Анекдоты, или Веселые похождения старинных пошехонцев

Березайский Василий Семенович

Въ заключеніе скажу я теб не выдуманное отъ себя, ниже слышанное отъ другихъ, но нчто такое, что я собственными моими глазами видлъ, а ушами слышалъ. Исторію надобно начинать отъ корня — нсколько тому лтъ назадъ, здсь на Выборгской сторон, разбивали примрно городокъ. Куда всякаго званія пола и возраста собралось зрителей такое множество, что и смты не было. Да правду сказать, было чево и полюбопытствовать — какъ хватитъ изъ пушки, то земля подъ тобою у-у-у такъ и стонетъ родимая, а посл когда взорвало крпостцу, то такая пошла потха, что чаю, и ддамъ нашимъ не въ память. Однако теперь не объ етомъ дло. Прежде нежели начали разбивать городокъ, мн прилучилось стоять недалеко отъ той галлереи, которая была сдлана для знатныхъ. Подл меня стояла ватажка мужичковъ, повидимому въ город еще небывалыхъ, кром одного Ванюхи, которой предъ товарищами своими старался на похвальбу выкидывать разныя штуки. Стоявшему близь меня незнакомцу, что то вздумалось ихъ спросить: Кой городъ, ребята! И какъ они въ отвтъ сказали: Посехонья, родцимой! то я, будучи ничмъ незанятъ, сталъ смотрть на нихъ по внимательне, зная, что они чемъ нибудь да себя покажутъ, какъ то и дйствительно скоро сбылось. Здсь мимоходомъ надобно сказать, что это-было около осенняго равноденствія, то есть: въ такое время, когда яблоками, грушами, баргамотами и другими иноземными плодами у насъ такъ загромождена бываетъ биржа, что отъ бочекъ и ящиковъ съ оными почти проходу нтъ; и слдственно, когда отъ припвовъ перебивающей симъ лакомымъ товаромъ братіи, нигд укрыться не можно. По улицамъ, по подоконью, на мостахъ, по перекресткамъ, въ саду, на Невскомъ, въ Гостиномъ, за городомъ, на гульбищахъ, везд, всюду праздношатающіеся дерутъ во все горло: ябл. лим. груш. баргомот. хорош. Но извстно, что чмъ больше гд собраніе, тмъ и прислужниковъ сихъ сбирается больше. И ужъ можно сказать такіе подлипалы, балясники, что не хотя развернешся, а особливо на знакомств — даромъ что неучены политик. Въ глазахъ моихъ было ихъ братьи, сирчь, съ корзинками и лотками, около полдесятка. И одинъ изъ нихъ подскочивъ къ предметамъ моего вниманія, припвомъ своимъ прельстилъ ихъ какъ Сирена. Раскрыль тотчасъ корзину, показывалъ свой товаръ, хвалилъ, такъ что они глядя на заморскіе фрукты, не могли управляться со слюною. Такъ у нихъ зубъ свистлъ на прекрасныя яблочки! ибо они все находящееся въ корзин, какъ то: померанцы, лимоны и проч. почитали яблоками. Однако по новости своей не надясь на себя, чрезъ посредника въ переговорахъ съ симъ торгашемъ употребили знакомца своего Ванюху, такъ какъ человка опытнаго и бывалаго, которой вдругъ пріосанясь спрашивалъ у разнощика

