Андрей Кураев на откровении помыслов у Патриарха Кирилла
Шрифт:
– Зачем? Вот, ответь мне на два вопроса, Кураев: во-первых, сколько раз ты после рукоположения в диаконы исповедовался в грехе рукоблудия?
– Ммм...
– Не помнишь? Ну скажи хоть так - больше десяти раз или меньше?
– Больше, Ваше Святейшество, больше...
– А ответь, мне, Кураев, профессорская твоя голова, - кто преподавал тебе каноническое право Православной Церкви и что ты в этом каноническом праве вычитал?
– К чему вы клоните, Ваше Святейшество?
– Я к тому клоню, что по каноническому праву, на первый раз рукоблудие рукоположенному в сан прощается - но только если тот не знал, что творит, - а на второй раз человек должен быть извергнут из сана. А ты, отец Андрей, только что мне, твоему правящему епископу, на исповеди, перед честным крестом и держа руку на евангелии, при незримом присутствии Самого Христа, признался, что не только дрочил больше десяти раз, но и что исповедовался в этом больше десяти раз! И спрашивается: что мне с тобою, Кураев, делать? Даже батюшка в глухой деревне, узнав, что ты исповедуешься в занятии онанизмом во второй раз после принятия сана,
Наступила тишина. Кураев и Гундяев с широко раскрытыми глазами смотрели друг на друга. Наконец, Гундяев кашлянул пару раз и продолжил:
– Андрей Вячеславович! Вы поймите меня правильно - поскольку вы уже покаялись в рукоблудии прежде, я не собираюсь сейчас выпытывать у вас, как начинающий старец у советского пионера: по скольку раз в день вы дрочили, быстро ли или долго, что при этом воображали, дрочили ли вы по памяти или использовали порнографические картинки - не сомневаюсь, что вы исповедовались у опытных духовников и все это они тщательно исследовали и наложили на вас епитимию соответствующую вашей вине. Меня сейчас другое интересует, меня интересует то, что с вами нужно делать с точки зрения канонического права, а именно тех его мест, которые говорят о несомненном извержении из сана того, кто дрочил после рукоположения два раза и более. Что будем делать с вами, Андрей Вячеславович?
– Одна моя надежда - на церковную икономию...
– кротко и уныло ответил Кураев и понурил голову.
– Хм...
– улыбаясь, молвил Гундяев, - церковная икономия... Но, как известно, помимо церковной икономии существует и церковная акривия. То есть, преследуя интересы церковной пользы и спасения души грешника или грешников, правящий епископ может, по своему усмотрению, как облегчить, так и утяжелить епитимию либо способ присоединения к церкви. Позвольте вам подчеркнуть - правящий епископ - то есть, я, или собор епископов, но никак не подсудный диакон - то есть, ты, Андрей Вячеславович. К тому же, границы икономии давно очерчены церковными канонами. Икономия - это когда, например, солдат, сходивший к проститутке, начинает семилетнее покаяние в блуде и проводит его через чур усердно - например, когда в первые два года, в которые он должен стоять у входа в храм, не входя к верным, и слезно просить молитв о себе как о великом грешнике у проходящих мимо, вынося и дождь, и стужу, и град, и ветер, - когда в первые два года семилетнего покаяния этот солдат - искренне ли или, наоборот, лицемерно, - будет больше всех лить слезы, громче всех орать о своем недостоинстве и сильнее всех бить себя в грудь и рвать на себе волосы, усиленнее прочих кающихся грешников посыпать себя прахом земным и просить о себе молитв у проходящий - то правящий епископ, заметив его ревностное покаяние, может, по икономии, уменьшить срок этого покаяния с семи лет, скажем, до шести. Ну, до пяти. Но не менее. Вот это и есть икономия. В твоем же случае, Андрей Вячеславович, икономия вообще не применима. Тут только однозначное извержение. Понятно?
Снова наступила тишина. Кураев понурил голову. Тогда Гундяев продолжил, начав с той фразы, с какой он начал свой предшествующий кусок речи:
– Хм... церковная икономия... Держи шире, Андрей Вячеславович! Не вы ли сами говорили, что православной церкви давно пора пересмотреть свой свод канонического права? И оставить там только действительно действующие каноны. А, возможно, и добавить какие-то новые каноны, которые более соответствую настоящему времени. В католической церкви, например, так и сделали. Теперь гей - даже крещеный гей, который занимался мужеложеством после крещения, после нескольких лет, прошедших после оставления им греха, может стать священником. Чем не идея для реформы нашего канонического права - а, Андрей Вячеславович?
Кураев обратил лицо к лицу Гундяеву и увидел, что Его Святейшество лукаво посмеивается...
– Ваше Святейшество! Не думаю, что каноны, касающиеся гомосексуализма, не действуют... К тому же такие изменения не принял бы наш православный народ!
– Так каноны, касающиеся гомосексуализма, все еще действуют, по-вашему?
– спросил Кураева Гундяев? А каноны, касающиеся онанизма, по-вашему, уже нет? Я так не думаю...
– сказал Гундяев и добавил: - А ведь я - правящий епископ и Патриарх, а не какой-то заштатный дьякон - пусть, может быть, и очень известный...
– Постойте, Ваше Святейшество, - изумился Кураев, - но ведь если, по-вашему, каноны против онанизма по-прежнему действуют, то, если судить праведно, и каноны против гомосексуализма, тем более должны действовать как то, что касается большего и тягчайшего преступления!
