Анатомия страха
Шрифт:
Бобров нагрянул внезапно. Он не стал открывать дверь кабинета ногой, равно как скребстись в дверь и просовывать в щель лысину. Просто вошел и остановился, оглушенный хохотом Зотова, который сидел к двери спиной и смаковал рассказ Кости о том, как некий гопник чуть было не отправил на тот свет заказчика.
— А теперь еще раз и сначала, — Бобров по-дирижерски взмахнул рукой и уселся за стол угнездившегося на подоконнике Костика. — А то про ваш вчерашний… кордебалет уже вся управа шумит, один я ни черта не знаю. Как бы начальник!
— Так вас же не было. С начала, говорите? —
— Личность?
— Мостыренко Владислав Владимирович, 70-го года рождения. Рыбацкий проспект, дом 5, квартира 12. Это прописка, а живет на Лесном у подруги, некой Судариной Елены Львовны. Бывший прапорщик, в Чечне был снайпером. Уволился в 95-ом, какое-то время болтался без дела, поработал охранником в обменнике. Ну… и вот.
— Гут! — довольно улыбнулся Бобров. — Наблюдение?
— Денно и ночно.
— А вот теперь сначала.
Костя снова начал живописать ужасы наружного наблюдения в мокрых кустах, жаловаться на отсутствие памперсов и на технический отдел, зажавший прибор ночного видения.
— Мы что, кошаки, впотьмах видеть? — возмущался он. — Даже луны не было. И вообще, все через задницу. Думали как? Клиент выходит, мы даем по рации сигнал, за ним идет первая группа, а за киллером потом вторая. А вышло… Ну, в общем, как всегда. У Бурова что-то там по дороге в моторе полетело, а замены не нашлось. Так что пришлось заказчика с миром отпустить.
Выпалив все это на одном дыхании, Костя остановился, чтобы набрать побольше воздуха для нового залпа. Взъерошенный, с горящими глазами и щеками, он напоминал молодую гончую перед охотой. Кондратов, будучи всего на год старше, выглядел рядом с Костей солидным дяденькой.
— Ну вот, выходит этот клоун из будки, и тут откуда ни возьмись появляется некий уголовный элемент размером с быка и берет его, что называется, на гоп-стоп. А потом собирается, в натуре, прирезать. Клиент блеет, как овца, тут появляется еще кто-то, то есть уже четвертый, нет, пятый, делает быку мгновенный рауш-наркоз и смывается… Клиент в ступоре, потом очуховался, заорал и удрал. Через пару минут из кустов выскочила баба и побежала за ним.
— Баба?
— Сто к одному. Ну вот, мы сидим, ждем у моря погоды. Час сидим, два. Жрать хочется… Думали, что киллер смылся. Посмотрел на всю эту ораву и домой подался, баиньки. Только хотели уходить, кусты зашевелились, мужичонка в маске вылез. Тогда уже луна светила, не хуже фонаря. Зашел в будку, покопался там, вышел и опять в кусты. По рации передали: повели. Ну, мы вылезли и тоже домой пошли.
— А бык? — спросил Бобров, протирая очки большим носовым платком в сине-белую клетку.
— Отправили за ним наряд. В машине оклемался. С утреца ребята его попинали и отпустили. Что с него взять? Ну «ролекс», ну, «ротманс», бумажник, кольцо обручальное. На голубом глазу говорит: мое! Потерпевшего-то нет.
— Кто таков?
— Да так, шакаленок. Качок.
— А в бумажнике что?
— Пятьсот баксов и три тысячи с мелочью. Ни визиток, ни кредиток. Без особых примет. Кто вырубил, даже заметить не успел. Мелькнуло что-то черное, говорит.
— Все равно надо было его к нам тащить, — нахмурился полковник. — А вы из куста вылезли и обрадовались — свобода!
— Вы бы там посидели, Пал Петрович, — обиженно пробурчал Костя.
— А я не сидел! Я, Константин Сергеевич, однажды полночи в болоте просидел по самые уши, как бегемот. В апреле месяце. И пошевелиться не мог. Шевельнешься — или засосет, или засекут. А в 74-ом… Ну, это неважно. Киллер на крючке — уже неплохо, лишь бы не сорвался. Иван, что у вас?
Вместо Логунова ответил Алексей:
— Гончарова нигде не значится. Есть одна бабулька, шестьдесят лет. В Московском диспансере работает. Но это явное не то. Она там двадцать какой-то год работает. А Свирин вчера от наружников ушел.
— Это как? — побагровел начальник.
— Вышел из дома, залез в свой «мерс», а завести не смог. Тормознул старый «москвич», грязный до невозможности, даже номера не видно. И смылся. Потеряли сразу же.
— А вернулся он в начале первого, — наконец-то выплыл из Великой Депрессии Иван. — Привезла его на синей «восьмерке» некая дама. Блондинка в белом плаще. Или куртке.
— Номер?
— Да. Машина принадлежит некому Зинченко, который уже полгода в зарубежной командировке. Стояла в «ракушке» во дворе. На Северном проспекте. Замок не взломан, царапин нет. Открывали, похоже, родным ключом. Родственников у Зинченко нет, будем его искать. Может, он доверенность кому дал. Но я вот подумал, а не может это быть Гончарова?
— Почему бы и нет, — пожал плечами Бобров. — Глаз с него не спускать! Упустите еще раз — шкуру спущу!
Он встал и пошел к выходу, но в дверях остановился.
— Черт знает что! Кто-то следит за киллером. Или за заказчиком? А кто его от бандита спас? И что за баба в кустах? Что за баба в машине? Сплошные неизвестные бабы! Сплошной дурдом!
Он в сердцах хлопнул дверью, и с потолка посыпались белые хлопья, изящно планируя на пыльные листья персонального Костиного фикуса.
Утром Дима позвонил Павлу Лисицыну, чтобы договориться о встрече, и успел только представиться — Лисицын перебил его:
— Да, Валька звонил. Приезжай. Или до обеда, или вечером, часикам к семи. Адрес знаешь? Записывай.
Дима хотел поехать сразу, тем более армянский коньяк он купил еще по дороге в «Аргус». Но тут с высочайшим начальственным визитом объявился босс Птица, как всегда недовольный всем и всеми. Сегодня он был, правда, в особенно гнусном настроении. На днях на него капитально наехали, причем сразу с двух сторон: и налоговики, и конкуренты. А этой ночью кто-то пролез на стоянку, где Птица держал «вольво», и написал на капоте стойкой губной помадой неприличное слово огромных размеров. С картинкой. Кто думает, что ерунда, пусть попробует на своей. Предстояло сдирать краску и покрывать заново, а столь любезный Птицыному сердцу колер навозной мухи — зеленый с золотисто-голубым отливом — предстояло еще поискать. Птице пришлось воспользоваться джипом охранника, цветом похожим на малиновый пиджак, что невероятно раздражало и портило настроение еще больше.