самыхъ лучшихъ Бульскихъ яблоковъ. Хотя рчь его и не весьма была вразумительна; однако продавецъ понялъ ее изрядно. И поглядвъ нсколько въ глаза купцамъ своимъ, вмсто яблоковъ, что то вздумалъ рекомендовать имъ померанцы и лимоны, и то не лучшіе, иль по крайней мр средственные, а самую гниль. Изъ сего мн не трудно было заключить, что этотъ плутъ, забжалъ въ Питеръ нашихъ нсколько поране. И какъ было тутъ произошло нкоторое сомнніе, то разнощикъ ссылался на знающаго Ванюху, а сей боясь, чтобы не подать о себ худаго мннія и какъ нибудь не остаться въ дуракахъ, ршился взять сторону разнощикову, титулуя въ сердцахъ противорчащихъ себ товарищей сущими невждами. И такъ съ помощію продавца, онъ ихъ уврилъ, что показываемая гниль, суть точно Бульскія наилучшія яблоки, и что такая вншность доказываетъ совершенную зрлость и отмнной вкусъ плода. На словахъ его стало — торгъ конченъ — лимоны куплены и раздлены по братіи — Ванюха, сколько у него уста ни драло. лъ ихъ такъ, что не могъ нахвалишься, не смотря на то, что деревенщина, не привыкшая еще къ высокому вкусу, прикусывая оныя, строила лицомъ разныя потягушки, и непрестанно оплевывалась — однако никто изъ товарищей не смлъ похаить его выбора. Такую онъ пріобрлъ себ довренность! Посл сей лестной поблажки, Ванюха отчасу больше длалъ проказъ, и земляконъ своихъ приводилъ въ крайнее удивленіе вольнымъ своимъ обхожденіемъ, проворствомъ и знаніемъ свта. Онъ показывалъ имъ не достойное любопытства, толковалъ, разсказывалъ; какъ напримръ: Вотъ это то, это для тово и для тово — это такой-то — ето такая-то и проч. "Екъ, екъ ребяци! гутарили между себя удивленные его слушатели, Ванюха насъ акъ наторль, смотриця-ко, акъ іонъ похажывае, да повинтывае, таки ни вся его не узнацъ бы." Ванюх, - которой вс разговоры ихъ слышалъ, показалась похвала сія слаще меду. — И онъ вдругъ какъ посл доброй чарки, сталъ еще смле, веселе, важне, живе — выступаетъ мирно, держится, какъ будто стопочка, смотритъ прижмурясь. Словомъ въ Ванюх все было отмнно, недоставало одного только лорнета, моднаго фрака, пуховой шляпы, шелковыхъ чулковъ, серебреныхъ пряжекъ, и еще кой-какихъ бездлицъ. О! да кабы ему эти прикрасы, то совсмъ бы господчикъ, совершенный Петиметръ! — И такъ онъ будучи въ толикомъ о талантахъ своихъ и знаніи свтскаго обхожденія восхищеніи, а боле для показанія передъ земляками удальства своего; подходитъ онъ къ реченной галлере близехонько, мшается со знатностію, приступаетъ на крыльцо, не спуская самъ глазъ со своихъ товарищей. Торжественная похвала и чрезмрное удивленіе послднихъ его ободряютъ — Ванюха хотлъ было еще дале, еще выше; какъ вдругъ на ту пору откуда ни взялись человка четыре въ сромъ одяніи съ синими воротниками и обшлагами — ну знаете. что при всенародныхъ зрлищахъ расхаживали тогда съ тросточками для соблюденія порядка и благочинія. Можетъ быть имъ биться отъ правительства и не велно; однако они видно на этотъ разъ забылись, и больше дйствовали руками, нежели языкомъ — примкнули бывалова доброва молодца со всхъ сторонъ, прихватили повоенному, и такъ начали ожучивать, что Ванюха нашъ не только отъ ихъ и галлереи, да и отъ земляковъ своихъ ударился въ народъ опрометью. И я къ сожалнію только его и видлъ. Посл хотя мн товарищи его и попались, только его тутъ съ ними ужъ не было — И мн не льзя было спровдать, дождался ли онъ какъ городокъ разбивать стали, или прямо махнулъ на свою фатеру. По всему вроятію заключить можно, что не такъ спин, голов и бокамъ его было чувствительны палочныя впечатлнія, сколько душ его несносно было безчестіе, претерпнное предъ глазами своихъ лишь изъ деревни приплетшихся лапотиниковъ. Ибо — Солдаты и первое — его встртили: о! о! ворона! Куда ты лезешь? — за чмъ? — Отъ толь нечаяннаго привтствія Ванюха весь измнился. — Лице его уподобися блому плату. Товарищи же его, кой за минуту предъ тмъ не умли довольно восхвалить его достоинства и надивить ея досыта его дарованіямъ, глядя на него вмст съ другими зубоскалами надрыкали животики свои съ хохоту. — Вотъ какъ скоро преходитъ слава человческая!!!
–

