Андрей Кожухов

Степняк-Кравчинский Сергей Михайлович

–  Таня, моя дорогая! Возможно ли это? Ты меня любишь?
– спрашивал он дрожащим голосом.

Она только ближе прижималась к нему.

–  Сколько горя ты мне причинил, - прошептала она.

–  Прости меня. Я сам страдал невыносимо. Но теперь все это кончилось. Мы будем счастливы с тобой!
– воскликнул он торжествующим голосом.
– Сами боги позавидуют нам!

Он усадил ее на стул и опустился на колени перед нею, покрывая поцелуями ее холодные руки и зардевшееся сконфуженное лицо. Он рассказал ей подробно о поглощавшей его страсти и спросил, как это случилось, что она полюбила его. Он требовал фактов, доказательств, чтобы

вполне убедиться в своем счастье, свалившемся на него с небес.

–  Я думал, ты любишь Жоржа, - сказал он с улыбкой смущения и в то же время гордости.

–  Жорж - лучший из людей, гораздо лучше тебя, - сказала она, сильно прижимая пальцем его лоб.
– Но с того вечера, когда ты в первый раз заговорил со мною в нашем доме - помнишь?
– ты овладел моим сердцем. И это чувство росло и росло… Не знаю сама почему. Должно быть, в наказание за грехи моих праотцев!
– прибавила она с улыбкой, устремив на него долгий любящий взгляд.

Звук колокольчика у входной двери призвал их к действительности. Первая партия рабочих явилась на собрание.

Таня встретила их по обыкновению, и вечер прошел так же спокойно, как и всегда. Только она была особенно красива в этот вечер, как бы озаренная торжеством счастья. Но Андрей не мог подавить кипучих восторгов в своем сердце. Даже пример Тани не помог ему совладать с собою. Он попрощался со всеми и торопливо вышел.

На дворе стоял жестокий мороз. Зима покрывала белым саваном землю, деревья, дома. Но Андрей не чувствовал холода и ничего не замечал вокруг себя. В его сердце кипел источник жизни, разливавший румянец по щекам. Кровь быстрее бежала по его жилам, и он все шел, окутанный темнотою ранней северной ночи.

Это не сон, это правда, она в самом деле его любит! Ее руки покоились вот тут, вокруг его шеи, - он чувствовал еще их прикосновение. Ее первый робкий поцелуй горел на его устах. Эта ослепляющая красота, это глубокое сердце, сокровищницы которого он один так хорошо знал, принадлежали ему всецело, ему одному и навсегда! Весь мир вокруг, люди, он сам - все казалось ему изменившимся, обновленным, и из глубины его потрясенной души подымался хвалебный гимн отвлеченному, безликому божеству их общего поклонения; оно теперь стало живым существом, с которым можно говорить и которое услышит его горячие обеты. Он знал, что любимая им девушка не взглянула бы даже на него, если бы не его преданность великому делу, которому они оба посвятили свою жизнь.

Его мысли обратились к Жоржу, и сердце его наполнилось раскаянием и нежностью. Как он был с ним резок, как грубо относился к его неизменной ласке и доброте! Да, он должен прямо идти к нему, объяснить все начистоту и сказать: "Брат, я грешен перед небом и тобою!"

Жорж был дома и сидел, зарывшись в свои книги и рукописи. Увидев лицо Андрея, он тотчас же догадался, зачем он пришел. Казалось, он давно был приготовлен к этому.

Он с первых же слов прекратил запутанное и смущенное признание Андрея и, пожав ему руку, пожелал счастья. Ни тени ревности нельзя было подметить в его больших голубых глазах, устремленных на счастливого соперника. Андрей нисколько не удивился, но ему показалось очень странным, что Жорж принял его объяснение как нечто само собою известное.

–  Я давно знал, что она любит тебя, - спокойно заметил Жорж.

–  Ты знал? Каким же образом?
– удивился Андрей.

–  Наипростейшим образом: она сама мне об этом сказала… раз как-то… - Он остановился

на минуту, как бы погрузившись в воспоминания.
– Вот почему, - продолжал он, - я был нем как рыба. Иначе я бы сказал.

–  Сказал? Кому?

–  Тебе, конечно! Кому же другому?

–  Жорж, умоляю тебя, не договаривай до конца, если не желаешь окончательно подавить меня своими чрезмерными добродетелями, - сказал Андрей, стараясь под шуточным тоном скрыть свое смущение.

Жорж пожал плечами.

–  Какие тут добродетели! Простая последовательность моих добрых чувств к вам обоим. Разве ты на моем месте поступил бы иначе?
– спросил он, поглядывая на своего друга с напускным простосердечием.

Андрей весь вспыхнул от стыда. Он знал, что не мог бы поступить, как Жорж, и ему было неприятно сознаться в этом.

Видя, как хорошо он попал в цель, Жорж залился таким веселым, добрым смехом, что Андрей почувствовал облегчение и тоже рассмеялся.

Затем Жорж спросил серьезным тоном:

–  Надеюсь, ты не приревнуешь ко мне за то, что я еду с Таней в Москву?

–  Нет, я еще не унизился до такого рода ревности и, надеюсь, никогда не унижусь!
– воскликнул Андрей улыбаясь.
– Не считай меня хуже, чем я на самом деле.

Глава XI

ПЕРЕДЫШКА

Таня обещала вернуться очень скоро и сдержала слово. Через две недели Андрей встречал ее на вокзале. Вскоре после того они поженились. Для этого не понадобилось, конечно, вмешательства попа или полицейского. Они просто объявили о своем браке близким друзьям.

Их новые отношения не изменили внешней стороны их жизни. Они возобновили прежнюю работу, хотя для этого им пришлось поселиться на другом конце города, так как старый участок стал для них небезопасен. В одном из переулков Кронверкского проспекта они нашли маленькую квартирку из двух комнат и кухни, в которой Таня сама стряпала.

Комнаты были малы, с низкими потолками и плохо меблированы, маленькие окна почти всегда были покрыты матовым слоем инея. Мороз был еще во всей силе, хотя чувствовалось приближение весны. В солнечный день они могли любоваться видом безобразных серых домов через улицу. Ничего поэтического или живописного не было в этом жилище; в своей наготе оно казалось почти мрачным. И, однако, оно было для них земным раем - если только позволительно так выражаться, говоря трезвым языком современного человечества.

Первые захватывающие восторги счастья скоро прошли. Они не гармонировали ни с их образом жизни, ни с тем, что творилось вокруг. Но они уступили место более спокойному и более высокому счастью - общности мыслей и чувств и той бесконечной прелести взаимного изучения, которое у влюбленных начинается только после брака.

Они были так глубоко и бесконечно счастливы, как только могли это когда-либо вообразить.

Правда, одного важного элемента для полного счастья не существовало для них. Они даже не обманывали себя иллюзиями насчет его продолжительности. Наступила короткая передышка - и они это знали. Дамоклов меч* беспрерывно висел над их головами. Каждый день, каждый их час мог оказаться последним. Опасности, постоянно окружающие революционера, несколько раз подходили к ним очень близко, как бы нашептывая memento mori** то Андрею, то Тане, то обоим вместе.