Анатомия страха
Шрифт:
— Валька, представь! — продолжал веселиться Дима. — Ты ведь сможешь баловать внука самым жутким, безобразным образом. Будешь разрешать ему лопать конфеты перед обедом, ложиться спать, не почистив зубы, и смотреть телевизор допоздна. Игорь с Люсей будут злиться, а ты — получать удовольствие. Знаешь, как говорят: за нас нашим детям отомстят наши внуки. Для чего еще нужны бабушки и дедушки, если не баловать?
— Ну, например, дарить подарки и сидеть с внуками, когда родителям нужно уйти… А что касается баловства… Знаешь, сколько примеров, когда избалованные бабушками
— Да ладно тебе, — фыркнул Дима. — У тебя весь лимит баловства истрачен на кошек. Лучше вот что послушай.
Он рассказал Стоцкому о звонке Евгении.
— Гражданка, говоришь? — задумчиво протянул Валентин. — «Академическая»? Как раз там участковым мой друган Пашка Лисицын. Запиши телефончик. Может, и поможет. Только учти, коньяк он любит армянский.
— Олег Михайлович!
Он оглянулся и увидел, что ему машут из темно-синей «восьмерки».
И откуда она только взялась? Ни одной ведь машины не было.
Олег брел, не разбирая дороги, прямо по лужам. Дорогие «паркетные» туфли промокли насквозь, ноги давно уже не чувствовали холода. Плащ… Когда-то… Да что там «когда-то»! Совсем недавно он был светло-серым. А теперь его вряд ли спасет даже самая лучшая химчистка.
Сколько же времени прошло? По логике вещей, совсем немного. Он был на пустыре ровно в девять, зашел в будку, увидел нарисованное помадой сердечко. Запихнул в щель листочек и фотографию Сиверцева, которую ему привезли утром: Димка на похоронах, взгляд настороженный, нехороший… Олег вышел из будки — и тут этот детина. Лица, конечно, не увидел, но и так было ясно: огромный, как шкаф. А голос…
Олега передернуло. Унижение было настолько невыносимым, что… Что? Нет, этого словами не передать. Он опять стал малышом, плаксой и ябедой Олежкой, который написал на пол и трусливо пытался свалить вину на другого. Воспитательница — огромная, толстая, усатая тетка с гренадерским басом, которая красной шершавой рукой схватила его за ухо и стыдит перед всеми. И все смеются. А он ревет и ненавидит — и воспитательницу, и ребят. В ту минуту ему хотелось вдруг стать большим, сильным, чтобы самому вцепиться в ее ухо — и оторвать… А потом переколотить всех вокруг. А еще лучше — сделать что-нибудь эдакое, чтобы всем попало, а он, Олежка, сидел бы в уголке и хихикал.
И это он! Он, которого побаивались самые крутые. Видела бы Илона, вот бы ей радости было. Или Ирина, или Ольга, или Наташа. Или… Каждое «или» острым шипом впивалось в клочья самолюбия. Сколько их, мертвых и живых — пока живых! — которых позабавило бы его унижение.
И как только он рискнул отправиться на ночь глядя в такую глушь — и без верной «беретты». Да ведь он без нее разве что в туалет не ходил. Наверно, совсем свихнулся от страха.
Стоп! А кто же это его спас? Кто выскочил из кустов, как чертик из табакерки, и одним ударом свалил эту тушу? Да так, что бандюк вырубился самым конкретным образом.
Кто-кто!… в пальто! Сиверцев, вот кто.
Кто еще так умеет конечностями махать. Зря что ли в СОБРе был и за Чечню медаль имеет. Неинтересно ему, чтобы Олега Свирина какой-то босяк на перо поставил. Хочется самому. Да как-нибудь поинтереснее. Может, он его в болоте утопит?
Накось, выкуси! Еще несколько дней — и будешь лежать на цинковом столе, новым глазом во лбу потолок изучать.
Но… Что же это получается? Выходит, Сиверцев за ним следит?! Может, он еще и киллера выследит? Вот будет номер: Сиверцев пасет киллера, а киллер — Сиверцева. Кто кого? Ставлю на киллера. Хотя бы потому, что от этого зависит жизнь.
Вот тут-то и раздался приятный голос. Женщина снова окликнула его. Олег подошел к машине и заглянул в приоткрытое окошко. За рулем сидела коротко стриженная блондинка в светлом плаще. Больше в салоне никого не было.
— Вам куда? — спросила она.
— Но… Я вас не знаю, — нерешительно пробормотал Олег.
— Зато я вас знаю. Садитесь.
Блондинка включила в салоне свет. Ей было около сорока. Высокие скулы, чуть запавшие щеки. Резко очерченные губы придавали лицу чуть жесткое выражение, но в целом оно было приятным, чуть усталым. И смутно знакомым. Олег силился вспомнить, где он ее видел, но не мог. Это тревожило.
— Не вспомнили? — женщина словно прочитала его мысли. — Я работаю у Хахиашвили. Меня зовут Наталья Николаевна. Вы меня видели, когда приходили на прием. Просто, наверно, не запомнили. Так куда вам?
— На Светлановский, — ответил Олег, забираясь на переднее сидение. — Боюсь, как бы не испачкать вам машину.
— Ничего, завтра все равно буду пылесосить. А что вы здесь делали, если не секрет?
— Знаете, а у меня нет денег, — Олег ушел от ответа, и женщина это заметила.
— Курите, — едва заметно усмехнувшись, она протянула ему пачку «Винстона».
Олег потянулся было за «ротмансом», но рука коснулась противно пустого кармана. Благодетельница нажала на прикуриватель. Он закурил, судорожно затянулся. Стряхивая пепел в окно, заметил, как сильно дрожат пальцы.
Вдруг жуткая догадка впилась в него ледяными зубами:
— Послушайте, Наталья Николаевна, — сказал он. — Вы знаете, как меня зовут. Но ведь этого не знает даже Отари Георгиевич. Откуда?
Наталья Николаевна от души засмеялась:
— Просто я очень хорошо знаю того, кто вас рекомендовал. Неужели вы действительно думали, что все так анонимно? Конечно, младший персонал больных не знает, но мы-то вынуждены наводить справки. Хотя бы о платежеспособности.
Олег зябко поежился и выбросил в окно недокуренную сигарету. Какое-то время он молча смотрел на убегающую под колеса мокрую ленту асфальта. Потом зачем-то сказал:
— Когда-то у меня была знакомая… Ее тоже звали Наталья Николаевна. Гончарова. Как жену Пушкина.
Женщина бросила на него быстрый взгляд.
— Вы удивитесь, — в ее голосе, однако, удивления не было, — но моя фамилия тоже Гончарова. Каких только совпадений не бывает. Впрочем, это довольно распространенное сочетание. Не Мария Ивановна Иванова, конечно, но все же…