Андрейка
Шрифт:
Комната узкая, с одним окном на реку. Деревянная с глухими высокими стенками кровать, на ней оленьи шкуры, заячье одеяло. Русская печь выступает задней стенкой на полметра.
– Попробуй, дед, какая кровать!
– Слезь, Андрей, нехорошо с ногами.
Андрей спрыгнул и подбежал к окну.
– А наших нигде нет - ни Гольца, ни Ветки.
– Найдутся, - неопределенно говорю я.
В ларь заглянули - кроме мышиного помета, ничего нет. Около лари на полу кольцо.
– Потайной ход из крепости.
– Ну-у?
– тянет
– Откроем?
Открыли, потянуло сыростью. Лестница - верхние ступени выхвачены светом из окна, а ниже черная дыра. Андрей уже на лестнице, я тоже спускаюсь и чиркаю спичкой. Сходим вниз. За ворот сыплется снег. На полу лед. Стены отделаны кругляком, забраны в столбы с раскосами, все в курже, под стенками туески, кадки, вешала. Уже полкоробки исчиркал.
– Нету хода, - говорит разочарованный Андрей.
– Возьму один? показывает на туесок.
– Бери.
Вылезаем из погреба. Рассматриваем на свету туесок - расписан тонкой резьбой по бересте. Вырезаны упряжки, олени, гон лосей. Андрей переворачивает туесок кверху дном, на стол сыплется чешуя с пятак величиной, только гораздо тоньше, а цветом такая же. Не могу понять, от какой рыбины, в жизни не видел такую крупную чешую. Загадка.
Андрей тоже вертит в руках чешуину, пробует на зуб.
– Соленая, - говорит.
Любопытство разгорается, - надо сеть поставить на ночь. Андрей не возражает.
– Давай затопим печь.
– Затопим, Андрюха, и печь, и камин, давай устраиваться.
Принесли свои пожитки. И пошли готовить дрова. Я рублю сушняк. Андрей таскает его в дом.
В печи обнаружили чугунок, треснувшую сковороду и деревянную обожженную по краям лопату. "Хлеб садили", - подумал я. Поленья тоже удобно укладывать: на лопату полено - и в печь. Я взял чугунок и пошел на речку, отдраить его. Речка отливала синевой и исходила прохладой. Кусты нависли над самой водой. Я нарвал пучок прошлогодней травы, обмакнул в воду, сыпанул в чугунок песку и стал тереть. Прибежал запыхавшийся Андрей.
– Дед, - таинственно зашипел он, будто нас могли подслушать, - на печи кто-то сидит.
– Да ну?
– вырвалось у меня.
– Показалось.
– Честно.
Пошли в дом. Засветил лучину, подставил поленья, полез на печь. Пусто. Только коса лежит со сломанной пяткой.
– Ах, ты, Андрюха!..
– Честно, дед, видел же, белое...
Чертовщина всякая лезет в голову. Не заболел ли уж? Смотрю на Андрея - вроде бы все в порядке и голова холодная. Отвлечь надо парня.
– Пойдем, покидаем, может, на уху надергаем.
– Пошли, - с готовностью говорит Андрей.
Достаю из рюкзака катушку, и идем на берег. Снимаю с накладок у лодки болт - они и на смоле удержатся. Направил спиннинг, сменил блесну - вместо ельчика наладил под гольяна желтенькую, ложечкой. Закинул - чуть не до середины речки достал. Стою, кручу катушку, не торопясь, удилишком подергиваю. Андрей неподалеку в заливчике бродит, червячков-ручейников, что ли, ищет.
Вдруг
– Сидит, - шепчет.
– Сидит, братуха, сидит...
Вдоль берега: то вверх, то вниз водит. Как всплеснет - круги заходят и леска - в-жи-жить, вжить - поет.
– Махина, - с уважением говорит Андрей.
– Тащи, Андрюха, ружье!
А сам в воду забрел, подвести стараюсь, вымотать силенки. А Андрей уже сует ружье. Не могу оторвать рук от спиннинга.
– Поставь на автомат и приготовься.
Андрея учить не надо, в один момент все готово, собачку перевел, стал на изготовку, только ствол нетвердо держит - тяжеловат для него.
– Нажимать?
– спрашивает.
– Не надо, так стой. Как выведу на отмель, сразу подавай.
И вдруг леска совсем ослабла. Ушел... Нет, поводит легонько, подергивает. Даже под ложечкой ноет.
Слабины не даю - выбираю: но и через силу не тяну. Оборот за оборотом проворачиваю катушку. Отдыхает. Это плохо, так долго протянет, пока вымотается из сил. В глубине вроде серебрится рыбина. Нахаживаю леску, не спускаю, смотрю - как подводная лодка идет! Уже и жабры ощерились, хвост заломился, сопротивляется. Только бы не рванула!
А стрелять рано - пуля в воде вязнет и направление меняет.
– Видишь, дед!
– Андрей тоже азартом исходит.
– Оглуши!
– Рано. Андрей!
Уже красные плавники под бело-розовым брюхом выделяются. Если нас увидит, с ходу рванет. Хотя бы еще с метр - вот уже и глаза навыкате видны. Едва дыхание перевожу, даже внутренности дрожат.
– На, Андрей, держи, - шепчу пацану, - крепко, обеими руками, только не рви, а тихонечко отходи назад и катушку держи, тащи ее к берегу.
Беру пятизарядку на изготовку.
– Как выстрелю, отпускай катушку, а удилище держи!
Андрей пятится, напружинился весь. Рыбина изгибает свой хвост и с силой вылетает на поверхность. Три выстрела один за другим: бах, бах, бах! И из воды оранжевые буравчики.
Хватаю леску и тяну, забредая в воду. Таймень, за ним тянется красная размытая дорожка.
– Вот это да!
– прыгает Андрей и меряет шагами рыбину от хвоста до головы.
Прежде чем разделывать добычу, сходили за топором, захватили котелок, чайник, рюкзак. Голова в чугун не входит, пришлось разрубить - это на уху, хвост - тоже в уху. С полпуда разделали для копчения, вынули кости, порезали долями. В туесок засолили с лаврушкой, немного перчику, остальное убрали в погреб. Завтра к обеду сделаем коптильню, к этому времени и рыба просолится. Пока разделали, приготовили обед, и время ужина подоспело заодно и поедим; разложили сухари, разлили уху, рыба на сковороде дымит паром, а дух идет - поджелудочную железу захватывает. Едим рыбу с сухарями, запиваем юшкой.