Андрей Белый: между мифом и судьбой
Шрифт:
Пора написаний прошла; наступает пора прочтений уже в сердце написанного; нет ничего тайного, что не стало бы явным. Но кто не имеет письмян в сердце и откажется от понимания слов апостола («Вы – письмо, написанное в сердцах»), тот меня не поймет.
Мне это хорошо ведомо 322 .
Однако не исключено, что и здесь Белый пытался следовать заветам Штейнера, обосновавшего в курсе «Современная духовная жизнь и воспитание» необходимость нового языка, «идущего от души к душе, от сердца к сердцу». «В таком средстве общения и нуждается современная цивилизация», – полагал Штейнер, подчеркивая, что «оно будет применяться не только для вопросов высших порядков, но и для повседневной жизни» 323 . Так использован образ «сердечного письма» и у Белого. Если в «Кризисе сознания», «Истории становления самосознающей души» и «Воспоминаниях о Штейнере» слова апостола Павла служат прояснению
322
Почему я стал символистом… С. 493.
323
Штайнер Р. Современная духовная жизнь и воспитание (см. электронный ресурс:.
III. «Жесты оккультных угроз»: магия «сглаза»
1. «И ПРЕПОНЫ, И ЗЛОЙ ПОДОЗРЕВАЮЩИЙ ГЛАЗ»
МИРООЩУЩЕНИЕ
«<…> у меня удивительно развито кожное ощущение вшей и „глаза 324 “; и тех, и этот я ощущаю безошибочно», – признавался Андрей Белый (МБ. С. 233).
С реальными, а не мистическими вшами Белый встречался нечасто 325 , но боязнь «сглаза» преследовала его на протяжении всей жизни.
324
Курсив в этом слове принадлежит самому Белому; его выделение полужирным шрифтом – наше.
325
Потрясшая писателя встреча с этими кровососущими насекомыми произошла в декабре 1920 г. – марте 1921 г., когда в результате бытовой травмы он был госпитализирован, сначала в Диагностический институт («Грустное время; лежу, покрытый вшами, в диагностическом институте <…>» – РД. С. 464, запись за январь), потом в лечебницу С. Ф. Майкова («У Майкова вши, грязь: меня заражают экземой от грязного халата <…>» – РД. С. 464, запись за март). См. письмо Белого А. А. Тургеневой от 11 ноября 1921 г.: «<…> я упал в ванне <…> раздробил крестец; меня сволокли в больницу, где я 2 1/2 месяца лежал, покрытый вшами» (Воздушные пути. Альманах V. Нью-Йорк, 1967. C. 306). Ср. также запись за 30 июня 1928 г. про впечатление от Кутаиси: «Комары, клопы, вши. Грязь» (РД. С. 514).
Для подтверждения этого тезиса, на первый взгляд не самого очевидного, сначала выявим и рассмотрим с указанной точки зрения высказывания Белого разных лет и разной тематики. Они, как будет показано ниже, нашли отражение и в произведениях для массового читателя (публиковавшиеся мемуары, путевые очерки, художественная проза), и в эго-документах, предназначенных исключительно для личного пользования, а не для печати (дневники, письма близким друзьям). На основе многочисленных примеров обращения Белого к этой теме постараемся определить роль и место «сглаза» в его мистико-философской, космогонической картине мироздания.
Начнем с магической составляющей взгляда.
Внимание к выражению лица, и прежде всего к глазам, – типичная, а потому не заслуживающая особого анализа специфика писательского восприятия. Но именно Белый ввел в оборот два неологизма – «доброглазить» и «черноглазить»: взял устойчивые выражения из лексикона народной магии, закрепленные в словаре Даля («добрый глаз» и «черный глаз»), и превратил их из характеристики облика в глаголы активного магического действия. Оба неологизма используются им для определения импульса, посылаемого носителем доброго или злого, темного взгляда в окружающий мир.
Так, «мягко доброглазит» 326 Сергей Соловьев (в Дедове он также «не смотрел; доброглазил» 327 ); «доброглазо» идет навстречу А. Р. Минцловой А. Г. Рачинский 328 .
