Андропов
Шрифт:
— Вы работаете, как мне говорили, в международном отделе журнала? — раздался благозвучный голос.
— Да, я заместитель редактора отдела.
— Ну и как вы отнеслись бы к тому, чтобы поработать здесь у нас, вместе с нами? — неожиданно спросил он.
— Я не думал об этом, — сказал я… — Не уверен, что буду полезен в отделе. Я люблю писать…
— Ну, чего другого, а возможности писать у вас будет сверх головы. Мы, собственно, заинтересовались вами, поскольку нам не хватает людей, которые могли бы хорошо писать и теоретически мыслить» [61] .
61
Бурлацкий Ф. Русские государи. Эпоха реформации. М., 1996. С. 163–164.
Еще в начале 1958 года Н. С. Хрущев принял на себя руководство Советом Министров СССР, сосредоточив в своих руках все главные рычаги власти в стране. Хрущев лично решал главные вопросы не только внутренней, но и внешней политики, мало прислушиваясь к мнению своего нового министра иностранных дел А. А. Громыко. По свидетельству дипломатов и партийных работников, Хрущев ценил советы Бориса Пономарева и Юрия Андропова, но действовал часто им вопреки. Иной, гораздо меньшей, чем позднее при Брежневе, была и роль Суслова: у Хрущева не было в аппарате «главного
Углубление конфликта между КПСС и КПК, а также между КПСС и компартиями Италии, Румынии и Албании потребовало созыва нового Международного совещания коммунистических и рабочих партий. В подготовке этого совещания активно участвовали отделы ЦК, возглавляемые Пономаревым и Андроповым. Совещание, наиболее представительное за всю историю коммунистического движения, состоялось в ноябре 1960 года: в Москву прибыли делегации 81 партии со всех континентов мира. Совещание не свидетельствовало, однако, об усилении мирового коммунистического движения, и оно не остановило развития в нем внутренних противоречий и конфликтов, обострившихся уже на следующий год. Полная стенограмма Международного совещания не публиковалась. Общественность узнала только содержание Заявления компартий и их Обращения к народам всего мира. Эти документы, полные компромиссных формулировок, быстро забылись.
Развитие ситуации в Китае не зависело от ЦК КПСС, и международные отделы ЦК могли ее только изучать и комментировать, направляя по этому поводу информационные записки другим компартиям. Другое дело — ситуация в Западном Берлине, который входил в зону прямой ответственности Советского Союза. Два немецких государства — ФРГ и ГДР не входили еще в Организацию Объединенных Наций. ФРГ, однако, являлась важным участником военного блока НАТО, а ГДР вошла в военную организацию Варшавского Договора. Несмотря на враждебные отношения между этими государствами, у них не имелось обычных государственных границ. Существовала лишь «секторальная» граница, установленная в 1945 году союзниками при разделении Германии на зоны оккупации. Она не служила препятствием для передвижения немцев из одного государства в другое. Чисто символической можно считать и границу между Западным и Восточным Берлином. Город имел единую систему транспорта и единое коммунальное хозяйство. Многие граждане Восточного Берлина работали в Западном, и наоборот. Для передвижения из одной части Берлина в другую не требовалось никаких документов. Все это создавало немалые трудности для Восточной Германии, которая и раньше являлась менее развитой в экономическом отношении и сильнее пострадала от военных действий. Общий уровень жизни в ГДР был ниже, чем в ФРГ. Власти ГДР не слишком огорчились, когда с Востока на Запад ушли бывшие промышленники, крупные и средние землевладельцы, богатые крестьяне, недовольные происходящими в ГДР социальными преобразованиями. Все чаще, однако, из ГДР в ФРГ уходили квалифицированные рабочие и дипломированные специалисты. Такая «утечка умов» являлась существенной потерей для ГДР. Отделы ЦК внимательно изучали сложившуюся ситуацию. Еще 25 августа 1958 года Юрий Андропов направил в Политбюро записку по германской проблеме. В ней говорилось: «Отдел ЦК КПСС располагает данными о том, что за последнее время значительно увеличился уход интеллигенции из ГДР в Западную Германию. Если общее количество населения, ушедшего в последнее время из ГДР, несколько снизилось, то количество переходов на Запад интеллигенции по сравнению с прошлым годом увеличилось на 50 %. За первые 6 месяцев этого года из республики ушло 1000 учителей, 518 врачей, 796 человек из числа технической интеллигенции, 844 учащихся специальных школ, а также ряд видных ученых и специалистов. В республике уже начинает ощущаться острый недостаток различных специалистов, технической интеллигенции и особенно врачей. Обращает на себя внимание тот факт, что среди уходящих в ФРГ много таких людей, которые раньше лояльно относились к народно-демократическому строю и политике СЕПГ. Руководство СЕПГ объясняет причины ухода интеллигенции из ГДР более высоким жизненным уровнем в Западной