ПОСЫЛКА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Но льзя ли изобразить совершенно вс отличительныя черты предлежащихъ слову нашему удалыхъ добрыхъ молодцовъ? Они столь живы, предпріимчивы, дятельны, такіе хваты, такіе верченые супостаты, что не посидятъ на одномъ мст. Гораздо, о! гораздо въ меньшемъ затрудненіи бываетъ рисовальщикъ, старающійся срисовать отмнной красоты бабочку, каждое мгновеніе перелетывающую съ куста на кустъ, съ листочка на листокъ, съ цвточка на цвтокъ. Самая врная кисть его не успваетъ слдовать за игривымъ и рзавымъ ея полетомъ. Такъ! — Небо долго приготовлялось, чтобы произвесть въ бытіе такихъ остроумниковъ, такихъ спекулаторовъ и чудодевъ. Вить вамъ, мои читатели отъ разсказовъ ветхихъ и новыхъ прабабушекъ, на это доказательство, и доказательство, кажется, неподверженное никакого сомннію, могущее уврить самаго сомнній учителя Пиррона. Тутъ не льзя сдлать никакихъ возраженій. Вдь, что правда, то правда. Коли я вижу гд дымъ, то заключаю, что тамъ врно есть и огонь. Послушайте же и почудитесь. — Прославляемые нами, по всмъ отношеніямъ, въ истинномъ смысл, великіе и вками раждающіеся мужи Пошехонцы по возвращеніи своемъ изъ послдняго путешествія, не успли еще поздороваться съ родными своими, раздться, поужинать хорошенько и отдохнуть посл многотруднаго своего странствованія, и ужъ успли всё пронюхать, вывдать и узнать, что не боль далече отъ преславнаго ихъ града, близь знакомаго имъ сельца Му-у-хина, верстъ етакъ за сто, въ дремучемъ лсу лежитъ въ берлог подъ хворостомъ преужасный медвдь, отъ вка не только невиданный, но и неслыханный, величиною съ лошадь, или по крайней мр съ Черкаскаго быка, а взглядомъ — Уфъ! по кож подираетъ! Кто и нашихъ Рускихъ простыхъ муравейниковъ видалъ живыхъ и на вол, тотъ возъиметъ объ етомъ изъ Брынскихъ или Польскихъ лсовъ выходц довольное понятіе. "Охци, хци, вопили они не попусци Господци погибнуцъ намъ отъ, ентова людода. О кабы Богъ далъ намъ домертва устосацъ его, или живьемъ взяцъ, и принесцъ на веревочк домой на удзивленіе, всему блу свту! Ну — да цево полохацься? вцъ мы пойзёмъ ватагою, и всё изъ удалыхъ удальци!" Конечно — знали они изъ Древней Исторіи, что Тезей одинъ и малолтенъ еще ухлопалъ человкоядца Минотавра, [19] знали что Персей убилъ морское чудовище уже разверзнувшее страшную пасть свою на поглощеніе прекрасной, но претщеславной Андромеды, дочери Цефея Царя Еіопскаго — что Геркулесъ устосалъ многоглавую Гидру Лернейскую [20] , и разодралъ однимъ махомъ челюсти страшнйшаго льва, словомъ, знали они вс доблественные подвиги и походы древнихъ рыцарей, знали вс притчи во языцхъ; однако какъ люди умные, прозорливые и опытные, чтобы не попасть какъ нибудь въ просакъ и не промешулиться, почли за надежнйшее и всего лучшее провозгласить по всмъ дворамъ и домамъ чрезвычайное собраніе, дабы обще посовтовать и подумать, какъ бы поступить въ етомъ важномъ и небезопасномъ предпріятіи, т. е. какъ бы своего лютаго врага подцпить врасплохъ. Умъ дискать хорошъ, а два, три и боле, еще тово лучше. У нашихъ философовъ всегда такое правило: чмъ больше, тмъ лучше. И вошъ какъ у нихъ, Господа! Что вздумано, сказано одинъ разъ, то считай сдлано. Тутъ не станутъ перетолковывать и вести дло въ проволочку. Да и не правда ли, что чмъ скоре, тмъ лучше. Ай, да самохвацкія головушки! мышцы ваши яко мдяны, груди адамантовы, руки желзныя, души геройскія, а умы парятъ по поднебесью. Експромптныя даже сужденія ваши не хуже стихій Евклидовыхъ; ваши простыя и обыкновенныя между собою раздобары, или лясы сушь теоремы Геометрическія: а по сему и превосходящія всякій умъ и смыслъ человческій ваши дянія пребудутъ незабвенны и достопамятны въ лтописяхъ до скончанія міра сего. —

19

Минотавръ былъ, коли угодно кому знать, чудовище, состоящее изъ полу-человка и полу-быка. Дедалъ, Царь Аинскій, соорудилъ пречудесный лабиринтъ для заключенія въ немъ сего ужаснаго чудовища, питавшагося одною человческою плотію. Аиняне бывъ побждены въ войну съ Миносомъ, Царемъ Критскимъ, за убіеніе сына его Андрогея, по мирному договору обязаны были чрезъ каждые семь лтъ присылать въ Критъ по семи младыхъ отроковъ и по семи двицъ на съденіе сему чудовищу. Жестокой етотъ договоръ три раза былъ выполненъ; но въ четвертый срокъ, когда палъ жребій на Тезея, то сей Герой умертвилъ чудовище, и освободилъ отечество свое отъ толь поносной дани.

