Андрейка
Шрифт:
Барри снова потрепал свою шкиперскую бородку, предвкушая удовольствие, затем выкопал из завала кассет одну, вставил ее в магнитофон.
Зазвучала электрогитара, какие-то странные космические звуки, которые перешли во вполне земную хоровую капеллу.
Барри поглядел на Эндрю с удивлением. Губы «господина петуха» были поджаты иронически.
— Не приемлем? — Барри круто повернулся к Андрейке.
— Опять то же.
— Музыка для нас — Бог! Поняли, господин бывший петух? У вас никто не спросит документа, спросят, какую музыку
— Странно ужасно! В России иначе. Красные книжки. Ордена. Пропуска! Анкеты! Дипломы! Честь и место!.. Здесь — твоя любимая кассета!
Барри вздохнул.
— Люди — всюду люди, Эндрю... Не так ли?
Машина остановилась. Застряли в потоке. Что было впереди, поняли не сразу. Там была «пробка». Сотни машин ждали, кто-то прогудел. Барри пытался дать задний ход или свернуть в переулок. Какое! За спиной все было плотно утрамбовано... Пришлось двигаться в общем потоке со скоростью черепахи.
Оказалось, впереди, возле посольства США, снова толпились демонстранты.
— Тут что, каждый день? И опять против Америки? — удивился Андрейка.
— У каждого своя болячка, — Барри поглядел на лозунги над головами. И вдруг покраснел до шеи. Похоже, разговор задел его не на шутку. Он говорит медленно. весомо. Видно, давно обдуманное и выстраданное:
— Эндрю, я — профессиональный музыкант и актер. И, оказалось, по этой причине мне надо убираться в Штаты: «Только тот король, кто коронован Голливудом», это здесь аксиома. Доколе? Я хочу, чтобы мы перестали быть задворками. «Жирной провинцией», как нас прозвали. Хочу преуспеть. Без Голливуда...
— А я бы съездил, интересно!
— Очень интересно! Пять лет меня держали на ролях «подержи лошадь, скотина». У меня канадское «р», заявили мне. Но это просто отговорка. Я чужой. Чужой в своем ремесле. Что может быть оскорбительнее! Сколько можно терпеть?
Андрейка вздохнул:
— Я бы потерпел...
— Терпение — религия иммигранта. А я родился в Канаде. Почему обязан терпеть?! Кэрен, положим, толстовата для голливудской звезды. Да, но не для канадской! В Канаде своя эстетика. И, кстати, свои меценаты, которые пока что смотрят на Голливуд снизу вверх... Тут есть все, чтобы начать... Чему ты улыбаешься, Эндрю?
— Знаете, я вспомнил наш пионерский лагерь на Оке. Счастливое время! Через реку была протянута металлическая сеть.
Андрейка видит эту сеть своим мысленным взором. Вагонетки над рекой. Под ними сеть, чтоб торф с вагонеток, двигающихся над ней, не падал вниз, на пароходы, лодки... Сеть висит высоко, метрах в пятидесяти над водой. Она с широкими ячейками и очень старая.
Вожатые запрещают туда подыматься. Ну, раз запрещают, Андрейка стремится сбежать вместе с дружками хоть на часок из лагеря и пройти по сети. Считалось, пройти по сети — сдать экзамен на человека...
Одному идти опасно. Некоторые ячейки сети проржавели. Рухнешь вниз — успеешь только вскрикнуть. Но если по двое, по трое, крепко взявшись за руки...
— Барри, оказывается, так и в Канаде. Как в нашем лагере. Каждый пытается пройти на своей высоте даже по ненадежной сети. Может, это и есть свобода?..
— Конечно! Человек может идти и по земле. Делать деньги, обрести власть, положение. Взять ссуду в банке и купить дом. Затем всю жизнь выплачивать. Спокойно, надежно, не так ли?! Но волен — и по сетке, высоко над рекой, над пароходами и суетой бизнеса. Там, где птицы и гуляет ветер... Мне нравится ваша сетка, мистер Эндрю!..
Вырвались на скоростную трассу. Мотор взревел, как будто они в ракете. Засвистел ветер. Вот-вот взлетят...
Промчали мимо канадского Диснейленда, с его потешными дворцами и американскими горками, начались поля, кирпичные дома фермеров, с гаражами на две машины, хвойные посадки...
— Оказывается, у вас вовсе не куриные мозги, господин бывший петух... Но если мир пуст, на чем-то надо стоять человеку, согласны? Иметь опору. Самосознание начинается с этого. Каждый идет по своей сетке. Жизнь требует риска. Вот только бы отцепиться от Америки... — Он не досказал своей мысли, махнул рукой. Поменял кассету. Снова «Love... Love... Love».
Андрейка отвлекся от музыки, наслаждаясь свистом ветра и шорохом шин, к которым привыкаешь, и тогда они становятся тишиной. Мимо проносится березовая, кленовая, сосновая страна. Березки на отвесных скалах наклонены, как балерины, исполняющие на одной ноге свой танец.
Машина точно прорывается сквозь скалистые теснины, и снова леса, леса, леса...
Андрейка задремал, проснулся от полной тишины. Автомобиль стоял на обочине.
— Садись за руль, — сказал Барри.
— Как? Здесь?.. У меня нет прав. Если остановит полиция...
Барри улыбнулся...
— Ты законник, Эндрю!.. Риск — благородное дело, не так ли? Где же учиться, как не на пустом хайвее?!
Широченный хайвей — дорога скоростной езды, четыре полосы в каждом направлении, — действительно пуст.
Андрейка перебрался за руль.
— Вам не попадет, Барри?
— Это моя проблема, Эндрю. Держись в правой полосе, и тогда никому нет до нас никакого дела...
Андрейка сжимает руль изо всех сил. Куда-то словно и природа пропала. Слышит только рев мотора. Мчит все с большей скоростью. Навстречу проносится автомобиль, мигнув огнями.
— Впереди полиция! — воскликнул Барри. — Опять кого-то ищут!
— Кого-то ищут, а найдут меня, — упавшим голосом говорит Андрейка. Он съезжает по приказу Барри на обочину. Барри снимает с заднего сиденья диван. Там, оказывается, большое пустое «брюхо». Вроде тайного багажника.
— Ныряй, Эндрю! Algonquin Park, куда едем, больше, чем Франция. Пусть они нас там ищут...
Андрейка ныряет в тайный багажник, Барри водворяет диван на место. Мчит...
Впереди, на мотоциклах, патруль. Задерживают Барри, но тут же отпускают.