Анархия non stop
Шрифт:
«В участке скажут, такой-то вчерась с нами наливку пил, а сегодня на половицах кровищи по щиколотку, будет мне крышка. Тогда взял я культяпку (штангу) и к детям. Жалко маленькие крошить, да что ж поделаешь? Головушками щелкал, как орехами, опять же, вид крови меня распалил, по пальцам алым теплым дождем течет, угощение на столе окрасилось, на сердце как-то щекотно стало и забористо, будто моя, родная кровь».
И еще успокаивала М странная идея, будто не казнит этих пьяных и объевшихся, а посылает их в дальнюю страну Умерландию, еще севернее Америки.
Летом 1910-го его изловили на том самом болоте, близь родимого села, где сгинула супруга. Голый, поеденный мошкой, он искал дорогу в Нью-Йорк. На суде просил у присяжных
Одну из стен гаража, ту, что заметна с улицы, он выкрасил темно-синим и просверлил в ней много дырок, чтобы, когда в гараже свет, стена смотрелась снаружи как ночное звездное небо. В тот «самый красный день календаря», вошедший в криминальную историю, он смог сделать столько выстрелов, сколько звезд было в его самодельном небе. Жену мы не считаем, он зарезал ее, не хотел, чтобы она «подвергалась унижению после моих похорон». Счет открылся, когда У застрелил в затылок мать, смотревшую телевизор. У вернулся к печатной машинке и достучал в объяснительной записке: «Наличие рая обидело бы меня, но я избавил маму от проблем с налоговыми инспекторами, репортерами и безмозглыми родственниками погибших, ведь у нее нет своих денег, нет опыта общения с прессой, и вообще она не очень коммуникабельна».
«Мама неважно себя чувствует и не пойдет на вечеринку, не беспокоить» — прилепил У записку к дверям дома и покинул его навсегда, толкая перед собой тележку с давно приготовленным набором: 3 винтовки, 2 пистолета, 3 охотничьих ножа, 600 обойм, армейский паштет в консервах, большая бутылка «пепси», горячий кофе в термосе, будильник, зубная щетка, фонарь, темные очки, одеколон и туалетные салфетки.
Одетый в спецовку пролетария-ремонтника, У поднялся на лифте на смотровую площадку — высший, двадцать восьмой уровень родного университета. Первой здесь упала на пол наслаждавшаяся видом престарелая секретарша, потом — американская семья из пяти человек, проводившая уик-энд на высоте. Забаррикадировав двери и обустроив снайперское место, У начал аккуратно выбирать маленькие движущиеся мишени внизу, на грешной и безмятежной земле. Двое студентов, спешивших в театр, электрик, чинивший неоновый нимб рекламы, беременная вдова, с ней получился казус — погибло ее чадо во чреве, сама же несостоявшаяся мамаша выжила. Когда они забегали и начали прятаться в магазинах, он подумал, что началось землетрясение, он не мог поверить, что это из-за него. У менял обоймы и глотал «пепси», вытирая пот со лба. Он продержался меньше часа, поразив 48 антропоморфных мишеней (15 уничтожено, 33 серьезно пострадали, ребенок в утробе не считался). В сопровождении дымовой завесы полицейские протаранили баррикаду и открыли сплошной огонь. У получил восемь пуль одновременно.
Всю последнюю неделю он слышал несуществующие телефонные звонки. У брал трубку. Внутри молчание. У слышал в трубке собственное сопение и собственный ужас, это он сам, на том конце провода, звонил сам себе, охуевший, потому что ему больше не к кому обратиться, но ему нечего было себе сказать. Это повторялось восемь раз.
После его «помешательства» республиканцы предложили ограничить свободу ношения оружия, но широкая волна народного протеста утопила этот недемократичный проект.
Посещая черно-красный вычурный мемориал на двадцать восьмом этаже, каждый янки на дне души надеется стать однажды, как У, и мысленно, стесняясь, просит об этом бога. Хотя бы во сне. Хотя бы за клавиатурой компьютера. Если американец не мечтает превратиться в У, он может превратиться в его жертву.
