Анатомия страха
Шрифт:
Вот что он делал на пустыре. Будка — это почтовый ящик. Анонимный киллер. Из тех, которые caveat emptorium [4] . Но вперед и «в никуда» платят только очень дорогим профессионалам с репутацией. Которые зря денег не берут. А это значит… Это значит, что она ничего сделать не сможет. Послать Сиверцеву сообщение, чтобы он спрятался в подземный бункер? Или в милицию? Бред!
Наталья обхватила голову руками и опустила ее на колени. Правую руку снова стянуло ноющей болью. Несколько раз сжав и разжав пальцы, она левой помассировала запястье и ладонь.
4
Качество
Когда появился этот огромный ублюдок, она сначала растерялась. Но, сообразив, что может произойти, больше не раздумывала. Как говорил уже почти фольклорный герой Дукалис, «это наша корова, и мы ее доим». Отдать Свирина какому-то хорьку?!
Сбросив громоздкие очки-«ночники», она понеслась по пологому склону. Оружия не было. На ее стороне была внезапность. А еще — скорость и темнота. Тело, оказывается, ничего не забыло. Рука-нож, всего один короткий удар, почти наугад — и туша тяжело стекла на землю. Это ведь только в боевиках герои вопят, скачут и размахивают ногами. Оно и понятно, что за интерес, когда злодея уложат за секунду незаметным движением двух пальцев. Но это кино. А в реальной жизни реального врага надо бить. И тоже реально. Так, чтобы он больше не встал. В спортивных секциях этому не учат.
Разговаривая в машине со Свириным, она аккуратно подталкивала его к мысли о клинике. Сделать это было несложно. Воля Олега расползалась в клочья, всего несколько взглядов, не в упор, а вскользь, в «слепое пятно» — и Свирин «поплыл». Но оказалось, что есть неожиданное препятствие. Дочь!
Всю прошлую ночь Наталья думала об этом, кусая от злости угол подушки. Как только ей удалось тогда держать себя в руках, выслушивая его вопли о безумной любви к ребенку. Его девочка! Для нее он должен жить! А ее девочка? Ее Наташа? Тогда она подумала, что смогла бы сыграть на его отцовском чувстве. Это было бы отличным ходом. Но она знала, что никогда не сможет причинить вреда ребенку. К тому же была еще жена Олега, которая и так себя наказала, выйдя за него замуж.
И тут она вспомнила то, что в сумятице как-то выскользнуло. За Олегом следила не только она. В прибор ночного видения было видно, что в кустах по правую руку от нее сидели двое. Как ей показалось, там была женщина. Кусты слева были погуще и росли на каком-то бугорке. За ними было ничего не видно, но Наталья чувствовала чье-то присутствие. Может быть, следили за киллером? Или… за ней?
Теоретически она была готова ко всему. Фоторобот на стенде, милашка-мент — сердце падало, как при езде на американских горках. Но все это были цветочки по сравнению с паникой, которая вспыхнула в ней сейчас.
У нее оставалось еще около десяти тысяч долларов. Уехать куда-нибудь в провинцию. Хотя бы в Псков, где работал ее ученик. Там можно купить однокомнатную квартиру всего за три-четыре тысячи. Работа для специалиста такого уровня всегда найдется. Постараться забыть обо всем и как-то жить дальше. Свирин уже достаточно наказан…
Приступ был сильным, но коротким. Наталья подумала, что все это похоже на партию в теннис, мячом в которой служит тугой комок страха. Вела она, но не в сухую.
И все-таки, что же делать?
«Что делать?», «кто виноват?», «а судьи кто?» — извечные российские вопросы. Ну, первое еще понятно, хотя лучше было бы «как делать?». А вот остальное смахивает на принцип «сам дурак». Она винит во всех своих бедах Свирина, а сама-то кто? Святая?
Не святая. Поэтому и будет судить. А потом кто-то другой — тоже не святой — придет и в свою очередь осудит ее.
На нее напала странная апатия. Она сидела на диване, курила и смотрела на густо-фиолетовый индикатор дальности, запрещая себе думать о том, что передвигаться можно не только на своей машине.
Слишком много препятствий. Слишком много мыслей.
Она отгоняла их, как стаю назойливых мух. Ничего срочного. Ничего важного. Ничего нужного. Вообще ничего. Но они возвращались. А потом пришла еще одна: подожди, не бейся лбом в закрытую дверь, она откроется сама. Потому что ничто не стоит на месте.
Но тревога за Сиверцева осталась. Если с ним что-то случится, она себе этого не простит!
Глава 18
Олег положил мобильник в карман махрового халата. В другом кармане лежал пистолет, больно стукающий о бедро при каждом шаге. Он был почти стопроцентно уверен, что киллер не позвонит. Про него говорили, что он осторожен и увертлив, как ящерица. Если он наблюдал — а он наблюдал, разумеется, — эту сценку с ограблением, то такое осложнение сюжета не могло его не насторожить. Грабитель, потом неизвестно откуда взявшийся таинственный супермен-спаситель… И все-таки Олег еще надеялся.
Он до сих пор не мог прийти в себя после того, что произошло позавчера вечером. Бред какой-то! Темный пустырь, телефонная будка, бугай с ножом. Гончарова эта еще… Наталья Николаевна.
Хотелось выпить. Безумно. И не просто выпить, а напиться до поросячьего визга, до полного беспамятства. Раньше он элементарно презирал алкоголиков, равно как и наркоманов. Любая зависимость — это слабость. Совсем другое дело выпить иногда или даже попробовать кой-какие наркотики, главным образом, чтобы доказать себе: можно сделать это и не втянуться. А вот бросать курить он не собирался, потому что это ему нравилось, но был уверен: захочет — бросит.
Да, он был сильным. Но теперь… Разговор с невесть откуда взявшейся врачихой заставил его мысли перегруппироваться. Из морских глубин поднимался чудовищный левиафан, но эскадра развернула свои орудия и била по одинокому кораблю, который потревожил зверя. Возможно… Возможно, он был неправ когда-то. Возможно, у Сиверцева есть право отомстить. Но у него, Олега, есть право защищаться. И только так он снова сможет стать сильным.
И тут же яростный протест: он не может быть неправым! Осознать свою неправоту — значит, осознать свою слабость. Осознать, принять свою слабость — навсегда вернуться в тот мир, где он был всеми презираемым маленьким ничтожеством.
Олег вздрогнул и замер с открытым ртом: в дверях кухни стояла Наташа Гончарова. В руках подносик с кофейными чашками и сливочником. Мокрые после душа темные волосы падали ни лицо, полосатый джемпер без рукавов плотно облегал маленькую красивую грудь. Она смотрела на него с обычной доверчивой восторженностью, которая то смешила, то трогала, то раздражала.
Он зажмурился и зажал руками уши. Кровь забилась в барабанные перепонки, на темном экране опущенных век вспыхивали лиловые бесформенные огни. Ему показалось, что сейчас она подойдет к нему, ступая неслышно, как кошка, обнимет пахнущими кладбищенской землей руками, с нечеловеческой силой сдавит горло…