Германии. Однако из заявлений самих перебежчиков видно, что их уход объясняется не столько материальными причинами, сколько политическими. Из ГДР ушли многие специалисты, которые получали зарплату по 4–5 тысяч марок, имели хорошие квартирные условия, а иногда и собственные машины… Как видно из ряда немецких сообщений, основная причина ухода интеллигенции на Запад заключается в том, что многие организации СЕПГ неправильно относятся к работникам умственного труда, не считаются с их нуждами и запросами, что усиливает их недовольство. Большая часть интеллигенции выражает свое несогласие с решениями ЦК СЕПГ об обязательном изучении интеллигенцией диалектического материализма и о социалистической перестройке высшей и народной школы… Вместо постоянной кропотливой работы с интеллигенцией первичные партийные организации, особенно в университетах Ростока, Берлина, Иены, Галле и Лейпцига, допускают грубое командование и окрик. Особенно недопустимые извращения и ошибки имеются в отношении первичных партийных организаций к старой интеллигенции, прослойка которой является в ГДР очень большой. Многие работники СЕПГ склонны рассматривать всех представителей старой интеллигенции как консерваторов, не желающих участвовать в социалистическом строительстве… Ввиду того, что вопрос об уходе из ГДР на Запад работников умственного труда приобрел в настоящее время особенно острый характер, было бы целесообразным переговорить об этом с т. Ульбрихтом, используя его пребывание в СССР, высказать ему наши опасения по данному вопросу…» [62] .На записке стояла резолюция: «Ознакомить секретарей ЦК» и пометка: «Беседа с тов. Ульбрихтом по этому вопросу состоялась 16 октября
62
Публикация 3. Водопьяновой // Куранты. 1993. 14 авг.
1958 г.». С документом ознакомились и расписались секретари ЦК
Однако каких-либо серьезных мер по изменению ситуации в Берлине и в целом на германо-германской границе не было принято. По данным западногерманских историков, в 1959 году ГДР покинули 144 тысячи человек, в 1960-м — 203 тысячи, в июле 1961-го — 30 тысяч, а лишь с 1 по 12 августа 1961 года — 48 тысяч граждан ГДР перебралось в ФРГ [63] . Ситуация выходила из-под контроля, и она ставила в трудное положение власти не только ГДР, но и ФРГ. Вальтер Ульбрихт и другие лидеры ГДР были в июле — августе 1961 года в панике, но и Хрущев не знал, что делать, и его предложения были путаными и противоречивыми. Шли непрерывные секретные совещания, в том числе и по линии военных структур и специальных служб. С 3 по 5 августа в Москве по просьбе В. Ульбрихта собралось закрытое совещание представителей всех стран, входящих в Варшавский пакт. На заседаниях у Хрущева присутствовали только первые секретари ЦК и председатели советов министров. Историки предполагают, что именно на этом совещании было принято решение о возведении Берлинской стены и установлении строжайшей границы между ГДР и ФРГ. Была выбрана и дата — воскресенье 13 августа. До сих пор никаких точных документов на этот счет не опубликовано — ни на Западе, ни в России. Некоторые историки считают, что решение насчет границ было настолько секретным, что его никто не хотел заносить на бумагу. Ни одна из западных разведок не заметила в эти дни никакой подготовки к изменениям на границе, хотя этот процесс должен был проходить в крупных масштабах. Историки позднее свидетельствовали, что утром 13 августа президент США спокойно отправился на морскую прогулку. Премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан вместе с главой британского МИДа лордом Хоумом продолжали начатую накануне охоту на болотную дичь. Французский президент Шарль де Голль отдыхал в своем загородном поместье. Боннский канцлер Конрад Аденауэр отменил свою поездку в Берлин, не желая встречаться со своим противником по избирательной борьбе Вилли Брандтом, бургомистром города и социал-демократом. Подготовка к возведению стены шла всю ночь, а утром работа закипела по всей границе и особенно вокруг Западного Берлина. Со всех сторон на границах города укладывались бетонные блоки, устанавливались противотанковые «ежи», натягивалась колючая проволока. В первые же часы перекрыли 80 переходов из восточной в западную часть города. Закрылись 48 станций и вокзалов, оказалось прерванным движение на 12 линиях метро и надземки. 193 улицы города превратились в пограничную зону. По свидетельству немецких историков, Вилли Брандт, увидев все это, только и мог сказать: «Ужасно». Но Конрад Аденауэр воскликнул: «Слава Богу!» После окончания строительства стена представляла собой громадное сооружение из непроглядных бетонных плит в 112 километров по внешним окраинам города и 43 километра в самом Берлине. По всей линии расположились более 300 сторожевых башен и вышек. Имелись также глубокие рвы, прочный металлический забор, контрольные полосы. Большой европейский город безжалостно разрезали на две части.
63
Новая и новейшая история. 1999. № 2. С. 53.
Число проблем, порожденных сооружением стены, оказалось очень велико. Доступ граждан из Западного Берлина в Восточный и обратно стал возможным лишь при наличии специальных пропусков. Бурные протесты западных стран оставались без внимания. Не удались и попытки разрушить Берлинскую стену. На протяжении почти двух месяцев продолжался острый международный кризис, который получил наименование «Берлинского». В Берлине по одну сторону воздвигнутой стены стояли американские, а по другую — советские танки. В. Ульбрихт был доволен, но для Советского Союза и для Хрущева стена стала признанием серьезного поражения: от всех планов превращения ГДР в «витрину» социализма пришлось отказаться, началось быстрое укрепление сурового авторитарного режима. На многие годы Берлинская стена стала символом всего того, что и до нее на Западе получило наименование «железного занавеса», знаком и символом разобщенности Востока и Запада.
Называя ГДР «епархией Андропова», Сергей Семанов задавался в своей книге вопросом: «Не его ли это была идея — разделить стеной огромный город?» Нет, это было идеей в первую очередь Вальтера Ульбрихта. В 1961 году ни Андропов, ни посол СССР в ГДР Михаил Первухин не имели на руководство ГДР и на В. Ульбрихта почти никакого влияния. Руководство ГДР далеко не всегда следовало тогда и советам Н. С. Хрущева. В 1961 году Юрий Андропов почти не привлекался к решению крупных международных проблем даже на уровне советника или члена делегации. Но у него не находилось и никаких возражений, в том числе и по поводу решения о возведении Берлинской стены.
Секретарь ЦК КПСС
Роль Андропова в решении проблем международной политики возросла после XXII съезда КПСС, на котором его избрали членом ЦК. Ю. В. Андропов и его отдел принимали активное участие и в подготовке основных документов этого съезда. В начале 1962 года Андропов стал также секретарем ЦК. Предлагая Пленуму ЦК его кандидатуру, Хрущев заметил: «Что касается Андропова, то он, по существу, давно выполняет функции секретаря ЦК. Так что, видимо, нужно лишь оформить это положение».
В этой роли Ю.Андропов мог значительно расширить аппарат своего отдела, пополнив его рядом аналитических и консультативных подразделений. Еще в 1959 году он пригласил В. А. Крючкова, с которым уже работал в Венгрии. Крючков занял здесь вначале пост референта в секторе по Венгрии и Румынии, в 1962 году — помощника секретаря ЦК КПСС. Важным нововведением стало приглашение в аппарат отдела значительного числа молодых интеллектуалов: философов, китаистов, экономистов, юристов, политологов. Именно в отделе, руководимом Андроповым, начинали свою партийно-аппаратную карьеру в качестве советников и консультантов такие известные позднее ученые, публицисты и дипломаты, как Г. Арбатов, А. Бовин, Г. Шахназаров, Ф. Бурлацкий, Л. Делюсин, Ф. Петренко, О. Богомолов, Г. Герасимов и другие. Аналогичную группу консультантов стал создавать и Борис Пономарев, а также секретарь ЦК КПСС и председатель Идеологической комиссии при ЦК партии Леонид Ильичев. Здесь работали в качестве консультантов Ю. Красин, Ю. Карякин, И. Черноуцан и другие. Как правило, эти люди продолжали и свою научно-публицистическую деятельность, поддерживая друг с другом не только формальные связи. Многие из них опубликовали в 1990-е годы мемуары, где немало страниц посвящены их общению с Андроповым.
«Вот как состоялось наше знакомство, — писал Георгий Шахназаров. — Когда меня пригласили в большой светлый кабинет с окнами на Старую площадь, Юрий Владимирович вышел из-за стола, поздоровался и предложил сесть лицом к лицу в кресла. Его большие голубые глаза светились дружелюбием. В крупной, чуть полноватой фигуре ощущалась своеобразная "медвежья" элегантность… Он расспросил меня о работе журнала "Проблемы мира и социализма", поинтересовался семейными обстоятельствами, проявил заботу об устройстве быта и одобрительно отозвался о последней моей статье. Затем переменил тему, заговорил о том, что происходит у нас в искусстве, проявив неплохое знание предмета.