Андрей Кураев на откровении помыслов у Патриарха Кирилла
Шрифт:
Андрей Кураев замолчал и снова покраснел. Патриарх Кирилл заметил, что ему трудно дальше исповедоваться и, как опытный духовник, решил вдохновить Кураева на дальнейшее откровение помыслов, рассказав ему что-то душеполезное и наставляющее на правый путь:
– Андрей Вячеславович!
– начал Патриарх Кирилл, - Не стесняйтесь самопосрамления, но самопосрамитесь паче всякого самопосрамления! Не стесняйтесь открыть все язвы вашей души и все ее болезни, но с великим дерзновением осветите светом божественной правды все самые темные закоулки вашей глубоко пораженной грехом души - ибо вы пришли сюда за исцелением, а я же - только смиренный и кроткий свидетель перед врачующим вас милосердным Господом; и если вы, будучи движимы любовью и желанием очиститься и исцелиться от всякого греха до конца, не исповедаете чисто и безупречно и безо всякого остатка все свои скверные дела - то как милосердный Господь, сказавший "рцы твоя беззакония прежде, да оправдишися" - то есть: "поведай Господу о своих беззакониях прежде, чем Он пошлет за них наказание и даже прежде, чем Он вынесет Свой приговор, дабы быть помилованным и получить милосердие на Его суде" - как милосердный Господь тогда, отец Андрей, возможет полностью оправдать и полностью помиловать вас? Не бойся смрада греховного от грехов и нечистых помыслов твоих, раб Божий Андрей, который, как ты думаешь, может возсмердеть, если ты осмелишься открыть все грехи и нечистые помыслы твои, но помни, что ты подошел к великой, нескончаемой и безбрежной реке милосердия божия, которая возможет омыть всякую нечистоту человеческую и которая благоухает неизреченными ароматами чистоты, правды и добродетели! Итак, сын мой, не бегай самопосрамления, но смело и с дерзновением обнажи все грехи и все помыслы твои перед отцом твоим духовным и пред Спасом, Господом нашим, безо всякой утайки и безо всякого ложного стыда!
Однако, несмотря на все красноречие Его Святейшества, Кураев почему-то продолжал молчать и лишь тихо посапывал. Тогда Кирилл продолжил:
– Отец Андрей! Чего вы стесняетесь и стыдитесь? Чего нам, христианам, стесняться и стыдиться? Стесняться и стыдиться нужно того ошуюю стояния на страшном суде христовом! Стыдиться того, что Сам Господь милосердный скажет ошуюю стоящим: "идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его" (Матф.25:41); стыдиться подобает того, что у всех откроются и станут доступны всем книги совести и все узрят неисповеданные Господу грехи каждого, содеянные делом, словом и помышелнием! Отец Андрей! Вообразите оное всемирное всенародное судилище и убойтесь его! Убойтесь его - а не меня, кроткого и смеренного духовника и стоящего пред нами сейчас милосердного Христа! Вспомни, отец Андрей, что сказано в Псалмах о дочери Вавилона: "Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!" (Пс.136:9) - то есть, сказано собирательно о всех нееврейских матерях и девушках Вавилона? Почему здесь еврей, написавший этот псалом, желает смерти почти невинным и почти безгрешным младенцам Вавилона, а не, скажем, закосневшим в грехах идолослужения жрецам богини Иштар, а также вавилонским царям и военачальникам, также закосневшим в идолослужении и в ведении кровопролитных захватнических войн? Потому, что этот еврей знает: из одних младенцев вырастут эти самые жрецы, цари и воины, а из других младенцев - матери жрецов, царей и воинов. Потому еврей-псалмописец тут и желает, чтобы все эти будущие жрецы, цари, воины и их матери погибли еще в самом зародыше своей жизни. И этот еврей, очевидно, учит нас своими словами: не надо тяжело мучиться с устранением следствия, если легко можно устранить причину - ведь гораздо легче размозжить голову ребенку, чем вооруженному и натренированному воину! Размозжить голову ребенку-язычнику - например, когда он оставлен без присмотра, - и так стать, по слову Писания, блаженной может даже юная и нежная еврейка, а для того, чтобы убить в битве вавилонского воина может потребоваться плата в виде жизней нескольких взрослых закаленных в битвах евреев! Какое отношение имеет сказанное в Псламах о детоубийстве к нашему случаю?
– продолжал Кирилл, - А такое, Андрей Вячеславович! Вспомните, что у Писания есть не только прямой смысл, но и иносказательный, символический! И иносказательно и символически сие место толкуется так: младенцы сии суть греховные помыслы, сущие в нас, склоняющие нас ко греху; и мы, ведя духовную брань, не должны позволить этим младенцам возрасти - ибо когда они возрастут, то станут страстями, искоренить которые очень трудно; и страсти эти ввергнут человека во множество грехов и сделают его своим рабом; посему-то и подобает иссечь и заклать оных младенцев, когда они только еще вышли из чрева матернего - сиречь, едва лишь они появились на свет. Посему помысли, Андрее, какой злой и нечестивый плод принесут тебе в будущем помыслы сии, которые ты питаешь и лелеешь и которым втайне придаешься; помысли же о сем и сделай откровение помыслов сих отцу твоему духовному! Открой же, Андрей, какие мучения ты придумываешь и в мыслях совершаешь надо мной и моими последователями и каких злодейств надо мной вожделеешь!