– А кто вам, Андрей Вячеславович, сказал, что согласно моему мнению, каноны против гомосексуализма ныне не действуют? Да, я говорил, что в новых условиях некоторые каноны не действуют - канон о запрете парится в бане с иудеем, например. Но разве я говорил что-то подобное о канонах против гомосексуалистов?
– Но ведь вы же сами спросили моего мнения касательно изменений в нашем, православном, каноническом праве, которые позволили бы геям, практиковавшим мужеложество даже после своего крещения, становится священниками? Я так понял, вы за это правило. Поэтому я и подумал, что, по-вашему, каноны против гомосексуалистов более вы не считаете действующими...
– Вот именно!
– ответил Гундяев, - я спросил вашего мнения, но не высказал свое. А что касается тех самых изменений - то своего
– Тотально саботировано? Но они, все-таки, действуют декларативно?
– изумился Кураев.
– Вот именно, - ответил Гундяев, - вот именно. Вам такая простая мысль о тотальном саботаже и чисто декларативном действии разве не приходила в голову? Ах да... вам же пришла в голову более сложная и мудреная мысль о том, как нам реформировать каноническое право... Согласно вам все епископы, все архимандриты и все благочинные должны заняться подвижничеством, стать святыми людьми и чуть ли не начать творить чудеса; и так, завоевав уважение и искреннее почтение народа, они как бы получат в глазах народа право или мандат на реформу в области канонического права, которая, по-вашему, из-за святости ее проводящих, не вызовет нестроений и раскола в народе... Кажется, ваша идея, Кураев, была такова?
– Да, - ответил Кураев и добавил: - и я честно об этом написал.
– Знаю, знаю, - продолжил Гундяев, - но сам подумай: не наивно ли так мыслить? Во-первых, не могу поверить, что вы, Андрей Вячеславович, серьезно верили в то, что когда-нибудь - пусть даже в весьма отдаленном будущем, - такие потребные для вашей реформы епископы, архимандриты и благочинные могут появиться в природе! Ведь вы же не ребенок - честное слово... Во-вторых - даже если бы они и появились!
– то скажите: с чего бы это подобным праведникам и святым, почитающим наследие церковное за драгоценное сокровище, которое следует хранить как зеницу ока, вдруг вздумалось проводить реформу этого сокровища? С какой стати? Таковые стали бы, скорее, не революционерами-преобразователями, а хранителями-консерваторами. И это еще одна ваша нелепость. Вам, скорее, следовало бы признать, что для вашей реформы нужны не святые революционеры, каким-то непонятным образом все-таки покоряющиеся церкви, а дерзкие революционеры-грешники, действующие по праву сильного, действующие различными манипуляциями сознания, а также ошарашивающей дерзостью и внезапностью! Вот это бы я еще понял и посмотрел бы на вас как на реалиста. Как на одного из тех реалистов, с которыми я не раз встречался на экуменистических встречах и богослужениях. Но, к сожалению, следует признать, что у нас такая революция дерзких грешников вызвала бы раскол; и за ними пошло бы меньшинство. Так что подобная революционная реформа - не для нас, Андрей Вячеславович.
– Так что - мы - в тупике? И нет выхода?
– изумился Кураев.
– В тупике... Нет выхода...
– пробурчал Гундяев, и продолжил: - Отставить панику! Выход, между прочим, Андрей Вячеславович, уже давно найден и никакого тупика нет. И реформа фактически уже проведена. Проведена давно. Только вы этого не замечаете. И многие другие тоже не замечают.
– Проведена? Давно?
– Давно. Все те каноны, которые нам не нравились, давным-давно тотально саботируются всеми, кому надо. И церковным судом в том числе. Все нововведения, которые нам были нужны, также были введены - только те, кому не надо, об этом не в курсе. Нам, конечно, не удалось изменить все так, как этого нам хотелось в идеале. Но в рамках возможного сделано немало. Теперь женщина, например, изменив пол, вполне может стать священником и даже епископом. В принципе, даже мужиковатая от природы женщина может проделать то же самое хоть сейчас на свой страх и риск. Главное тут - это чтобы про это не узнали те, кому не надо - тот же так называемый "народ божий". Два гомосексуалиста могут спокойно жить вместе и быть священниками. Оба. Только опять же, так, что те, кому не надо, про это не прознали. Теперь, правда, даже если те, кому не надо, об этом прознают, то, как правило, ничего сделать толком не смогут. Священник может вступить хоть в десятый брак. Но по-тихому. Вы, Андрей Вячеславович, можете спокойно дрочить, сколько хотите - и никто вас не тронет - разве только что вы не будете делать это на амвоне при прихожанах. Разумеется, для всех подобных случаев предусмотрено соответствующее покаяние. Например, ваш онанизм врачуется обычным покаянием. И на вас даже не накладывается никакая подобающая греху эпитимия - например, в виде сухоядения в течение 40 дней со всякими молитвами и поклонами. И никто из сана вас извергать не собирается. Успокойтесь. Гомосексуальную связь теперь тоже принято врачевать простым покаянием безо всяких эпитимий - это теперь что-то вроде онанизма. Считайте, что фактически прежние границы икономии расширены, а строгости, налагаемые прежними границами икономии, тотально саботируются; и поэтому фактически мы идем гораздо дальше этих границ в сторону снисходительности к грешнику. Что же касается прежних канонов и правил - то они, повторю, продолжают действовать. Но чисто декларативно. И на словах мы сейчас - за строгое соблюдение этих правил и за их незыблемость. Пока что принято решения не расшатывать церковный корабль.