Зато в очерке «Арбат» и в берлинской редакции «Начала века» «черноглазит» «пречерный, прекрупный и горбоносый мужчина», торговец зеленью и овощами Горшков («<…> надвинув козырь картуза на глаза, на косые, – в смазных сапогах черноглазит, а из-за яблоков смотрит, бывало, лицо, точно спелая клюква <…>» 329 ).
326
НВ. Берлинская редакция. С. 555.
327
Там же. С. 553.
328
Там же. С. 610.
329
Андрей Белый. Арбат // Россия. 1924. № 1 (10). С. 45; НВ. Берлинская редакция. С. 358.
В «Путевых заметках» при описании путешествия 1910–1911 годов по Италии качество взгляда определяет впечатление от города. Так, во время краткой остановки в Неаполе Белого охватил мистический страх от того, что, «как маньяки, бегают неаполитанцы взад и вперед по улицам, друг на друга поблескивая черным „дурным“ глазом» 330 . Именно на этой детали он строит общую характеристику не понравившегося ему Неаполя, причем способность к магическому действию приписывает как горожанам:
330
Андрей Белый. Очерки об Италии из газеты «Речь» (1911) / Подгот. текста и прим. Б. Сульпассо // Арабески Андрея Белого: Жизненный путь. Духовные искания. Поэтика / Ред.-сост. К. Ичин, М. Спивак. Белград; М., 2017. С. 122. Также: Несобранное. Кн. 1. С. 494.
Среди всей пестроты своих красок в густеющей зелени апельсиновых рощ развивал обитатель Неаполя в ряде годин приворотное око: злой глаз; научился он глазить 331 , —
так и городу в целом, воспринимая его как живое, но злое и враждебное к приезжим существо:
<…> Неаполь предстал перед нами, как злой арлекин, пожирающий путников злыми глазами – из красных лоскутьев <…> 332 .
331
Андрей Белый. Путевые заметки. Сицилия. Тунис. Т. I. М.; Берлин: Геликон, 1922. С. 43.
332
Там же. С. 68.
Или:
<…> и я понял, что среди пестроты своих красок и в густой зелени апельсинных рощ затаил Неаполь «дурной глаз»; крючковатый нос здесь является символом несчастья; Неаполь – город тарантеллы, дурного глаза, разбойников <…> 333 .
Противопоставление злого Неаполя приветливому Палермо также идет по линии качества «глаза»:
<…> Палермо, как кажется, шут: шут гороховый: пестрый, не злой; кивает из тряпок беззлобно нам лик его, – чудаковатый, простой, придурковатый, пожалуй, но вовсе не глазящий <…> 334 .
333
Андрей Белый. Очерки об Италии из газеты «Речь» (1911). С. 121; также: Несобранное. Кн. 1. С. 493.
334
Андрей Белый. Путевые заметки. С. 68.
Однако «сглаз» у Белого – не только и не столько поэтическая характеристика невнятного впечатления от столкновения с неизвестным. Словно суеверная бабка, писатель-интеллектуал объясняет «сглазом» трудности своего рабочего и творческого процесса, а они встречались в его жизни постоянно.
С такими проблемами он, например, сталкивался в возглавляемом Э. К. Метнером издательстве «Мусагет». «Моя связанность в „Мусагете“ совершенно исключительна; всякая инициатива подвергнута <…> явно подозревающей критике Метнера», – сетует он в эссе «Почему я стал символистом…» 335 . Действительно, конфликт между Белым и Метнером в начале 1910-х набирал обороты и в конечном счете привел к разрыву отношений. Но показательно, что причину своих тяжелых переживаний Белый объясняет магическими действиями Метнера: «глаз Метнера „глазит“ меня» 336 .
335
Почему я стал символистом… С. 451.
336
Там же.
«И препоны, и злой подозревающий глаз» встречает Белый при попытке распространять «свои „антропософские“ представления» в послереволюционной России 337 .
«Сглаз» у Белого оказывается реальной помехой творчеству. Именно так он воспринимает недоброжелательство (настоящее или пригрезившееся) окружающих в период работы над романом «Петербург». Тогда ему, по собственному признанию, приходилось «преодолевать „дурной глаз“, направленный тебе под руку» (Белый – Иванов-Разумник. С. 379) 338 .
337
Там же. С. 477.
338
Письмо от 24–29 сентября 1926 г.