20

Гидра Лернейская была ужасный змй, порожденный стоглавымъ Гигантомъ Тифономъ и человкозміевидною ехидною. Этой Гидр иные даютъ три головы, другіе семь, нкоторые девять, а иные пятьдесятъ, и при томъ такъ, что естьли отрубить одну, то на мсто ея тотчасъ родится другая, если язвины не обозжешь огнемъ. Ядъ чудовища сего былъ столь тонокъ, что стрла омоченная имъ была смертоносна. Эта Гидра длала ужасное опустошеніе въ поляхъ и въ стадахъ по окрестностямъ Лернейскаго озера. Но преславнйшій изъ всхъ въ свт богатырь Геркулесъ убилъ ее, при всхъ употребленныхъ ею въ битв съ нимъ хитростяхъ.

Но пренесемся мыслями. во всеобщее предметовъ нашихъ собраніе — взойдемъ на широкій дворъ предводителя ихнова дворянства оки Антипыча. Здсь вс славнйшіе ихъ ораторы; здсь всё политики, всё дипломатики. Вотъ ужъ, что называется: никого изъ щоту не выкинешь. Уже вся Пошехонская Министерія собралась сюда, съхалась. Но слышите ли вы, какой шумъ и разногласіе на совтномъ двор? — Видите ли вы какое волненіе на вч ихъ? Да и льзя ли согласиться вдругъ всмъ на одно? можно ли всмъ потрафить въ одну цль? — У всякаго свой умъ Царь въ голов. Ой! Ой! о! — пошла было пируха, да и чуть не въ оба уха — однако не бойтесь слишкомъ, читатели — волненіе по малу yтихаетъ, шумъ умолкаетъ. Чу! чу! прислушайтесь сквозь плетенъ. Самъ Гарпократъ съ приближеннымъ ко устамъ своимъ указательнымъ перстомъ, проявляется среди знаменитаго и многолюднаго толпища судей и совтниковъ. Се тишина и миръ водворяются въ главноприсутственное мсто. А посему будьте покойны, читатели, подождите только крошечку. Скоро, скоро всё пойдетъ и своимъ чередомъ и своимъ порядкомъ. Вдь это не старый баснословный Гарпократъ продрался въ присутствіе; но самъ ока Антипыцъ, Алфа и Омега премудрости, продирается во среду собранія, состоящаго изъ воистинну сыновъ отечества; и продравшись со жемчужнымъ крупнымъ потомъ на лиц своемъ, прерывающимся отъ давки голосомъ возговоритъ имъ этакія словеса: "Ахъ братцы, сотоварищи, соподвижники мои, удалыя умныя головушки! засданіе наше всё тянется, да протягивается. Къ единомысленной, ршительной. Сентенціи и подумы нтъ. Ваши умы разумы, и заключенія ихъ идутъ всё нарозно. Такъ не лучше ли намъ, ребятушки, раздлишься на дв ровныя половинушки; раздлимся и посмотримъ со здравымъ разсужденіемъ, отринувъ всякое предразсужденіе, или злый какій помыселъ, которая палата разумовъ верхъ возметъ, на тую и вс поддадимся, склонимся, согласимся вс, на одно что нибудь, и ужъ сдлаемъ одинъ конецъ." Теперь отдохнёмъ немножко читатели; отъ противоборствія вс члены совта устали! — Но . Антипыцъ подаетъ свой первой, значительнйшій голосъ во всемъ собраніи; И вс наши Лорды и Милорды по наученію . А. раздлились по Англинскому манеру на дв палаты, или на два Парламента, т. е. на верхній и нижній. Въ сихъ обоихъ верхоприсутственныхъ палатахъ, старйшіе, убо и разумнйшіе наши Перы, Лорды и Милорды опредлили быть непрерывному засданію, а именно, въ верхней палат отъ захожденія солнца до восхожденія его, а въ нижней отъ восхожденія солнца до захожденія его. По многимъ перемолвкамъ, переговорамъ и перекликамъ изъ одной палаты въ другую переносившимся, наконецъ въ об" ихъ положено, ршено единогласно и за неумніемъ грамот по три креста + + +подписано подъ скрпою выборнаго, (такъ какъ по нашему Секретаря, или еще и Оберъ-Секретаря: "Главнокомандцовацъ надъ всми ок Антипыцу." — Теперь ужъ не долго ждать вамъ читатели развяски, не театральной какой либо, не выдуманной, а на дл, на опыт развязанной и распутанной. Смотрите хорошенько. — Вотъ выступаетъ, маршируетъ все сонмище вкуп, грядетъ съ врою и несомннною надеждою сокрушить своего супостата лютаго. Съ миромъ — братцы самоополченнички! У васъ есть храбрый, мудрый вождь, предъидетъ вамъ самъ съ усамъ ока Антипыцъ. — Ахъ, что это за прекрасное, преславное видніе! — ето сущая лейбъ-гвардія! смотритеко, какъ они бодро, весело стоятъ фронтомъ, вс готовы къ бою, не только съ медвдемъ, да хотъ съ самымъ чортомъ, подъ предводительствомъ стариннйшаго

