Анечка из первого «А» и другие
Шрифт:
Так что на собрании в школе есть о чем поговорить!
Почти все родители пришли на собрание.
На партах были разложены тетради и рисунки. На учительском столе стояла ваза с цветущим вереском.
Красные розы, которыми класс встречал детей первого сентября, уже давно отцвели. Было начало ноября.
Родители входили в класс один за другим. Учительница была знакома пока лишь с немногими. Она стала у своего стола и с каждым приветливо здоровалась.
Входящий
– Калина... Отец Енды Калины.
– Очень рада. Проходите к окну, садитесь за вторую парту.
Калина пытается сесть за маленькую парту. Удастся ли ему это сделать? Он наклоняется, сгибает ноги, втискивается на сиденье. Наконец усаживается. Все в порядке. Может даже выпрямиться. Только чтобы встать, опять нужно время. Если бы он вдруг встал, то вся парта повисла бы на нем.
Встать, чтобы не сломать парту, он должен в два или даже три приема, то есть медленно и осторожно.
За Калиной за третью парту сел Чейка. Затем пришел Кагоун и сел за первую парту у учительского стола. Потом вошла Шлехтова. Она тоже села за первую парту, только в среднем ряду. К ней уже никто не сядет, потому что Павел Шлехта сидит на парте один с первого дня, с того дня, когда он столкнул с парты Анечку.
Сегодня всем все станет ясно, все всплывет на поверхность, и тайное станет явным.
Класс уже почти полный. Учительница читает фамилии учеников, и с мест отзываются: «Здесь!.. Здесь!»
Только при имени Ольды Воячека не отзывается никто. У него не пришли ни папа, ни мама. Никто не отозвался и на имя Лиды Стршибрной. Но когда учительница перечислила всех, дверь поспешно отворилась и появилась пани Стршибрна.
Она опоздала на пятнадцать минут так же, как опаздывала ее Лидушка. Наверное, этому она научилась у своей дочки. Она поспешно подошла к столу, протопав каблучками, красиво поклонилась, сказала:
– Стршибрна.
Учительница указала ей место на первой парте рядом с Кагоуном. Скажет ли она ей что-нибудь? Поругает ли ее? Лиду она всегда ругала, когда та опаздывала. Но пани Стршибрну она ругать не стала.
Кагоун листал тетрадь Руды по чистописанию. На третьей странице была огромная клякса.
– Я покажу этому безобразнику!
– не удержался отец Руды и даже вскочил.
Папы и мамы оторвались от своих тетрадей. Кто-то хихикнул. Учительница сказала:
– Успокойтесь, товарищ Кагоун. Разве вы сами никогда не ставили клякс?
Кагоун снова сел. Это у него получилось легко, потому что был он небольшого роста, быстрый, подвижный, такой же как Руда. Даже парта не была для него маленькой. Он взял портфель, который висел у него на железном крючке сбоку парты, и достал оттуда зеленую записную книжечку. Что-то записал в нее, по-видимому о кляксе, и снова повесил портфель на крючок.
Вот это был портфель! Еще больше, чем ранец Руды.
Интересно, у родителей тоже будет перемена? Если будет, то стоит понаблюдать за отцом Руды Кагоуна. Вы знаете, что делал Руда, когда была перемена и когда учительница не видела его проказ?
Вообще папы и мамы очень походили на своих сыновей и дочерей. Только
Во время перерыва - может быть, это вовсе и не был перерыв -учительница ходила по классу и с каждым говорила о его ребенке.
– Вы пишите с ним дома, - советовала учительница, - надо, чтобы у него в руке появилась твердость.
Другому она рекомендовала, чтобы его дочка читала дома вслух, потому что у нее плохое произношение.
– Ваш сын пусть рисует на большом листе бумаги, чтобы чувствовался размах. А то он делает рисунки где-то в самом уголке альбома. Дома у него маленькие и вообще все предметы маленькие, как блошки, хоть в микроскоп их рассматривай.
– Боже мой, как пишет наш сын в школе!
– ужасалась пани Шлехтова, когда учительница подошла к первой парте в среднем ряду.
– А дома! Если бы вы видели, уважаемая товарищ Новакова, как он чудесно пишет дома! Это каллиграфия, буковка к буковке. Я бы так не сумела... Вероятно, тут кто-то ему мешает, кто-то толкает его. Не иначе, у него какой-то беспокойный сосед.
– Нет, пани Шлехтова, Павел сидит один, - ответила учительница и направилась дальше по классу.
– Вы уже примирились с кляксой?
– спросила она Кагоуна.
Кагоун ответил, что погорячился. Учительница сказала ему, что Руде в классе следовало бы вести себя поспокойнее. А вообще-то он хороший мальчик.
– Почему у вас такое хмурое лицо, пан Чейка? Вам не нравится, как Анечка пишет и рисует?
Лицо Чейки прояснилось. Он сказал, что не хмурится, что у него всегда такое выражение лица и что ему интересно, внимательна ли Анечка на уроках и вообще как она себя ведет.
– Она внимательна, прилежна, хорошо работает. Но ей следовало бы быть более смелой и решительной. Она кажется иногда какой-то запуганной, робкой. Может неожиданно расплакаться. Не слишком ли вы строги с ней дома?
Чейка пожал плечами. Учительница обратилась к Калине:
– Енда Калина. Я довольна им. Это смелый, жизнерадостный мальчик. Он хорошо учится.
Чейка слушал учительницу, а из головы не выходили слова: «Енда смелый, жизнерадостный мальчик, а Анечка запуганная, каждую минуту готова расплакаться... Не слишком ли вы строги с ней дома?»
– Лидушка Стршибрна...
– обратилась учительница к следующей маме.
– Мне нравится ваша дочка, только она довольно часто опаздывает на уроки и без конца болтает. Очень трудно ее унять. Вы должны помочь ей исправить эти недостатки, иначе потом это будет ей очень мешать.
– Нам надо обеим исправиться, - искренне призналась пани Стршибрна. Она взглянула на учительницу, и та ей дружески улыбнулась.
Затем учительница снова обратилась ко всем родителям:
– Наши дети должны взаимно помогать друг другу. Нельзя, чтобы один обижал другого. Наш класс должен быть дружный.