Аналогичный мир
Шрифт:
— Уже утро? — её дыхание щекотно коснулось его щеки.
— Да, — глухо ответил он. — Скоро утро.
Её губы коснулись его глаз, скул… Она целовала его мягко, мягче, чем ночью. Он ответил ей, но это уже не было новым началом. Она тоже чувствовала это. Он не мог, не мог разжать рук, отпустить её. И она поняла его молчаливую просьбу о помощи. Мягко высвободилась, как-то перетекла через него и встала на пол. Он лежал и смотрел, как она в розовом сумраке оглядывается, что-то отыскивает. Она уже ни о чём не спрашивала его. Зашла за ширму в дальнем углу, и он услышал шум душа. Потом вышла, на ходу заплетая косы,
— Нет, не надо, — попросила она.
Он понял. Вытащил свою одежду. Оделся. Он застёгивал рубашку, когда она повернулась к нему.
— Ну вот.
Он молчал. Он смог начать положенной фразой, а потом всё было по-другому, как не могло быть, и сейчас… он просто стоял и смотрел на неё. И вдруг она шагнула к нему и обняла, прильнула к нему. Она уткнулась лицом ему в плечо, и, растерянно обнимая её, он вдруг понял, что она плачет.
Сейчас-то чего? Зачем? Зачем всё это?! Она жалась к нему, будто пыталась спрятаться от кого-то. Но он же не защитник ей! Он же ничего не может, ничего! Она оторвалась от его плеча и подняла голову. Мокрое лицо с распухшими губами и огромными глазами в тёмных кругах… Он судорожно сглотнул. А она целовала его и плача что-то говорила, какие-то непонятные незнакомые слова и мелькало одно, что он теперь знал: «милый», — и ничего ему сейчас было не нужно, и с ужасом вдруг понял, что плачет сам. И опять она первая совладала с собой. Отодвинулась от него, щёлкнула замком сумочки и достала платочек, протянула ему. Он покачал головой и вытер лицо рукавом. Ткань показалась шершавой и неприятной после её рук. Она быстро вытерла лицо, пригладила волосы и улыбнулась ему.
— Я в порядке, а ты?
Он кивнул и попытался улыбнуться. Она потянулась к двери. Открыть должен он, но он стоял, и не было сил двинуться с места. Дверь открылась, и в её белом прямоугольнике возник силуэт надзирателя, он даже не сразу узнал его.
— Доброе утро, мисс.
От надзирательского приторно сладкого голоса у него потянуло холодом по спине.
— Доброе утро, — ответила она.
— Мисс, фирма надеется услышать ваш отзыв, — Каракатица расплылся в сладчайшей улыбке, — ваши претензии…
— У меня нет претензий, — перебила она. — Всё было очень хорошо.
Каракатица растерянно затоптался.
— Очень приятно, мисс. Фирма счастлива, слышать такую лестную оценку наших скромных усилий. Прошу, мисс, выход сюда, мисс.
Уходя, она оглянулась, и он нашёл силы улыбнуться ей. И только тогда сообразил, что ни разу за всю ночь не обратился к ней с положенным «мэм» или «миледи»…
…Кто-то осторожно трогал его. Эркин с усилием открыл глаза. Девочка. Всё та же. Что ей надо?
— Ты лежишь и плачешь. Тебе больно?
Он провёл рукой по лицу. Да, плакал. Девочка смотрит на него, округлив синие глаза. И не розовый, а серый сумрак вокруг…
— Тебе болит чего-то? — повторила девочка. — А то я подую тогда.
— Нет, — разжал он губы, — ничего не болит, — и улыбнулся.
Но улыбка не получилась: сразу острой болью дёрнуло щёку.
— Тогда поешь. Мама велела днём поесть. Я уже ела.
От приказа поесть никто никогда ещё не отказывался. Опираясь левой рукой о постель, он попробовал приподняться и сесть. Подушка оказалась достаточно большой, чтобы он мог полулежать, опираясь на неё спиной.
— Мама мне всё объяснила, — заторопилась девочка. — Я сейчас тебе помогу.
Она уселась рядом на край кровати и захлопотала. Постелила ему на грудь салфетку и подала тарелку. Между двух тоненьких ломтиков хлеба совсем тонкие пластинки варёного мяса. Он взял сэндвич, откусил. Нет, что такой тоненький хорошо, а то рот больно открывать. Но управиться одной рукой и с хлебом, и с кружкой было сложно. И девочка с очень важным видом держала тарелку и кружку и подавала ему то одно, то другое. Когда он поел, составила посуду обратно на стул и, собираясь слезть, спросила.
— Ещё хочешь?
— Да, — сразу вырвалось у него.
Девочка искоса посмотрела на него и осторожно сказала.
— Есть суп. Хочешь?
Он кивнул, и она радостно отправилась за супом. Его доставка оказалась трудным и долгим делом. Сначала она очень медленно и осторожно донесла тарелку с супом до стула. Потом залезла опять к нему на постель, взяла тарелку и поставила ему на грудь. Супу при этом расплескалось немного, во всяком случае, что-то осталось. Но тарелка не кружка, через край не попьёшь.
Эркин осторожно сжал и разжал правый кулак. Вроде пальцы действуют. Попробовал согнуть руку в локте. Где-то в плече сразу заныло, но боль вполне терпимая, а желание поесть сильнее боли. Если не шевелить плечом, то можно попробовать. Придерживая тарелку, девочка с интересом следила за его манипуляциями. С каждой ложкой боль усиливалась, и последние он доедал через силу, из верности первой заповеди раба: «еду на потом не оставляют, потом может и не быть».
Девочка забрала у него ложку и поставила на стул тарелку, положила туда салфетку, но уходить явно не собиралась. Она сидела на краю кровати, болтая ногами и разглядывая его.
Алиса считала, что за свои труды она вполне может позволить себе поприставать. Ведь она два дня терпела, не мешала ему спать, а сейчас… сейчас её время. И совсем он не такой страшный, как ей показалось вначале.
Эркин догадывался, что просто заснуть ему не дадут, но сделать ничего не мог. Привычка повиновения была слишком хорошо вбита в него, а она была слишком белой, чтобы шугануть ее по-питомничьи.
— Я Алиса. А тебя как зовут?
Он медлил. Но она может назвать его имя только Жене, а Женя знает. И он нехотя назвался.
— Эркин.
— Эр… Эри… — попыталась она повторить и рассмеялась, — Эрик, да?
Он кивнул. Эрик — так Эрик. Не худший вариант. И попробовал сам повторить её имя.
— Элис?
— Нет, — замотала она головой. — Я Алиса. Меня на улице зовут Элис, по-английски. А дома я Алиса. А-ли-са.
— Алиса, — покорно повторил он и кивнул, запоминая.
— Ой, а лекарство. Мама велела тебе принять. Днём. Вот! — она подала ему пакетик. — Я сейчас тебе морса принесу.
Она слезла с кровати и побежала на кухню. Он помял пакетик, прощупывая таблетки. Три? Утром Женя дала ему четыре. Ну, надо так надо. Алиса уже вернулась с кружкой тёмно-розовой жидкости в белых разводах от молока. Опасаясь потревожить плечо, он зубами разорвал пакетик и вытряс прямо в рот таблетки. Алиса подала ему кружку. Морс оказался чуть кисловатым и очень приятным. Алиса забрала кружку и посмотрела на него.