дворянина оки Антипыца. Ну, ужъ хвацко, да и прехвацко робяци! — съ Богомъ — Щастливой вамъ путь! Помоги вамъ Господи! — Подхватите намъ поживе этого мохнатошерстнаго чертополоха! Прощайся, читатель, съ рыцарями темнобураго руна. Вдь ты видлъ, что они изъ города своего выступили, вышли, вырвались, или попросту сказать, бросились опрометью, чуть не сломя голову. Куда? извстно въ походъ. Въ чемъ? во всемъ своемъ воинскомъ облеченіи — съ топорами, рогатинами, скирами, бердышами, буркольцами, ножами и вязовыми дубинами, со сворами собакъ, и при томъ съ лыжами, не для того, что5ы ихъ въ случа неудачи, что называется, навострить, но чтобы скоре ближе подбжать къ медвдю и скрутить его. "Вотъ тутъ-то медвжка дурацына, устой, (бахорили они въ марш своемъ) гд кисель густой." — Ау! ау! хоть расплачься, а медьвдоловцы пропали у меня изъ виду вонъ, ушли, убжали, скрылись изъ виду конъ. Тото — долго мы звали на ихъ славной выходъ изъ Пошехонья, ротозяли, да и прозвали. — Гд ихъ теперь взять, сыскать! Пустимся-ко за ними въ догоню, вотъ въ эту деревню Вислоухово. Ба, смотрите, А. — А.
– вотъ они здсь родимые, вдоль по улочк расхаживаютъ и Стенторовымъ голосомъ [21] по подоканью ко знакомцамъ и пріятелямъ своимъ Вислоуховцамъ воскликиваютъ:, Охъ вы, гой еси, удалые, храбры молодци, насы добрые сосдушки! мы идзёмъ почцы на смёрцъ свою, собрались идземъ на изъ зврей звря, на преужаснаго цловкоскотоядца, на прелютотова, шерстомохнатока, на медвдзя превеликаго, во стран нашего неслыханнаво, пришедшаго въ нашу сторонушку, изъ тёмныхъ Брынскихъ лсовъ дремучихъ, мы идзёмъ на него всею нашею силою, всею грудью Богатырскою, радци избавленья земли Рускія, радзнобщаго всхъ насъ и васъ и скотцины нашей спасенія." И когда на громковитійственное возглашеніе сіе повыбжали, повыскакали къ нимъ изо всхъ дымовъ Вислоуховцы, то они къ сошедшимся имъ по тайному декрету совта своего, тако вопили: "Не полохаетъ насъ шерсавое Брынское чудиице; призываемъ же во дружину къ себ радци вашей чесци, славушки, радци вашей цлости. Топерё мшкацъ намъ, не льзя, нецево. Вы бериц рогацины, вострые, вы тоцыц топоры булатные, собирайцся ворове и ступайц съ намъ проворне." Вотъ, что называется краснорчіе истинное, убдительное, преклоняющее умы слушателей на свою сторону! Куда твой Демосенъ и Цицеронъ! Они много читали, слышали о безсмертномъ Нижегородцъ Минин, о прехрабромъ Княз Пожарскомъ, и первосвященник Палицын. Въ одинъ мигъ собрались вс, сготовились! — Сорокъ семь наилучшихъ, преудалыхъ охотниковъ присоединяются къ нашему полчищу. Скоро-то сказка сказывается. — Но о! кабы кто видлъ, какъ чинно вс выстроились! — И Маршалъ ихъ, ока Антипыць, лишь усплъ сиплобасымъ своимъ голосомъ гаркнуцъ: "Марсъ, на правокругомъ, голову впередъ, есцо Марсъ." И вс праву ногу вперёдъ, вс зашагали въ равномрный темпъ, соблюдая во всей точности достодолжные интервалы, (по ихному дистанціи, или другъ отъ друга разстоянія, почесали, помахали прямо по носу, ко берлогу звря лютаго. — И такимъ-то побытомъ, они шедъ, крича во все горло по перепутнымъ деревнямъ, сельцамъ, склонили, собрали всего людства, считая съ собою, до пяти сотъ, вооруженныхъ со подошвы ногъ до самой макушки, и соверхъ сама темячка, преудалыхъ, самыхъ лихихъ ратоборниковъ, храбровоиновъ. — О! гд бы намъ со всми ими останавливаться на всхъ перепутьяхъ на всхъ роздыхахъ, во всякой деревн, деревушк, смотрть на вс ихъ входы и исходы, и слушать ихъ провозглашенія? Ето было бы слишкомъ долго, а пуще, для инаго и скучно. Лучше станемъ-ко къ концу подвигаться. Я знаю по себ самомъ, равно какъ и мои читатели, что полезнйшія наставленія, и поучительнйшія сказанія когда нсколько протягиваются, приводятъ насъ съ нкое нетерпніе и пожеланіе скорйшаго оныхъ окончанія. И простите меня, читатели; пишу всё, что придётъ въ голову. Ни Историки, ни лтописатели, не предали намъ ни одной сего рода повсти. Всё надобно самому догадываться и держать ухо востро; а то пожалуй — и ворона въ ротъ влетитъ.

21

Голосъ Стентора былъ звонче мди, и служилъ трубою въ Греческой арміи при осад Трои.

Да не полно ли намъ толковать о козлиной шерсти? — Я вотъ, сударь мой, что хочу донесши Вашей милости: вышеобъявленнымъ образомъ Ирои наши шедши, или бжавъ запыхавшись ко предмету своихъ мерещившихся имъ лавровъ, почестей, въ послдней деревушк нашли себ колоновожатыхъ, провожатыхъ, всхъ вооруженныхъ. на всякую пору, время, дреколіемъ, рогатинами, бердышами. И вотъ — Уже прибыли они во густой, дремучій лсъ! подходятъ близёхонько ко шатру богатоубранному — поговариваютъ, побрякиваютъ своею збруею; Но хозяинъ своего дома, лежитъ ухомъ не ведя, въ своей теплой постелюшк, сапитъ, держа во рту свою рученьку, храпитъ, не пробуждается. Какъ отдать ему визитъ свой, или попросту подступить подъ него, удалыя наши головушки не пригадаютъ, не придумаютъ. Самъ Антипыцъ стоитъ призадумавшись, нахмуривъ свои густыя брови на блый, блестящій снгъ. — Какъ выходитъ изъ за темной тучи, изъ за густаго, чернаго облака, красно, свтлое солнышко; такъ выскакиваетъ изъ средины ополченія удалецъ, храброй молодецъ, Яшка сынъ Тришкинъ, на вс четыре стороны покланяется, и такими словесы похваляется: "Охъ, вы гой еси брацья мои, охотницки, вы дайц ко мн верёвку долгу, крпкую, иль опояски васы ремённыя. Я одзинъ иду на цуцелу, и пока спитъ скручу его накрпко, привяжу за лапы толстыя, и на показъ всмъ вамъ изъ логовища вытасцу, какъ щенёнька, иль котёныша." Тутъ вс слушатели стали распоясоваться, и накидали ему цлую охапку самыхъ надёжныхъ опоясокъ. И по наставленію его связавъ ихъ крпко накрпко по обоимъ концамъ сдлали глухія петли, самодавныя. "Ну, ступайсъ Богомъ Ясынька, да глядзи поворовй приводзи его сюда къ намъ окаяннаго — говорятъ, ему вс тихимъ, радостнымъ голосомъ, что бы знать, не разбудзицъ цорта прежде просонья его." Яшка сынъ Тришкинъ совсмъ готовъ, — пустился — крадется на цыпочкахъ къ уединенному берлогу четырелапаго пустынножителя. На случай же, какъ говорится, какова пора не время, опоясался онъ однимъ концомъ длинной, надежной бичовки, а за другой веллъ тотчасъ тащить себя, какъ во время ратоборства у него съ лютодомъ верёвка задрыгаетъ. И такъ пробирается онъ, пролезаетъ въ темную спальню Медвдеву, и прямо пырь ему въ глаза, и бухъ въ отверстыя его со острыми когтями объятія. Какъ же почалъ, началъ проклятой бсъ нашего Яшку повертывать, прижимать ко своей нжной, теплой груди, и чесать зубками своими его шею, головушку, а язычкомъ перьхоть облизывать, то бичовка не только задрыгала, но и натянулась струна струной, затрещала, и чуть, чуть не разорвалась. — Ибо сильный медвдь потянулъ уже его за шиворотокъ въ свою страшную столовую, чтобы честнымъ образомъ расплатиться съ нимъ раздлаться за нахальное наглое во укромный зимній дворецъ его вторженіе. Антипыцъ и съ нимъ вс знатнйшіе чиновники, видя