Анчутка
Шрифт:
– Не приворотами, а изворотами.
– Невелика разница. Как до жизни такой дошли? Домовой, дому защитник, а начинает по тарелкам мед воровать. Довели страну. Ждали обозу, а дождались навозу.
Зайдя в комнату, егерь достал из рюкзака очки, зажег фитиль стоявшей на столе масляной лампы и посмотрел на анчутку.
– Разыщи как мне этого домового, да если начнет шалить – скажи, что шутковать с ним никто не будет. – И, вспомнив наставления хухлику, добавил, – превращу в болотный пар и жабе в задницу задую. Через соломинку.
Модник
Анчутка появился через полчаса. Появился шумно, пыхтя и упираясь, таща за собой домового.
С первого взгляда егерь понял, что разговор будет трудным. Домовой не просто промышлял городскими изворотами – перед Лехой стоял дистиллированный городской фрик. Волосы были покрашены в модный рыжий цвет, уложены какой-то прической, борода заплетена косичкой. Ноготки были аккуратно обточены, только что не покрашены.
Такому домовому самое подходящее место в будуаре какой-нибудь богемной актрисульки, но никак не в честной деревенской избе.
– Что вы себе позволяете? – Пыхтел домовой, пытаясь вырваться из цепких анчуткиных лап. – Уберите лапы, ваши грязные, противные лапы.
Процесс морального разложения, похоже, зашел далеко, поэтому Леха решил не церемониться. Поставив стул перед отчаянно брыкающимся в анчуткиных объятьях домовым, он вытащил из рюкзака небольшой кнут с железным наконечником и сел.
Домовой, увидев кнут, притих.
– Это у тебя борода или ты от цыганской лошади хвост в зубах держишь?
– Дичь! Деревенщина! – заверещал домовой. – Развели домострой и всех под свою гребенку стрижете!
– Я тебя сейчас постригу, – Леха похлопал кнутом по ладони, – ты у меня с козлиной головой в обнимку под порогом спать будешь.
Анчутка встряхнул домового за шкирку, поставил перед егерем и заорал ему прямо в ухо:
– В глаза смотреть! Руки по швам! Здесь вопросы задаем мы!
Егерь от анчуткиного напора даже оторопел. Да что уж греха таить – совершенно и недвусмысленно офигел. Домовой, похоже, тоже смекнул, что ссылки на индивидуальную свободу не работают, и обескуражено замолчал.
– Рано пташечка запела, кабы кошечка не съела. – Анчутка продолжал держать домового за шкирку и, переведя дух, заорал в ухо домовому еще громче:
– Кто весь хозяйский мед пожрал, паскуда? Почему хозяйского кума злыдни зажрали, и все молчат? Отмолчаться захотел, за печкой отсидеться?
– Какого кума?– домовой оторопело смотрел то на кнут в руках егеря, то на анчутку.
– Хозяйского! Апраксия! Кум! Он! Сидору! – Анчутка не просто катил бочку на домового. Катилась никак не менее, чем паровозная цистерна, залитая доверху кипящей смолой.
Леха в душе просто давился от смеха, однако серьезность момента не позволяла ржать в открытую. Поэтому он нагнул голову, чтобы скрыть судорожные гримасы, и сжал зубы.
Домовой, окончательно сбитый с толку, пискнул, – так у него своя хата.
– Что, в несознанку играть будем?!!– Анчутка был великолепен.
– Почему не сигнализировал? – Анчутка потряс домового за шиворот и умудрился как-то даже раскрыть над ним крылья, словно ястреб над зазевавшейся курицей.
– Куда сигнализировал? – Домовой, похоже, окончательно утратил присутствие духа. А заодно нить разговора, связь с реальностью и понимание происходящего.
– Куда положено! – Анчутка похлопал крыльями и посмотрел на егеря.
– Господин егерь, предлагаю обрить, остричь и в штрафные роты. Пожизненно. А потом, это, задуть. Через соломинку.
При слове «задуть» домовой плюхнулся на задницу и полными ужаса глазами уставился на Леху.
Егерь понимал, что надо брать разговор в свои руки, однако единственное, на что его хватало – удержаться от смеха. Он встал, через зубы бросил: – всем ждать, – и выскочил за дверь, кубарем скатясь по лестнице к стойке.
К счастью, обеденный зал был пуст. Леха смеялся до слез, до колик в боку, опершись рукой о стенку. Внезапно прорезавшиеся таланты анчутки на почве дознания с пристрастием потрясли его до глубины души.
Переведя дух и умывшись холодной водой из тазика, что стоял у дверей, Леха поднялся обратно в комнату. Домовой по прежнему сидел на заднице, только левый глаз у него смотрел на анчутку, а правый – на дверь.
Анчутка же ходил взад-вперед возле домового, заложив лапки за спину, и бормотал:
– разговаривать еще с ним… мы к нему оком, а он к нам боком… вот погоди, у нас тут без апелляции…
Егерь усилием воли сделал серьезное лицо и сел на стул.
– Давай по порядку. Хозяйство ты развалил, за хатой не смотришь, тянешь хозяйский мед да сливки. Родня евсеева хоть тебе привет и передает, но надежды на тебя никакой.
– Какая родня? – Домовой начал выходить из оцепенения.
– Евсеева. Они сейчас в Черных Скалах, дома лишились.
Домовой опустил голову и тяжело не то вздохнул, не то всхлипнул.
– Рассказывай, как жить дальше собираешься? – Леха сидел и смотрел на домового в упор.
– Жил, никому не мешал… в этот двор никто идти не хотел, все гребовали… а я пошел.
– Не ной. Ты домовой, и дело свое должен делать. А не мед жрать, да бороду завивать.
– Так я это… кикимора зашла в гости, да посмеялась. – Домовой встал на ноги. – Ты, говорит, больно неказист, с тобой тоска. Вот я и подглядел, когда городские постояльцы приезжали.
Леха с досады крякнул. Домовой был не только ленив, но и придурковат. Но оно и понятно – крепкий хозяин на проходном месте жить не станет.