P.S. Когда я предложил словесный портрет У газете Эдуарда Лимонова, он сказал мне: «Ничего особенного, в его стране есть герои, захватившие с собой на тот свет и полсотни, и более человек». Лимонов прав. Но мне все же нравится именно этот молодой человек с ружьем, целящийся почти что с неба в прохожих. Некролог его памяти Эдуард все же напечатал.
Сразу было ясно, что отпрыск преуспевающих японских коммерсантов не подхватит семейной эстафеты. Ребенок слишком много времени тратил, собирая миниатюры из живых цветов, раковин, мертвого дерева и вечных камней. В Сорбонне, куда его отослали грустные родители, у низенького (1 м 50 см) потомка японских крестьян («никаких самураев в роду» — подчеркивал он позже, в беседах с писателем Карой) проявились новые интересы — геополитика, математика, стихосложение, кинематограф. Но и со старым он не расстался, открыв для приятелей «школу наблюдения за Луной». Друзья собирались устроить на крыше кампуса выставку его инсталляций. Больше других помогала раскрутке молодого художника его подруга, немка Рене Х, увлекавшаяся внезапной фотографией людей на улицах.
Ночью, во время страшной грозы, за неделю до выставки японец в чрезвычайно нервном состоянии (такое впечатление всегда оказывали на него молнии), рассказывал своей немке о фильме, который он сочинил, но еще не снял. Фильм будет называться «Тяга». Вначале герой заброшен в самый центр враждебного европейского мегаполиса и много смотрит на Луну, заканчиваться все должно грозой над океаном. Тема: Япония, не могущая преодолеть гипноз Европы. Но это еще не сюжет.
— Каков же сюжет? — спросила Рене.
— Он любит блондинку, — ответил японец, — любит так, что убивает ее и съедает. Он чувствует, что он жрец. Что он крестьянин, собирающий урожай. Костюмы, как в средневековом японском представлении. Декорации акварельно изображают реальный европейский город, например Париж. Весь фильм главный герой голый, и только в финале кровь любимой на нем как одежда.
Японец дал ей великолепный резделочный нож, купленный для съемок, сиявший, как зеркало. Играя, Рене провела по тупой стороне лезвия языком. Несколько мгновений понадобилось постановщику, чтобы отсечь любимой голову. На суде он утверждал, что жертва еще какое-то время двигалась в постели, «как курица», но голова уже лежала в вазе для коктейля. Украсив голову цветами и замороженными ягодами, режиссер принялся за остальное. Грудь, часть живота, шею — избранное он тушил по присланному с родины рецепту до утра и только днем взялся за еду. Несколько часов он ел. А вечером позвонил в полицию, чтобы они убрались в комнате.
В зале суда, не отрицая совершенного, он отказался отвечать на вопросы. «Адвокат слишком часто говорит о неправдоподобии и невероятности моего поступка. Хватит ли у него прозорливости, чтобы заняться правдоподобием самого понятия «правдоподобие», достаточно ли у адвоката мужества, чтобы выяснить вероятность самого феномена «вероятности». Если нет, я не нуждаюсь в адвокате».
Повторная психиатрическая экспертиза признала его неподсудным. Японца отправили в охраняемую лечебницу. Выставка инсталляций состоялась, но не имела успеха, юный кулинар еще не успел стать звездой. Влиятельный литератор Кара после многолетних диалогов с убийцей издал бестселлер «Страсть», получил премию Акутагавы.
— Зачем вы так поступили?
— Это единственный шанс совместить в себе главного героя, режиссера и зрителя.
Роман японца «Преодоление отсутствия» до сих пор остается недописанным.
— Если вас выпустят?
— Наверное, я съем еще одну блондинку.
Семья съеденной девушки не теряет надежды добиться для него смертной казни. Японец в клинике продолжает прерванное обучение.
Точное имя и настоящий герб ордена, к которому он принадлежал еще до рождения, не известны и не будут известны никогда.