и чувствуя, что веревку у нихъ сильно рвётъ изъ рукъ вонъ, воскликнули о! о! іо, разомъ! вдругъ махнули, подернули всею силою молодецкою, и вымахнули изъ подъельнику одно туловище Яшки Тришкина безъ головы и шапочки, по самыя могучи плеча какъ тупымъ косаремъ отпиленое, а не острой бритвой ровно отрзанное. Но да пусть покамстъ полежитъ покойникъ нашъ на бломъ снгу. Теперь приходитъ дло не по него. Медвдь вышелъ изъ своей спальни, и прямо лезитъ на охотниковъ, нарушителей своего спокойствія. "Ну, ой, о, ну, ребяци, принимайцсь борзей за востры копья, бердыши, рогацины, стоиц крпче, плотнй грудзью — выступайцъ харабёрне. — Ну! у! у! — доканаемъ цорта лютаго, возглашаетъ имъ Антипыць самъ: Усь — возы! возы! бери, возьми! держи, охапь, коли, ржь, руби, дави!" — Тутъ вс на Брынскаго выходца бросились какъ ястребы на голубей, горлицъ, или лучше, какъ голодные тигры, лютые, на младое слабое животнопорожденіе. Да и ужъ правду сказать; вотъ, что называется, нашла коса на камень! Поломались со проклятымъ своимъ и побарахтались, повозились, потшили свои ретивы сердечушки. — Въ етомъ небезстрашномъ для другихъ дл Егорк выборному, какъ ножемъ пропоролъ Макарыцу Соцкому изъ спины два ремня выкроилъ, Филюх изъ черепа кровь пустилъ, Петруск удальцу три пальца съ лвой руки оторвалъ, а безъ Контузіи, и царапинъ разв изъ сотни кто одинъ остался — пріятель Етотъ кому рожу разрумянилъ, какъ карминомъ, кому косточки расправилъ, такъ что ни руками, ни ногами владть, да и съ мста пошевелишься не даётъ. Однако ладно! — досталось же и ему окаянному. Ето не только уломали, сокротили, но и до смерци устосали! — Глядите — вотъ уже начинанаютъ его свжить, и снимать съ него полушубокъ — сорвали въ серцахъ полушубокъ скоро на скоро, и наряжаютъ въ него обезглавленное, мертвое тло Якова Трифоныца, падшаго со славою на пол сраженія. Кладутъ его во сани старосты лубовыя, а медвдя шельму, разбойника, съ головы до ногъ, какъ Сидорову козу, ободранаго валятъ на самы больши дровни, не увязаныя, непокрытыя, и нарочно для него съ собой изъ дому привлеченныя.

И когда совсмъ уже управились, то стали собираться на свою родиму сторонушку. Вотъ уже навострили свои лыжи вспять, только не на попятный дворъ, какъ говорится о другихъ трусу празнующихъ; а увнчаны внками лавровыми, со славою, въ дв трубы провозглашающею великіе ихъ подвиги. — Крянулись вс со мста битвы, не плоше куликова поля, иль мамаева побоища. — Они не идутъ, бгутъ, катятся, и выступаютъ изъ лсу, обими руками вытаскивая свои сандаліи и ноги изъ снгу, (разумются т, у коихъ лыжъ не было), на большу дорогу, широкую, убитую ими, какъ Московскую. — Выстраиваются, какъ слдуетъ рыцарямъ, не завоевателямъ златаго руна, но побдителямъ всецлаго чудища, со всмъ саломъ его и косками. (А вдь, медвжій жиръ, знаете, куды какъ хорошъ отъ многихъ припадковъ)!!
–

