Андрейка
Шрифт:
– Ты куда, дед?
– Спи, еще рано.
– Смотреть сеть? Я тоже с тобой.
Соскакивает, обувается. Выходим, роса мочит обувку, холодит руки и висит на уголках хвои. От озера тянет сырым туманом. Сапоги шумно чиркают о ветки багульника, а кочерыжки тальника, объеденного лосями еще прошлой зимой, хватают за штаны.
Пока шли на озеро, рассветало. Прошуршали лодкой по стлани, сволокли ее в воду и опять спугнули птиц, но они уже к нам привыкли, что ли: скоро попадали в траву и затихли. Мы сели в лодку. Андрей взял весло, а я потянул за тетиву и сразу почувствовал тяжесть, как двухпудовая гиря тянется. Не успел подтянуть, как закипела вокруг лодки вода, зашлепала. Андрей даже вздрогнул, да и я оробел, ружье поближе переложил. Видим, караси, каждый со сковороду, такой шлепоток подняли! Всю сеть завязали. Куда их столько? Выбираем, накалываем руки и кидаем обратно в озеро. Вдруг на конце сеть резко пошла в глубину, подтянул - всплыл карась величиной с тазик!
– Черно-золотой карась!
– крикнул Андрей.
Вместе с сетью затащили его в лодку.
– Смотри, дед, и пятаки на нем, - радуется Андрей, - как колесо. Вот это да, рыбина! И глаза как лампочки. Вот тебе и чудо-рыба!
Выбрались на берег. Подняли карася, а из него икра течет, как гречневая крупа, только круглая. Подставили рюкзак - выдоили. Лодку к избушке приволокли. Карася на палку, через плечо - и в замок. Здесь все готово, рюкзак собран. Быстро позавтракали, напились чаю. Карася убрали в погреб: за жабры и на вешало. Рюкзак за плечи.
– Давай, дед, я, - подставляет спину Андрей.
– Нет, устану, тогда ты. Бери спиннинг.
– Скажешь, когда устанешь, договорились?
Андрей собрал остатки селезня, добавил сухарей и оставил все маме Груне.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ С АНДРЮХОЙ
Присели на дорожку. Вышли, подперли палкой дверь - и в путь.
Солнце поднялось над лесом, и туман уполз в дальние глубокие распадки.
Мы вышли к реке. Сориентировались и взяли направление вдоль берега на перевал. Под ногами хрустела обсохшая сыпучая галька, но все равно идти было легче и удобнее, чем по мху и по кустам.
Поначалу Андрей вырывался вперед, уходил подальше, садился на корягу или камень и нетерпеливо ожидал меня.
– Ты, че, дед, тихоходный такой, давай ружье понесу, устал?
– Да ладно, Андрюха, я еще не разошелся, скорость не переключу никак.
Когда солнце поднялось и неподвижно замерло над головой, а мы одолели мощенный отшлифованными окатышами берег, Андрей предложил:
– Давай искупаемся? Я воду грею.
– Чур, не играю, - сказал я.
– Не понарошку, взаправду, давай!
Андрей распарился: лицо и уши горят. Рубашка на спине промокла.
– Привал, Андрюха.
– Я скинул рюкзак и присел.
– Куда торопиться, добудем рыбу, уху заделаем. Так, что ли?
Я настроил спиннинг и проверил дно. Между буро-серыми камнями до самой глубины тянулись черные полосы - это шли рыбьи косяки.
Я выбрал подходящее место и забросил блесну.
На противоположном берегу промышляет росомаха. Видимо, достает битую рыбу. Шерсть торчит клочьями, вся она походит на развороченную копну.
– Кто это, дед?
– Ее величество росомаха.
– Такая кудлатая. А ты говорил, она как неживая валяется.
– Когда сытая, валяется.
– Теперь голодная, а почему тогда не хватает куски с медвежьего стола?
– Нечего хватать, скудный у него в это время стол, он бы сам ее съел за милую душу.
– С шерстью?
– С зубами и когтями.
– Смешишь?
Андрей с удилишком, как с копьем, поставил одну ногу на камень, подбоченился. Вот еще Ермак-покоритель на бреге Патымы! Вместо шлема носовой платок на голове. Концы, как у зайца уши, торчат.
Поймали ленка, небольшого, килограмма на полтора. Развели костер. Заострили талину с одного конца, как кинжал, другой колышком - это и есть рожень. Ленка вдоль спины на рожень, а колушек - в землю над костром.
Костер прогорает - пониже рожень опускаем, так постепенно до углей. И на углях ленок еще доходит, пока корочкой не зарумянится - вот и рожень готов. Едим и запиваем чаем.
Портянки уже проветрились. Половчее подматываем и сразу легче идти.
Тропа знакомая. Лес еще гуще замесила зелень, и тайга оглохла. Ручьи не звенели теперь, а шептали взахлеб. И колючие замшелые лиственницы тоже обмякли зеленью, стоят, будто облитые маслом.
Тропа идет все время на подъем, и Андрей начинает отставать.
– Ты что, дед, переключил скорость, да? Давай постоим, наберем побольше воздуха и двинем.
Разомлел парень.
– Давай, Андрюха, привал сделаем, мотор что-то не тянет.
– Держись за меня, - подставляет Андрей худенькое плечо.
Опираюсь на плечо и сажусь в мох.
– Буксуешь, дед? Совсем ты постарел.
Андрей тоже валится рядом, раскинув руки, смотрит на горы, на небо.
– Ты не знаешь, дед, откуда такие крутяки, и лес этот, и речки взялись? Расскажи, а?
– Это было давным-давно. Вот эти две горы с длинными могучими хребтами пришли друг к другу в гости и расположились вот тут, где мы сидим. Так разговорились, что уже и лесом обросли. Послушай, как шумят, это они и сейчас разговаривают. И появилось здесь много зверя и птицы. И над вершинами гор потянулись тучи. Они вначале были серые, потом почернели и пролились обильным дождем. Побежали с гор ручьи, вода вырезала глубокие распадки, а внизу соединились они в стремительную Патыму.
– Когда лес шумит - он разговаривает? Вот интересно!
– Андрей вскакивает.
– Пошли слушать!
Одолели перевал, спустились вниз, на то самое место, где оставили в прошлый раз часть своего имущества и провизии. Вокруг валялись куски шерсти и банки, похожие на жвачку. Сухари вместе с мешком исчезли, на месте костра яма. Михаил Иванович похозяйничал, по почерку видно.
– Смотри, дед, как раз, - ставит пацан ногу в след косолапого.
– Да...
– Когда нечего сказать, то и "да" хорошо.
– А во-он, на лесине, кто-то сидит, - отвлекает меня Андрей.
Верно, в начале распадка на разлапистой сосне глухарь или орел. Но откуда орлу здесь взяться? Глухарь.