Андрейка
Шрифт:
– Пошли, Андрюха, в избушку, пусть угомонятся.
Вместо нар висела зыбка, какие обычно раньше вешали в деревнях для детей, только эта была для взрослого и на сыромятном ремне укреплена.
Андрей сразу:
– Покачаюсь, дед!
– Как хочешь.
Почему же не нары, а эта висюлька - ни разу не видел, чтобы охотники в зыбках спали. И вся избушка на одного. В углу сбит из глины камелек, дровишки лежат, блеклой травой проросшие. Вместо стола - треугольник у стенки врезан. Коробок лежит, побелел, наклейка выцвела, давно, значит, не было человека.
Около стола перед оконцем стул на высоких ножках, с перекладиной для ног. Сел - удобен, на уровне оконца получилось. Озеро хорошо просматривается: по закрайку полая вода метров на пятьдесят, а дальше лед посинелый, на льду, словно рассыпанное семя, гуси, лебеди, чайки.
Стекло в рамке на вертушке держится, повернул - можно из окна стрелять. Тоже не приходилось видеть такое.
– Смотри, такие же пятаки.
– Андрей разжимает кулак, на ладошке чешуя.
– Ну, - говорю, - Андрюха, все ясно, чудо-рыба здесь, в озере. Загадку отгадаем. Только надо сообразить, как ее взять. Что это за рыба, на что берет.
Наше возвращение с лодкой на плечах сильно встревожило обитателей озера. Снова носятся как ошпаренные.
Но к самой воде подойти не можем - берег качается, как резиновый, и засасывает ноги. Видать, теплые родники.
Вырезал прут, проткнул спутанную траву - трехметровое удилище вошло, как в масло, только пузыри заклокотали и дух пошел. Оглянулся - где Андрей. Кричу встревоженно, поднимается из травы голова:
– Я вот что нашел!
– и показывает яйцо.
Подошел, так и есть - гнездо. Утиные, продолговатые, похожие на очищенные картофелины яйца.
– Раз, два, - считает Андрей, - вон еще, еще в траве белеют.
– Положи и никогда не смей брать!
Андрей положил яйцо и побрел, утопая по колено в сплавине, - у него была обиженная спина.
Я подошел к избушке, вытряхнул из рюкзака сеть. Зажал между дверью палку, стою, разбираю сеть и нанизываю на палку верхнюю тетиву. Подходит Андрей.
– На охоте, дед, не обижаются, понял?
– Понял.
– Буду тогда помогать?
– Пожалуйста, - передаю спутанную ячею.
– Затянем в озеро, да?
– Поставим на ночь.
– Караулить будем?
– Утром прибежим, проверим.
Андрей разочарованно вздыхает.
– А может, затянем?
– Берег не позволит. Не тот, что надо.
– Давай на тот.
Объясняю, где и как наводят. Разобрали сеть, а грузил нет. Поискали, походили, камней подходящих не нашли. Идти на речку поздно. Солнце уже катится по зазубринам гор. Придумали вместо грузил патроны привязать. Опустошили патронташ. Сделали из прутьев стлань, подобрались к самой воде вместе с лодкой.
Андрей садится посередине и держит сеть. Я влезаю на корму. Нога плохо гнется, и поясница ноет.
– Ну, ты, дед, как коряга, - замечает пацан.
Привязываю свободный конец тетивы к воткнутой сплавине.
– Греби, Андрей, ко льду.
Я опускаю в воду по порядку патроны, поплавки, опять патроны, если какой запал в ячейку - стоп. Андрей тормозит самодельным веслом отбрасывает задний ход. Распутываю - и плывем дальше.
По воде за нами пунктиром скрученные в трубочки берестяные наплывы. На самом конце привязываю еще складной нож и отпускаю сеть. Склоняемся за борт и смотрим, как тонут, ломаясь в глубине, наплывы.
Потом поворачиваем к берегу. Причаливаем. Андрей встает на стлань и подтягивает лодку. Я тоже выбираюсь, относим к избушке лодку. Нам еще километра полтора топать до замка. Выходим на тропу. Андрей бежит впереди - он легок на ногу: я иду, как спутанный. Только завидели замок, как Андрей уже зовет собак.
– Не пришли, дед, видишь, - разводит руками.
– Пойдем, дед, завтра обязательно!
– В голосе слезы.
– Ну, хорошо. А выдержишь? Дня два топать надо, да обратно столько же. Ветка увела Гольца в хижину - больше некуда деться.
– Сдюжу, дед, вот увидишь сам!
– Ладно, утром в путь. Выспись хорошенько.
Пацан радуется.
Растапливаем печь и камин. Хватаем из чугунка по куску рыбы, жуем.
Горностаиху назвали мама Груня.
Мама Груня прямо из рук цапает еду. Андрей хотел подержать ее - не дается, зубами цокает. Она уже на глазах рыжеет, прямо не верится.
– Дуреха ты моя, - нежно говорит Андрей и крошит рыбью мякоть. Дадим малышам?
– Они молоко сосут.
– Поглядим!
Склоняемся над гнездом. Мама Груня тут уже, приготовилась к защите, спружинилась, зубами блестит.
– Отойдем, Андрей, а то еще глаза выдерет.
– Давай-ка стряпать ужин. Где селезень?
Андрей несет утку.
– Похлебку или запечем в глине?
– спрашиваю.
– В глине, - отвечает Андрей.
– В глине так в глине.
Пока потрошил утку, Андрей с берега принес сковородку - коричневой земли с песком. Высыпал на стол, добавил воды, месит глину.
Облепили селезня прямо в перьях, получился увесистый ком. На лопату и в печь.
Собрали рюкзак на утро: котелок, кружку, ложки, соль, сухари. Заварку отсыпали в спичечную коробку, до хижины хватит, а там все есть. Зарядили десятка два патронов - десять пулями, остальные картечью, наметили торцы "П" и "К". Ружье почистили, смазали. Постучал по глиняному коробку гулко, значит, ужин готов. Разломили, перо с глиной спеклось, мясо отдельно, сочное, по рукам бежит сок...
Наелись. Андрей убрал со стола - и на печь. Поначалу хотели спать на кровати, да неловко как-то, не своя... На печи хорошо пригревает. Я наковырял с лиственничных поленьев серы, разогрел в ложке, прилепил к фурункулам, обернул портянкой для тепла и тоже забрался на печь. В окно звезды крупные, ласковые, как котята, глядят. Утром поднялся, как только рассвело, робко припал к окну. Тихонько спускаюсь с печи, чтобы не разбудить Андрея, а он: