Ангел для сестры
Шрифт:
Кажется каким-то жульничеством, что после стольких лет борьбы ее убьет не лейкемия. Но опять же, доктор Чанс давным-давно сказал нам, что так обычно и бывает – тело пациента просто изнашивается от бесконечной схватки с болезнью. Постепенно, частями, оно начинает сдавать. У Кейт отказывают почки.
Я направляю телескоп на Петлю Барнарда и М42, сияющую в Мече Ориона. Звезды – это костры, пылающие тысячи лет. Одни – красные карлики – горят медленно и долго. Другие – голубые гиганты – сжигают свое топливо очень быстро, свет от них доносится до нас из невероятной дали. Когда горючее начинает иссякать, они переходят на гелий, разогреваются, происходит
Дома, после того как мы поели, я помогал Саре убраться на кухне и, ставя в холодильник кетчуп, спросил:
– Тебе не кажется, что с Анной что-то происходит?
– Потому что она сняла подвеску?
– Нет. – Я пожал плечами. – Вообще.
– В сравнении с почками Кейт и социопатией Джесса, я бы сказала, с ней все неплохо.
– Она хотела, чтобы обед закончился до его начала.
Сара обернулась ко мне от раковины:
– Как ты думаешь – почему?
– Гм… мальчик?
Жена покосилась на меня:
– Она ни с кем не встречается.
Слава богу!
– Может, кто-нибудь из подруг сказал ей что-нибудь обидное?
Почему Сара спрашивает меня? Что, черт возьми, я могу знать о перепадах настроения у тринадцатилетних девочек?!
Жена вытерла руки полотенцем и включила посудомоечную машину.
– Может, у нее просто подростковый возраст?
Я попытался вспомнить, какой была Кейт в тринадцать лет, но в голову пришли только очередное обострение болезни и связанная с ним трансплантация стволовых клеток. Обычная жизнь Кейт тонула в тумане, отодвинутая на задний план и затененная периодами болезни.
– Завтра я везу Кейт на диализ, – сказала Сара. – Когда ты вернешься домой?
– К восьми. Но я дежурю и не удивлюсь, если наш поджигатель снова даст о себе знать.
– Брайан, как тебе Кейт?
«Лучше, чем Анна», – подумал я, но жена спрашивала не об этом. Она хотела, чтобы я сказал, изменился ли желтый оттенок ее кожи в сравнении со вчерашним днем; она хотела, чтобы по тому, как Кейт опиралась на локти, сидя за столом, я прочел, насколько трудно ей держать тело в вертикальном положении.
– Кейт выглядит отлично, – солгал я, потому что так мы поддерживаем друг друга.
– Не забудь пожелать им спокойной ночи перед уходом, – напомнила Сара и принялась собирать таблетки, которые Кейт нужно принять перед сном.
Сегодня вечером тихо. Недели имеют свой ритм: безумие пятничных и субботних ночных смен прямо противоположно скучным дежурствам по воскресеньям и понедельникам. Могу с уверенностью сказать, что сегодня вечером завалюсь на койку и усну.
– Папа?.. – Открывается ведущий на крышу люк, и оттуда вылезает Анна. – Рэд сказал, что ты здесь.
Я обмираю. Уже десять вечера.
– Что случилось?
– Ничего. Просто я… хотела заглянуть к тебе.
Когда дети были маленькие, Сара часто приходила с ними сюда. Они играли в гараже между огромными спящими машинами; засыпали в моей каморке под лестницей. Иногда, в самую жаркую пору лета, Сара приносила старое одеяло, мы расстилали его на крыше, ложились на него с детьми и следили, как наступает ночь.
– Мама знает, где ты?
– Она подвезла меня.
Анна на цыпочках идет по крыше – она всегда побаивалась высоты, а тут вокруг бетонной площадки барьер высотой
– Что ты видишь?
– Вегу, – говорю я и пристально гляжу на дочь, чего давненько не делал. Она уже не прямая, как палка, появились некоторые выпуклости. Даже ее движения – то, как она заправляет волосы за ухо, смотрит в телескоп – проникнуты грацией, которую я приписал бы взрослой женщине. – Ты хочешь о чем-то поговорить?
Анна закусывает верхнюю губу и смотрит на свои кроссовки.
– Может, лучше ты поговоришь со мной? – предлагает она.
Я усаживаю ее на свою куртку и показываю ей звезды. Говорю, что Вега – это часть созвездия Лира, лиры, принадлежавшей Орфею. Я не слишком хороший рассказчик, но помню легенды, связанные с созвездиями. А потому излагаю Анне историю этого сына бога Солнца, который музыкой очаровывал животных и размягчал камни, человека, который так любил свою жену Эвридику, что не позволил Смерти забрать ее.
Когда я замолкаю, мы оба лежим на спинах.
– Можно, я останусь здесь с тобой? – спрашивает Анна.
Я целую ее в макушку:
– Как хочешь.
– Папа, – шепчет дочка, когда я думаю, что она уже крепко спит, – у него получилось?
Не сразу понимаю, что она говорит об Орфее и Эвридике.
– Нет, – признаюсь я.
Она вздыхает:
– Фигуры речи.
Вторник
Анна
Для меня обычное дело – притворяться, что я прохожу сквозь эту семью на пути к своей настоящей. Это не так уж трудно, правда: здесь есть Кейт – точная копия моего отца, Джесс – точная копия матери и я – собрание рецессивных генов, сложившееся непонятно как. В больничном кафе, поедая резиновую картошку фри и красное желе, я перевожу взгляд со столика на столик, думая, что мои настоящие родители могут находиться совсем рядом. Они расплачутся в умилении, что нашли дочурку, и увезут меня в наш замок в Монако или Румынии, и дадут мне горничную, которая будет пахнуть, как свежее постельное белье, и купят бернского зенненхунда, и обеспечат личной телефонной линей. Первой, кому я позвоню, чтобы похвастаться своей новой счастливой судьбой, будет Кейт.
Кейт делают диализ три раза в неделю, каждая процедура длится два часа. Ей ставят катетер, который повторяет линию подключичной вены и торчит всегда из одного и того же места в груди. Его подключают к аппарату, который выполняет работу вместо почек Кейт. Кровь Кейт (точнее, моя кровь, если вам интересно вникать в детали) покидает тело через одну иглу, очищается и затем вливается обратно через другую. Сестра говорит, что это не больно, просто скучно. Кейт обычно берет с собой книгу или CD-плеер с наушниками. Иногда мы играем с ней в игры. «Иди в коридор и расскажи мне про первого красивого парня, которого встретишь, – инструктирует она, или: – Проследи за вахтером, который шарится по Интернету, и узнай, чью фотку в голом виде он скачивает». Когда Кейт прикована к постели, я – ее глаза и уши.