Анатомия финансового пузыря
Шрифт:
• в результате «физической нехватки» земли, законодательных ограничений и высокой стоимости строительства возникает нехватка коммерческих площадей в Токио (доля свободных коммерческих площадей в Токио в 1982 году оценивалась в 1%, в 1985 году – 0,2%, соответственно арендные ставки росли) [Там же, р. 33];
• тотальное доминирование Токио в экономике страны, которое означает, что спрос на офисы в городе будет всегда;
• налоговое законодательство стимулирует владение, а не куплю-продажу земли [131] , соответственно, цена не может упасть, потому что нет предложения;
131
Действительно,
• распространенное среди японцев убеждение, что с землей расставаться нельзя и это лучшее наследство, которое можно передать последующим поколениям; если земля и продается, то родственникам, а если владелец – юридическое лицо, то материнской компании;
• скупка земли корпорациями для постройки общежитий для своих служащих, которые не могут позволить себе покупку квартиры, тем более что земля на балансе вызывает рост стоимости акций.
Как мы видим на этом примере, диагностировать пузырь гораздо тяжелее, чем кажется. Ведь во всех этих аргументах есть рациональное зерно.
Инвестиции в землю «в моменте» страшно выгодны, так как кредиты под покупку земли выдаются в размере 200% стоимости залога [Chancellor 2000, р. 301]. Размер кредитования недвижимости потрясает воображение. Согласно одним данным, на финансирование операций с недвижимостью приходится более четверти всех выданных банками в 1984–1990 годах кредитов. В 1991 году эти ссуды достигли 3/4 портфеля кредитов промышленным компаниям [Ивантер 2007]. Согласно другому источнику, на пике займы под недвижимость составляли 1/5 портфеля [Edelstein, Paul 2002, р. 70].
В качестве объяснений умопомрачения на японском рынке называют и групповое сознание японцев. Страну именуют «обществом консенсуса». Вспоминают лозунг Второй мировой войны: «Cто миллионов сердец бьются как одно». Чувство принадлежности к большой группе дает и чувство безопасности, часто ложное (мы говорили об этом в главе 11). На пике бычьего рынка японские инвесторы любили повторять японскую поговорку: «Если мы переходим на красный свет все вместе, то нам нечего бояться» [Mahar 2004, р. 191].
Интересные объяснения того, почему в 1987–1989 годах в Японии пузырь продолжал надуваться, находим у макроэкономиста Роберта Бреннера (Robert Brenner) в книге «Бум и пузырь: США в мировой экономике» («The Boom and the Bubble: The US in the World Economy»), очень критичной по отношению к финансовой политике США. Бреннер пишет: «В начале 1987 года страны “Большой семерки”, и в особенности Япония, старались избежать краха доллара. При этом опасались не только давления на экспортные отрасли Германии и Японии, но и международного финансового коллапса. Однако падение доллара нельзя было бы остановить, если бы инвесторы стали перекладываться в другие валюты. А бегство от доллара началось. Осенью 1987 года ФРС США подняла процентные ставки, но бегство продолжалось из-за аналогичных действий центробанков Германии и Японии, которые скомпенсировали повышение процентных ставок в США, а также из-за кризиса на фондовом рынке октября 1987 года.
В этой ситуации фондовые рынки спасла только интервенция Федеральной резервной системы США и японских властей, но это было краткосрочным воздействием. Если бы не желание японского
Есть и «технический» момент. Известно, что по переоцененным акциям большая доля продаж вкороткую может привести к резкому росту цен в самом конце пузыря (подробнее об этом – в главе 16). Именно так произошло во второй половине 1980-х годов, когда многие профессионалы поняли, что японский рынок акций переоценен. Арбитражеры, которые продали вкороткую японские акции, но захеджировались от изменения фундаментальных факторов тем, что вложились вдлинную в американский рынок, понесли колоссальные убытки на крахе американского рынка в октябре 1987 года. Американский рынок просел тогда больше японского, кстати, из-за интервенции японского правительства. Инвесторов вымыли с американского рынка, и они были вынуждены закрывать позиции в Японии (то есть покупать акции), что спровоцировало еще больший их рост.
Но разумеется, пузырь не может надуваться бесконечно. «Умные» западные деньги постепенно выводятся из страны, и в какой-то момент оттоки начинают превышать приток новых денег. Как выражается Уоррен Баффетт, «на всякий пузырь найдется спица». Нобору Такешита – министр финансов, который поддерживал пузырь своими действиями (и декларировал, что сам он «ни разу в жизни не продал акции»), уходит в отставку, а новый премьер полон решимости «проткнуть пузырь». В 1989 году дважды повышена учетная ставка – в мае и декабре, с 2,5 до 6% (первый раз еще старым премьер-министром, второй раз – новым, Сосуке Уно). Некоторые аналитики считают, что это было избыточной реакцией, если принимать во внимание уровень инфляции только на товарных рынках (индекс потребительских цен устойчиво рос, но не превысил 4% годовых), а также наметившиеся признаки торможения роста ВВП [Ивантер 2007]. В результате наступает затяжной медвежий рынок. Торможение наступает и в экономике.
Вот как описывает последствия схлопывании пузыря в Японии Ивантер: «В середине 1991 года, через 18 месяцев после начала оглушительного схлопывания пузыря на фондовом рынке, Япония вступила в полосу тяжелой рецессии. Первоначально все ожидали обычного циклического спада – никто в стране и за ее пределами не мог предположить, что страна, четыре десятилетия подряд поражавшая мир небывалыми темпами роста, технологическими новинками и экспансией капитала, окажется ввергнутой в мучительную многолетнюю полосу стагнации. Неуправляемое сдутие пузыря активов вызвало паралич финансовой системы, что самым негативным образом отразилось на экономике, прежде всего на компаниях, ориентированных на внутренний рынок и лишенных доступа на международные рынки кредитов и капитала…
Посткризисная декада дала прирост лишь в 12% (1,1% в среднем за год) – это примерно в три раза ниже, чем за тот же период у США, и в два раза ниже, чем в странах ЕС. Четырехкратное падение темпов. Недаром за десятилетием 90-х в Японии прочно закрепился ярлык “потерянное”.
Для многих японцев это выражение имело вовсе не метафорический смысл. В конце 90-х число самоубийств в стране превысило 300 тысяч в год (свыше 800 человек в день!), вдвое превзойдя уровень начала 70-х. Значительная часть из них была связана с банкротствами работодателей или невозможностью рассчитаться с долгами» [Ивантер 2007].