самым объяснение своей неспособности, явной вины или необоснованных подозрений. Другие тоже могут давать такие объяснения, чтобы уменьшить собственную долю вины за признаваемое всеми выпадение индивида из общего строя. И вся эта бухгалтерия может активно оспариваться или, по меньшей мере, осторожно ставиться под сомнение теми, кому она адресована. Поэтому возобновляется спор о выборе фрейма, но на этот раз спор более высокого порядка, ибо спорящие стороны теперь согласны относительно того, как следовало понимать общие задачи, расходясь лишь во взглядах на то, почему они не были решены.
Для разрешения споров (любого порядка) о фреймах могут быть уполномочены разного рода судебные органы, в которых выслушиваются аргументы обеих сторон и выносится приговор. К. Пайк высказывает следующее мнение.
В нашей культуре имеются особые юридические процедуры, используемые при попытках провести различие между событиями, которые, так сказать, физически похожи, но химически различны, и для которых в этой культуре предусмотрены очень разные наказания. Имел ли преступник при себе огнестрельное оружие, когда грабил дом? Проехал ли водитель на красный свет, когда сбил человека? Были ли насильственные действия умышленными, обдуманными заранее или стали результатом внезапного приступа гнева? Был ли их исполнитель психически больным или просто хладнокровно жестоким? В самом ли деле заключенный пытался бежать или он невзначай вызвал ложное впечатление у охранника, сам симулировал побег или инсценировал его по чьему-то приказу? Деятельность неправовая, житейская тоже требует критериев для обоснованного решения подобных вопросов: является ли данное кем-то объяснение подлинной причиной действия или бездействия или оно всего лишь служит для оправдания лености, безответственности или порочности? В самом ли деле яблоко с червоточинкой? [604]
604
Pike K. Language in relation to a unified theory of the structure of human behavior. Glendale (Calif.): Summer Institute of Linguistics, 1954. Pt. 1. p. 13.
2. Споры о фрейме действий или событий, особенно более высокого порядка, ставят перед нами некоторые фундаментальные вопросы. Если для доказательства фактической невиновности можно приводить оправдания, ссылаясь на ошибку в определении фрейма, то такие оправдания пригодны и как средство уйти от реальной ответственности за поступок, избежать наказания. И наверняка того, кто выдвигает такие оправдания, будут подозревать в плутовстве, обоснованно или необоснованно — вопрос второй. (В конце концов, именно эти подозрения и делают возможными обсуждаемые нами споры о фрейме.) И конечно, сам подозреваемый может правильно или ошибочно подозревать, что его объяснения будут приняты скептически независимо от того, насколько оправдан такой прием. Наконец, даже верящие в его версию «другие», тем не менее могут поступать так, словно они не верят (как могут поступать и так, будто они верят, когда наделе этой веры нет), и об этом он тоже может догадаться. Все эти возможности внутренне присущи процессу определения фрейма как фундаментальная особенность, как основное место пробуксовки в организации опыта. (Если подозревают, что одно из оправданий индивида ложно, то под сомнением могут оказаться две явно различные вещи: факты, как он их представляет другим людям; и верит ли он сам в то, что представляет другим. Ибо мы признаем возможность существования в этом мире чистосердечного введения людей в заблуждение.) Отсюда следует, что споры высшего порядка об искомом фрейме едва ли можно рассматривать без одновременного внимания к драме сомнений, из которых рождаются такие споры.