Аналогичный мир - 2
Шрифт:
— Теперь уж без выбора. Привезут — увидим.
— Чего? — сразу шёпотом откликнулся кто-то. — Сортировка — она сортировка и есть.
Эркин задумчиво кивнул. Кто-то ещё вздохнул, как всхлипнул. Кузов внутри был перегорожен скамейками. Непривычно, конечно, но они быстро приспособились. Кто спал, кто просто сидел, закрыв глаза. Эркин неожиданно для себя зевнул, осторожно поёрзал и закрыл глаза. Сортировка…
…- Раздеться! Шаг вперёд! Руки за голову! Ноги расставить!
Он привычно выполняет команды. Не в первый раз. Он молод, силён. Девятнадцать лет — опытный вработанный спальник. Ночь прошла спокойно. В их камере спальников и работяг
…Эркин тряхнул головой, заморгал, отгоняя сон.
— Поспи тоже, — тихо сказал Мартин.
— Дерьмо всякое снится, — камерным шёпотом ответил Эркин. Не хотел, но получилось вроде жалобы.
— Точно, — отозвались сзади. — От торгов отбились, так всё равно сортировка.
— Оврага всё равно не минуем, — вздохнул ещё кто-то.
— Спите, — сказал Мартин. — На допросе свежая голова нужна.
— А чего? Нас допрашивать будут? — заинтересовался Эркин.
— Сразу не постреляли, значит, будут, — усмехнулся Мартин.
Шёпот быстро побежал по кузову, передавая слова Мартина. Да, об этом они не думали, к этому не готовились. Допросы… Так или иначе они все хоть раз да прошли через это. Раб без битья правды не скажет. Значит, будут бить. Эркин покосился на угрюмое лицо Мартина, выбивающиеся из-под шапки светлые волосы.
— Спи, — повторил Мартин. — Я тоже посплю, — и закрыл глаза.
Грузовик изредка потряхивало, пару раз он тормозил и снова трогался, но они уже приспособились, прижались друг к другу и качались на толчках единой массой.
Рассел медленно открыл глаза. Солнце? Да, солнце. Яркое злое солнце, каждый луч бьёт по голове, по лицу. Встать и задёрнуть штору? Нет сил. Тогда ночью, когда индеец его прогнал, он пришёл домой и лёг. Как был, не раздеваясь, поверх покрывала. И словно провалился в темноту. Спасительную темноту. Ничего не видеть, не слышать, не помнить. И вот солнце. И тишина. Мёртвая тишина послепраздничного утра. Кой чёрт, это уже было с ним!
Он тогда приехал к отцу по его идиотской, нелепой, унизительной, невыполнимой просьбе. Приехал, вошёл в дом и… и всё сделал. И проснулся утром в отцовской постели. И не сразу вспомнил, где он, что делает, откуда взялся лежащий рядом бронзовокожий обнажённый мужчина, раб, трёхкровка, спальник… А вспомнив и поняв, содрогнулся от отвращения к самому себе…
…Его движение разбудило спальника. Дрогнули длинные пушистые ресницы, чуть-чуть приоткрылись веки и в щели между ними мелькнули влажные чёрные глаза.
— Уже утро? — глупейший вопрос, но надо же что-то сказать.
— Да, сэр, — сразу отозвался спальник.
Надо встать, умыться, смыть грязь этой ночи, одеться, но… но не при этом… Приказать ему закрыть лицо или отправить в камеру? Чёрт!
— Ты умеешь варить кофе?
— Да, сэр.
Удачно.
— Так иди на кухню и свари кофе.
— Да, сэр, — послушно откликнулся спальник, завораживающе красивым движением слезая с кровати.
— И штаны хоть надень! — крикнул он ему в спину, и тихо почти беззвучно добавил: — Погань рабская.
Когда
…Рассел медленно, со вкусом грубо выругался. Ничего этого нет. А есть… Что есть? Джен убита. И при этой мысли сразу замелькали перед глазами наглая ухмылка Сторма, застывшее лицо индейца, остановившиеся расширенные глаза Джен, пожары, скорченные трупы… Ну, что ж, ты не хочешь быть козырем в чужой игре? Тогда играй сам.
Он встал, преодолевая головокружение и звон в ушах, вытащил из-под кровати свой портфель, открыл и быстро проверил содержимое. Да, всё на месте. Он решил. Принял решение. Сам. И отступать теперь нельзя. Потому что некуда. Взял со стола книгу с буклетом, которые давал Джен, она так и остались лежать на столе. Как и мешок картошки на полу. Почему он не выстрелил в индейца. Один выстрел и… и что? Это бы не спасло ни Джен, ни её дочь. Но почему он не стрелял? Не смог? Знакомо заныла голова, предупреждая о ненужности размышлений на эту тему. Да, пистолет… В кармане. Запасная обойма… Обойдусь. Незачем. Всё. Больше ничего не надо.
Рассел уложил книгу и буклет в портфель, закрыл его и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Быстро спустился по лестнице и без стука прошёл к хозяйке. Та была на кухне. Варила кофе. Дешёвый и вонючий, почти рабский. Стошнит от одного запаха.
— Доброе утро, Рассел, я не видела, когда вы пришли, кофе сейчас будет готов.
— Спасибо, не нужно. Я ухожу. Там наверху мешок картошки, так вы, миссис Ренн, возьмите его себе.
— Спасибо, но мне, право, неудобно…
Он повернулся и вышел, не слушая её лепет. Так эта старая бесполезная развалина живёт здравствует, а Джен… Нет, больше он так не может.
И первое, что он увидел на улице, это спины завернувшего за угол патруля. Русские?! Вот почему так тихо. Кто их вызвал? Джен заплатила за попытку жизнью, а кто-то всё-таки смог… Ладно, тем лучше. Никуда не надо ехать. Пойдём за патрулём, рано или поздно солдаты придут к своему командованию. Сторм ли, Кропстон ли… да никто больше им не сыграет, только он сам. Всё. Для него Хэллоуин кончился.
Машину ждали долго, и выехать удалось только в сумерки. Зато обещали отвезти прямо в региональный лагерь для репатриантов. Машина оказалась крохотным грузовичком. В кузове ни скамеек, ни укрытия. Маша и Даша помогли Жене устроить Алису между узлами, а сами сели у переднего борта, чтобы не задувало. Но Алиса захныкала, и Женя взяла её на руки, где Алиса сразу успокоилась и заснула.
— Устроились? — в кузов заглянул немолодой солдат, что днём ходил с ними по городу.
— Да, спасибо, — откликнулись они в три голоса.
— Ну, счастливо вам. С богом.
— Спасибо, до свидания.
И машина тронулась. Они сидели, прижавшись друг к другу. Говорить уже не было сил. Они едут. Неважно, куда. Главное — всё кончилось. И этот безумный день, или сутки — Женя уже не могла вспомнить, когда всё это началось — и эта жизнь. Они уезжают навсегда. Что бы ни было, как бы ни было, но сюда они уже не вернутся. Никогда. Женя вздохнула, закрывая глаза, и вздохом отозвалась Алиса.