Андрей Вячеславович немного помялся, кашлянул и, краснея, сказал:
– Ваше Святейшество! Стыдно сказать, стыдно признаться... Не могу...
– Да укрепит тебя, чадо, сила Христова и заступничество Пресвятой Богородицы!
– поддержал его Кирилл, - Все возможно для верующего! Помнишь, что сказал апостол Павел?
– "Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе" (Фил.4:13)! Господи, защити, помилуй и укрепи раба твоего Андрея! Умилосердись о рабе твоем, Пресвятая Владычице Богородице, и подай ему, силу, разумение и крепость к его спасению!
– возведя очи к небу, молвил Его Святейшество.
Андрей Вячеславович еще раз собрался с духом, вытер со лба проступивший пот и, немного сбиваясь, тихо молвил:
– Вобщем так Ваше Святейшество... Каждый раз, каждый день... а иногда по нескольку раз на день я, услаждаясь, воображаю как вас сажают на кол или засовывают вам в анус раскаленный в печи лом. Причем... причем, как правило, я воображаю, что этот лом засовываю вам в анус я сам лично... Извините, Ваше Святейшество... я все сказал...
Кураев ожидал, что Кирилл разозлится; поэтому Кураев непроизвольно съежился. Но не произошло ничего подобного. Его Святейшество невозмутимо стоял с коротким видом и слегка улыбался. Увидев, что Кураев замолчал, Кирилл назидательно молвил:
– Чадо Андрее! Вероятно, ты думал, что я очень озлоблюсь на такие речи. Но так может думать только человек, не знакомый с монашеством, с монашеским духом, не знающий толком взаимоотношения послушника и духовника обители, которому он постоянно исповедает помыслы. Мудрый же духовник и мудрый послушник твердо знают, что выставление помыслов на свет божий в откровенном исповедании их просвещенному Богом наставнику, лишает эти помыслы тлетворной силы вредить и злодействовать и от частого выставления на свет божественной правды эти помыслы разрушаются и истлевают и становятся негодными для злодейства подобно тому, как истлевает одежда и становится негодной к употреблению. Поэтому-то послушник и исповедает свой помысел - каким бы срамным или нелепым или чудовищно-жестоким и оскорбительным он ни был, а мудрый духовник снисходительно и коротко приемлет это исповедание, питая к послушнику и исповеднику исключительно любовь и милосердие и забывая его злобу - даже если бы эта злоба, эта жестокость, немилосредие и прочее и были обращены целиком на того, кто приемлет исповедание и откровение помыслов. Ведают же исоповедающий и исповедуемый, искусные в духовной брани, также и то, что помыслы эти главным образом всевает в ум Диавол - то есть, что помыслы сии, как правило, зарождаются в уме не сами собой от злобы или неведения или лености. Посему и негодование приемлющего исповедание обращается не на исповедающего помыслы и грехи, а на Диавола, исконного врага рода человеческого. Ты, Андрее, очень хорошо сделал, что не сокрыл помышление твое, как подучивал тебя сделать это Диавол, но открыл его без утайки отцу твоему духовному и так стяжал себе венец победы над злоухищрениями Сатаны; и я рад за тебя, за своего духовного сына! Не скрою, что и сам я по молодости много чего всякого думал и помышлял про владыку митрополита Никодима... Но монашеская дисциплина и то научение в духовной брани, которое мне преподал митрополит Никодим, сильно помогли мне преуспеть в борьбе с Диаволом и я, немощный, но укрепляемый силой Христа, с Божией помощью более-менее научился распознавать все сатанинские хитросплетения, которыми Диавол пытается уловить души человеческие и более-менее, как и отец мой духовный покойный митрополит Никодим и другой мой отец духовный - схиархимандрит Илий, - научился исторгать из хитросплетенных сетей Сатаны гибнущие человеческие души... Чадо мое! Я хвалю тебя, за то, что ты открыл мне свой помысел - но расскажи подробнее: когда ты мечтал о том, как вводишь мне в анус раскаленный лом, то каким образом ты мечтал о том, какой именно конец лома ты вставляешь мне в задний проход - раскаленный или холодный?
Кураев не ожидал такого вопроса; этот вопрос показался ему очень странным и даже глупым; он повернул голову к Кириллу, и уставившись на него, вымолвил:
– Ваше Святейшество! Не понимаю - к чему вам это? И к тому же - подумайте сами: как бы я мог засовывать вам лом в задницу, держась за его раскаленный конец - ведь я бы попросту обжег себе руки!