Теперь все дло къ концу приведено. Надобно и намъ поскоре кончить свое повствованіе, можетъ быть, для иныхъ и малозабавное и не такъ-то складное. И такъ вс, скажу, пошли, помаршировали, каждой восвояси, радуясь своей надъ врагомъ побд и одолніи. Перепутные соподвижники Пошехонцовъ разошлись по своимъ селеніямъ и домамъ, да и наши уже богатыри приближаются къ своему граду со древнихъ временъ славящемуся доблестію своихъ жителей. Тутъ выходятъ, иль бгутъ имъ на встртеніе къ самымъ тріумфальнымъ воротамъ жоны, дти, сестры, матери, отцы, братья малые. — При семъ свиданіи съ одной стороны торжество, тріумфъ, выступь бодрая, величавая; а съ другой, вс земно покланяются и прославляютъ своихъ избавителей. И такимъ побытомъ тріумфаторы наши идутъ, дутъ, везутъ, волокушъ изувченныхъ на брани, по самымъ лучшимъ проспектамъ, улицамъ. Какое множество по всмъ стогнамъ зрителей, возглашающихъ свою сердечную радость и удивленіе! — Уже вс привалили ко широкимъ воротамъ . Антипыца, разсмахиваютъ покровъ и на показъ всмъ сваливаютъ съ дровней свою добычу хвацкую, молодецкую. И не говоря уже о другихъ легко раненыхъ чуть не забыли вспомнить о закутанномъ въ медвжью шубу обезглавленномъ Яков Трифоныц. Да, за будутъ! — Уже шуба съ него, яко вчный и драгоцнный памятникъ, скинута, и виситъ у старостиныхъ воротъ распялена на большихъ желзныхъ крючьяхъ, что бы вс видли и дивовались удальству ихъ и мужеству, а покойникъ лежитъ просто въ саняхъ въ своемъ собственномъ одяніи, только что безъ рукавицъ и безъ шапки. И когда побдители трофеями своими надоволились досыта, и похвальными себ пснями натшилась, то вс бросились глядть удалова добра молодца сына Трифоныца гладятъ разсматриваютъ, а головы и ухарской шапки его, всми отъ мала довелика знаемой не видятъ, дивятся и спрашиваютъ другъ дружку. "Да былаль у него голова, какъ онъ, къ намъ отселева пошолъ, а особливо, какъ изо всхъ первой, и одзинъ на выскоцку на медвдзя кинулся, бросился?" — Вс стоятъ въ превеликомъ недоумніи: ршительнаго и врнаго никто ничево сказать не можетъ. — По нкоторомъ молчаніи и думаньи вскликнули: "О! о! да мы ето узнамъ отъ жонки его едуловны, вдцъ іона, за нёмъ слишкомъ десяцъ лтъ, такъ іона врно знаетъ, была ли у мужа её голова: "Пойдзёмц, спросимъ её самою." — Вдругъ побжали къ едуловн и спрашиваютъ ее: "Былаль у твово Трифоныца голова, какъ за нево высла и жила съ нимъ, и какъ іонъ съ намъ на медвдзя посшолъ?" Здсь едуловна сама поизумилась, призадумалась — и говоритъ имъ: "Я право сама не помню етаво — однако дайц мн подумацъ погадацъ — да, прослава году купилъ онъ себ, шапку Малахай съ ушами къ Петрову дню, такъ разсудзиц самы: На цшо бы ёму покупать было, и я цперь вспомнила, цито у Трифоныца мово была голова, шея, дв руки и дв ноги." Тутъ вс ей поврили, убдившись столь остроумнымъ доказательствомъ и разошлись по своимъ палатамъ жаркотопленнымъ, всякъ держа въ ум крпко на крпко, какъ бы на завтре съ достодолжною честію, славою похоронить Трифоныца, и съ нимъ еще нкоторыхъ тоже удалыхъ робятъ. "Да ужъ, какіе знатные и похороны были! а поминовеніе! — и расказать вамъ хорошенько не умю: блины, пироги, супы, соусы, жаркія, кисели, задокъ тьма! всякой всячины наставлены были полныя блюда и чашки! а мёдъ, пиво, вино, и всякаго рода горячее лилось, словно изъ Петерговскаго Самсона. Ибо все сдлано, изготовлено на мірской коштъ. — И даже кожурина медвжья съ головою и лапами поднесена всмъ обществомъ едуловн, какъ приснопамятный трофей неустрашимости и смльства усопшаго мужа её и друга искренняго.

Но скрасимъ хоть концомъ, какъ въ скаскахъ водится, повеселе, а именно: Я тамъ былъ, медъ, пиво пилъ, по усамъ текло, а въ ротъ не попало [22] .

1798

22

Вдь остроумный Кардиналъ д'Естъ сказалъ же въ шутки забавному Аріосту: Dove Diavolo, Messer Ltidovico, auete pigliate tante soglioneirie?