Аналогичный мир
Шрифт:
— Давай теперь ты.
Эркин кивнул, доставая и раскрывая свой нож. Андрей отошёл в сторону и стал не столько командовать, сколько язвить и насмешничать над каждым промахом Эркина. Эркин закусил изнутри губу и словно не слышал ничего. Когда он попал пять раз подряд, Андрей кивнул и рассмеялся.
— Хорош! Целишься только долго. А так… на одну драку и тебя, и ножа хватит, — и пояснил. — Складешок не для этого. Расшатаешь.
— Ладно, — Эркин спрятал нож и вытер рукавом лоб. — Стоянку я присмотрел. Даже, — он усмехнулся, — даже сушняка малость набрал. И одной дракой мы не обойдёмся.
— Резервацию
— Видел. Они все попрятались от меня, потом, уже со стоянки, видел их.
— Ну?
— Если попрут нахрапом, отбиться тяжело будет. Их много, Андрей.
— Отобьёмся, — отмахнулся Андрей. — Ещё и Фредди подвалит.
Эркин нехотя ответил.
— Не хочу я беляка в это впутывать.
Андрей засмеялся.
— По-моему, это они нас впутывают.
Эркин посмотрел на него.
— Ты когда-нибудь такое слово — цепняк — слышал?
Андрей стал серьёзным.
— Ну?
— Я цепняком не был, и быть не хочу. Рядом с беляком драться, цепняком стать.
— Со мной рядом ты дрался… — покраснел Андрей.
— Тебе голову напекло? — удивлённо посмотрел на него Эркин. — Это ж совсем другое дело.
— Так… Ладно, пусть так. Что делать будем?
— Решили уже, — пожал плечами Эркин. — Драться. Мы с головы получаем. Мне вычет не нужен.
— Чего ж ты тогда хреновину о цепняках несёшь?
— Погано мне, — признался Эркин. — Вляпаться так…
Андрей довольно заржал.
— Ага, и тебя припекло!
Эркин замахнулся, Андрей увернулся от удара, но тут же оказался на земле, придавленный коленом Эркина. Сопя, попытался вывернуться, но его удары приходились в воздух. Наконец Эркин отпустил его.
— Ловко, — одобрил Андрей, вставая. — А ногами как? Ты говорил вот.
— А! — Эркин, расставив ноги, раскачивался, перегибаясь в поясе во всех направлениях. — Не подпускаешь к себе когда. Чёрт, давно суставы не тянул, разогреться надо.
— Покажешь?
— Не-а, — Эркин выпрямился и потянулся вверх до хруста.
— Чего? Забыл что ли?
— Голова забыла, тело помнит. В сапогах нельзя. Убить могу. Там удары страшные.
— Разуйся.
Эркин поглядел на него и засмеялся.
— Дойдёт до дела, увидишь, — и уже серьёзно. — Не хочу я этого, пойми. Кулак я могу остановить. Ну, когда уже замахнулся, а не ударил, коснулся только, вот так, — его кулак вдруг мягко ткнулся в шею Андрея. — Понял? И ногами так могу. Мог, — поправился он. — Но не в сапогах. Это, ну, как объяснить, ну, как заново учиться надо.
— Ясно, — кивнул Андрей и засмеялся. — В деле и посмотрим.
— Если до серьёзного дойдёт, — Эркин говорил тихо, будто надзиратель был рядом, — держись дальше. Там смотреть, кого бьёшь, некогда. Сам знаешь, в большой драке каждый сам за себя.
— Это я знаю. Ладно, ты что, ещё будешь…?
— Ага. Пока они лежат, разомнусь. Вечером не до того.
— Думаешь, уже на кочёвке полезут?
— А фиг их знает, — Эркин уже успокоился.
Драка так драка. Лучше обойтись без неё, но если не получается, то дерись, или тебя уложат. А радость от владения телом забивала все ненужные сейчас мысли. И как Андрей снова и снова метал нож, вгоняя его в ствол до половины лезвия, так теперь Эркин кидал себя на землю, увёртываясь от невидимых ударов, чтобы едва скользнув
…Вечером они собрали и увязали вьюки, разлив кофе по флягам, чтоб утром не возиться с решёткой. Холодный рабский кофе не самая лучшая вещь, и Андрей бухнул побольше сахара — заваривали на этот раз в котелке. Собрали мешки. Андрей достал точильный брусок и стал налаживать ножи. Свой и Эркина. Освобождённый от решётки костёр казался ярче обычного.
— Ну, сегодня моя очередь, что ли?
— Можешь?
Андрей пожал плечами.
— Смотря, что спросишь. Ну?
— Кто такие полы, Андрей?
Андрей удивлённо поднял голову.
— Ты откуда про это знаешь?
Эркин усмехнулся.
— Я потом скажу. Давай ты.
— Полы это политические. Кто за политику в лагерь угодил. Присы — пленные, от prisoner, кримы — уголовники. Ну, убили там, накрали много, насильники.
— Понятно. За политику — это как?
— Это кто против Империи, против рабства.
— А что? — удивился Эркин. — В лагере цветные были?
— Нет, — удивился уже Андрей его вопросу. — В лагере только белые. Цветных за политику сразу убивали. А белого в лагерь. Ну, сначала там тюрьма, имперский трибунал. И лагерь. Белого же не казнят, ты знаешь. А в лагере просто. Нарушение режима, злостное нарушение… ну мало ли что придумают. Лагерник уже не человек. С ним всё можно. Только что не продавали. А так…
— Нет, постой. Как же белый и против рабства? У меня это как-то в голове не укладывается.
Андрей засмеялся.
— А ты уложи. Ты что, хороших белых не встречал? Ну, до освобождения.
Эркин негромко хохотнул.
— А кого я встречал? Надзирателей, хозяев да врачей. Там хороших… — и махнул рукой, — не злые попадались. А хороших…
— Хороших надзирателей не бывает, — согласился Андрей. — А вот врачи… Возьми доктора Айзека, чем он плох?
— Так он не в питомнике работает. Или в распределителе. Ну, да ладно. Ты про полов давай.
— А чего давать? — пожал плечами Андрей. — Я пол.
— Чего? — тупо переспросил Эркин. — Это как?
— А просто, — Андрей оглядел нож, попробовал пальцем лезвие и снова взял брусок. — Когда отец… нет, ладно, нас всех за него взяли. И пошёл я на перевоспитание в спецприют. А уж оттуда по своей статье. Я говорил? За стукачонка.
— Говорил.
— Ну вот. Нам бы его под вора выставить, попали бы в кримы. А мы лопухнулись. Но я, правда, сразу как пол шёл. Ещё в первой тюрьме. До приюта. Там память и попортилась. Ну, чтоб не сказать чего, сам себя держишь. А потом и само забывается. А после приюта, нет, приёмник сначала, потом приют, ну, вот тут я уже по своей статье шёл, и такое началось… В первой тюрьме меня и допрашивали мало. Так. Матери показывали, чтоб она говорила, — у Андрея задрожали губы.