Его Святейшество загадочно улыбнулся и молвил:
– Чадо Андрее! Твой искренний вопрос, в котором с легкостью читается изумление самой постановкой заданного тебе вопроса, показывает, что душа твоя еще не совсем очерствела и не совсем погрузилась в пучину зла. Вот, ты говоришь мне: "Подумайте сами..."; а теперь подумай сам, Андрей: ведь если засунуть в зад человека лом раскаленным концом внутрь, то, держась за выступающий из зада холодный конец, человек сам может выдернуть из себя этот лом! А если сделать наоборот - то человек вряд ли из себя его сможет выдернуть - ведь он, как правильно ты сказал, обожжет себе руки; а вставляющий лом мог бы вставлять его и в каких-нибудь огнеупорных и теплоизолирующих перчатках... И то, что ты помышлял вставлять мне раскаленный лом в задницу столь по-детски наивно говорит о том, что и душа твоя еще не развращена демонами окончательно и имеет великую надежду на исцеление.
Андрей Вячеславович обалдело и не совсем понимая то, что ему хотят сказать, выслушал эти слова Кирилла и повернулся лицом обратно к аналою и лежащих на нем кресту и евангелию. Кирилл же продолжил вопрошение:
– Чадо Андрее! Не утаи от меня еще и вот чего. Помышляя о том, как ты причиняешь мне боль, вставляя раскаленный лом в задницу, ты, конечно, как ясно по умолчанию, представлял и то, как я испытываю боль; ты представлял в своем уме также и то, что это за боль. Но как человек может представить чужую боль с помощью эмпатии, сочувствия? Только сделав эту боль своей - то есть, представив, что чужая боль - это твоя боль и что те бедствия, которые вызвали эту боль у ближнего, суть бедствия, в которые ты попал сам. Я прав?
Кураев кивнул головой и Кирилл, опытный психолог, продолжил:
– Так скажи мне, чадо Андрее, честно и не скрывай от меня ничего - ты представлял себе как кто-то вставляет тебе в задницу раскаленный лом? И как часто ты представляешь себе, что кто-то вставляет тебе в задницу раскаленный лом?
Кураев опешил и пришел в замешательство от столь неожиданной постановки вопроса. Он промолвил что-то неопределенное:
– Не знаю... Следуя логике, наверное, представлял - пусть и неосознанно... как же иначе?
Его Святейшество загадочно улыбнулся и молвил:
– Вот видишь, Андрей, к чему, к каким глупым действиям и фантазиям, - пусть и не вполне осознанным, - может привести злоба, гнев, осуждение и желание другим страданий! Что сказал апостол Павел? "Солнце да не зайдет во гневе вашем" (Еф.4:26). И Христос говорил: "Не судите, да не судимы будете" (Матф.7:1). А ты присудил грешника к наказанию раскаленным ломом; да еще назначил самого себя палачом. И что из этого вышло? Ведь скажи - разве в спокойном состоянии, в котором ты диаконствуешь за литургией, прикасаясь к Чаше со страшными и животворящими Тайными, с Плотью и Кровью Христа, Бога нашего, или пребывая часами и днями в иисусовой молитве в уединении, стяжавши божественный покой и тишину, - в таких состояниях разве возмог бы ты мечтать и помышлять о том, как кто-то вставляет тебе в задницу раскаленный лом? Злоба и гнев губят злобствующего и гневающегося. Остерегись творить сие, чадо Андрее!
Кураев то ли кивнул, то ли сделал вид, что кивнул, выслушав это премудрое и психологически изощренное пучение, и подумал, что Кирилл от разговора о раскаленном ломе перейдет к другим делам, но Его Святейшество словно зациклившись на этом ломе, продолжило задавать свои проклятые вопросы:
– Андрей Вячеславович! Ты, наверное, и сам согласишься, что не только с точки зрения фрейдизма, но и с точки зрения здравого смысла вполне уместен вопрос: если мужчина мечтает о том, как он засовывает мужчине в задницу раскаленный лом - вполне себе фаллический символ, да еще такой, который подразумевает причинение не наслаждения, а нестерпимой мучительной боли (ведь лом в ваших фантазиях даже не просто лом, а раскаленный лом) - то что это значит? Не значит ли это, что такой мужчина агрессивен? Не значит ли это, что он гомосексуален и что гомосексуальность его активная или подразумевает также и активную составляющую? Не подразумевает ли это, что такой гомосексуалист также и садист? А если такой человек еще и мечтает о том, как кто-то другой вводит ему в задницу раскаленный лом? Не есть ли он также и мазохист? И пассивный гомосексуалист? И что мы получаем тогда? Что ты, Андрей Вячеславович, возможно, - агрессивный активно-пассивный гомосексуалист-садомазохист, склонный к саморазрушению - то есть, в том числе и к суициду? И, может быть, однажды ты, Андрей Вячеславович, по прихоти, которая взбредет тебе в голову, возьмешь и удавишься, как Иуда? Я не могу утверждать это с точностью, с несомненной достоверностью. Но рассудительность, которая мне не совсем чужда, ставит, Андрей Вячеславович, передо мной, как твоим духовным отцом, - и перед тобой тоже - именно такие вопросы; так подумай же об этом посерьезнее. Возможно, это поможет тебе лучше понять свою собственную природу и разобраться с ней. Ведь почему ты, в конце концов, не мечтал, например, о том, как меня тривиально расстреливают или вешают?