Анатомия зла
Шрифт:
– Так что же вы выиграли, убив его, безумная женщина?! – воскликнул Хилл.
– Что я выиграла? – Какое-то время Клара рассеянно смотрела на Хилла, вернее, сквозь него, казалось, не понимая смысла вопроса. – Что я выиграла... – задумчиво повторила она.
И, словно очнувшись, стремительно подошла ко второму столу, туда, где лежал всеми забытый Гроэр. Сдернув с его головы салфетку, она победоносно выкрикнула:
– Вот это!
И тут все увидели чудо. Перед ними лежал Гроссе, сказочным образом помолодевший.
Сходство усиливалось одинаково застывшими позами, сомкнутыми веками, четким, в мельчайших подробностях
Сгрудившись вокруг операционного стола, сотрудники в растерян-ности созерцали невероятное явление.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, Клара лихорадочно обдумывала свой следующий шаг.
ГЛАВА 42
С того злополучного дня, как она впервые увидела Гроэра и узнала о тайных замыслах своего возлюбленного, Клара лишилась сна и покоя. Всю жизнь она любила одного Гроссе. И вдруг их оказалось двое. Гроссе стареющий – замкнутый, своенравный, преступно порочный и гениально неповторимый, принадлежащий ей и в то же время не принадлежавший никому. И другой Гроссе – тот же кумир, тот же идол, только снова юный, не запятнанный еще ничьей кровью, девственно невинный душой и телом. И она раздвоилась. Будто со стороны Клара увидела всю неприглядность и оскорбительность своей рабской, полной унижений любви. Гроэр нежданно потянулся к ней с куда большим пылом, чем его сумрачный прообраз, суля ей неиспытанные дотоле радости разделенной любви.
Однако Гроссе подлинный, учуяв возможность конкуренции, не остановился ни перед чем в своем стремлении завоевать надежный перевес в душевных колебаниях Клары. Но он переусердствовал, ее бедный Эрих. И Клара заподозрила подвох. Опасность. Она слишком хорошо его знала.
Подсознание, помимо ее воли, трудилось день и ночь. Взвешивало все "за" и "против", искало варианты, дробило и суммировало факты. Подсознание руководило ею, когда она инстинктивно избегала смотреть на Гроэра, дабы не возбудить подозрительность Гроссе. В ней затаились две женщины – одна по-прежнему любила только Гроссе, другая – Гроссе в Гроэре. Обе выжидали, лицемерили, накапливали силы. Обе не знали заранее, кто из них победит. И сейчас одна оплакивала потерю, другая торжествовала победу.
Одного она не предусмотрела – возможного разоблачения. Если не мобилизовать все душевные и умственные силы, всю свою волю, она погубит не только себя, но и Гроэра.
Уйти живой из этих зловещих казематов, к тому же не одной уйти, а вдвоем – вот что сейчас было для нее важнее всего. Но как?! Сказать им правду о Гроэре? Ей просто не поверят. А если и поверят, что изменится? На него станут смотреть с тем же равнодушием, с каким здесь относятся к безродным донорам – школа Гроссе действует и после его смерти. И уж тем более ее не станут даже слушать, если она заявит, что клоном был и сам их властелин.
И она заговорила. Голос ее звучал твердо и торжественно:
– Этот юноша, что лежит сейчас перед вами – его сын! – Будто актриса на сцене, Клара выдержала эффектную паузу. – Более того. Он –наш сын! Мой и Эриха. И он, – она указала пальцем на тело Гроссе, – на ваших глазах, с вашей и моей... Моей! помощью, намеревался убить нашего сына, чтобы за счет его жизни продлить свою собственную... Мы все здесь давно забыли о чести и совести. Мы очерствели изнутри. Но такое бессердечие и жестокость чудовищно
Никто не попытался ее перебить. Собравшихся потрясло признание Клары не меньше, чем смерть хозяина.
– Да, я любила это исчадье ада. – Понизив голос, она еле слышно добавила: – Я и сейчас продолжаю его любить. – И это было правдой. – Но он сам поставил меня перед необходимостью выбора. Он хотел принудить меня вот этими самыми руками убить собственное дитя... Как, по-вашему, мне следовало поступить?! Я спрашиваю вас – верных псов гениального дракона.
Люди хранили мрачное молчание. Даже прямое оскорбление, брошенное Кларой, не могло вывести их из состояния шока. Она сумела-таки добиться желаемого. Она заставила их задуматься и содрогнуться. Ведь если их грозный, не ведающий сострадания шеф ради личной выгоды не пожалел даже сына, на что можно было расчитывать остальным.
И хоть с кончиной Гроссе дальнейшая судьба каждого повисала в воздухе, его тайные соратники внутренне испытали облегчение. Одна только Милдред по-прежнему испепеляла Клару злобной, тупой ненавистью, в которую холодной змеей вплеталась тоска по хозяину.
Почувствовав, что обстановка в операционной благоприятствует ей, Клара решительно перешла к заключительному акту представления.
– Отключите мальчика от систем. Снимите с наркоза, – властно потребовала она и не без удовольствия отметила, с какой поспешной готовностью Роджер и Адриан бросились исполнять ее приказание.
Элизабет, все еще не оправившаяся от потрясения, без толку суетилась между ними. Милдред, наблюдая за возней вокруг донора, прошипела сквозь стиснутые зубы:
– Предатели...
На нее никто не обратил внимания.
Батлер больше не багровел и не свирепел. Стоял мрачный, подавленный, озабоченный. Не трудно было догадаться, что больше всего его тревожила сейчас собственная судьба.
Бедный Эрих. Если бы ты мог видеть происходящее в твоей операционной, твоих верноподданных, меня... и себя самого... – невесело подумала Клара. То было прощание с Гроссе. С прошлым. Со всем тем, чем она жила до этого момента. Но только не с любовью. Потому что Любовь и есть она сама. Ее сущность. Ее невидимая плоть.
Прошли невыносимо долгие минуты прежде, чем веки юноши дрогнули и затуманенный взор скользнул по напряженно застывшим лицам людей, толпившихся вокруг.В следующее мгновение его мышцы напряглись, а взгляд сделался тревожным и радостным одновременно. Он резко сел, вертя головой. Люди! Вокруг были люди! Настоящие. Живые... А может ему это только снилось?
– К...клара... Ты тоже их видишь?
Сотрудники Нижней Клиники вздрогнули и невольно попятились. Их властелин умер, но в стенах операционной снова звучал его голос. Их парализовал суеверный страх.
– Кого?
– Всех этих людей в белом?
– Конечно, дорогой. Это мои коллеги. Не волнуйся, они не причинят тебе зла. – Она бросила выразительный взгляд на Милдред.
– Что все это значит? – настойчиво вопрошало диво. – Где я?
– Успокойся, дорогой.- Клару переполняло торжество собственника,
отстоявшего в неравном бою объект своих притязаний. – Должно быть от голода у тебя закружилась голова. Ты потерял сознание. Теперь все прошло, и мы можем наконец пойти домой. – С материнской нежностью она положила руку ему на плечо: – Ну же, вставай, мой мальчик. Нам пора.