Ангел из авоськи
Шрифт:
— Слышь, Родька, а что там у тебя за Цыпа?
Прежде чем что-то сообразить с ответом, Родя подумал желчно: узнали, сволочи! Сучье племя эти киношники! Откуда? Ну откуда они могли узнать и уже сообщить этому демону о Родиной тайной красотке, дуре непроходимой, но необыкновенной по всем другим статьям — Тинатин! Просто — Тинке.
Это ее! Ее назвал сейчас Казиев «Цыпой»!
Наконец Родя созрел для ответа:
— О чем ты, Тим? Какая Цыпа?
Казиев со своей волчьей улыбочкой, открывающей белые клыкастые зубы, которые в первые минуты общения с ним ввергали дам в состояние непреходящего сексуального стресса, ответил небрежно:
— Ласточка моя, Родик, все же знают,
И Казиев захохотал, открыв розовое, как креветка, небо!
— Чушь какая-то… — пробормотал Родерик, уже понимая, что ему не отвертеться от этого гангстера, если он, Родерик Владимирович, хочет еще иметь с этим волчарой дела!
— Короче, — разозлился Казиев, — я ведь не сказки пришел тебе рассказывать, а там, — он презрительно кивнул на отель «Negresco», — там подслушает даже комар. Или ты отвечаешь, или я ухожу. Ты мне надоел, впрочем, как и все здесь. Так что, Цыпа? И почему ты тогда клеишься к моей старухе, которая, правда, мне абсолютно не нужна, но я должен врубаться в любую ситуацию. А Цыпу я бы у тебя взял… На время, — сказал это и встал.
Родя от нахлынувшей злости так и остался сидеть. Надоел Казя!
— Да, Тим, есть Цыпа… Зовут ее Тинатин, Тинка-грузинка. Восемнадцать лет, сбежала в Москву из своего Тбилисо от папы-мамы, не бедных и довольно-таки знатных, ну захотела! Потом всеми правдами и неправдами как-то попала сюда. Тут кантовалась по городу, очень недолго. Потому что хороша, попала к одному человеку… Жениться тот, как она возмечтала, не хочет. Но она вбила себе в голову, что станет именно здесь Дивой. И папа-мама, и какой-то там Абел узнают, наконец, чего она стоит! Я ее подобрал прямо-таки на улице. Деньги все просаживает сразу, мужики бросают, как только видят, что за «товар», хоть и первоклассный. Вот и все. А твоя «старуха», как ты говоришь… Она хоть и «старуха», но последний ее фильм с дамой Серебряного века — это высший класс! Она тебе надоела, я понимаю! Мне моя давно… Но на Цыпе, как ты ее прозвал, я жениться не собираюсь. Накладно. Жаль, конечно, — хороша, бесовка, но для друга я… в воду готов, да жаль, что с воды меня рвет.
Казиев вдруг спихнул Родю прямо в море. Постыдно и унизительно. На виду посетителей бара на балюстраде отеля. Но Родя виду не показал, заржал, смешно выполз из воды. Казиев все стоял, не уходил, о чем-то раздумывая.
«…Господи, неужели он эту дурындасину в фильм возьмет? А что, — подумал Родя, — вполне. Казя сумасшедший».
Сначала Родя вроде бы расстроился, что лишится услад восточных, а теперь как-то прозрение пришло — вовремя! Все делается вовремя! Пусть Цыпу берет Казя! И наконец, можно будет всерьез обсудить с Улитой их дальнейшие отношения. Отношения? Смешно! Тот, кто эту заварушку затевает, торопит. И со своим гонцом, сопляком каким-то, передал записку, что и сюжет есть феерический, какого еще не бывало, что-то типа Хемингуэя, именно для Улитки. Жутко как все таинственно и секретно! Никому — ни полслова. Конечно, может, розыгрыш… Но уже одно серьезно: Родина вторая квартира — Улитке… И куча тайн и условий. Родя не в накладе. А если все правда, то ли еще будет! Завтра встреча… И чувствует Родя, что тот, кто это затеял, предложит оформить с Улитой официальные отношения. Кто-то очень радеет за нее и хочет оградить от всяческих посягательств. Кого? Да того же Тима! Станет Улита снова звездой и приползет к ней Тим. А может, и другой кто…
В любом случае Роде здесь куда спокойнее, чем в родимой России. Никто и носом не ведет! Предложил «место встречи» не Родя, а «тот»… Забирайте, Тимофей Михайлович, «Цыпу-Дрипу»! А вот в Родином кино, если
Еще одно глодало Родю, как это Улита согласилась — вроде бы да?! — на их помолвку? Боится своего Казиева? Боится остаться одна?.. Еще фильм-два, и она выйдет в тираж? А уж мамушек-бабушек играть никогда не будет.
Как она ему сказала?
«…Лягу тогда на стол, поставлю свечу, не буду ни жрать, ни пить и подохну».
— Ну как? — раздражился его молчанием Казиев.
Родя понял, задела девка стареющего Казанову! А как не задеть?! Талия — тростинка, грудь роскошная, личико — иконописное! И кожа! Белизны снега горных вершин! Конечно, на экране это будет нечто! Но Цыпка двигаться не умеет ни телом, ни личиком. Все при ней, и в то же время ничего нет. Казиев с актерами работать не любит и не умеет. Многого не умеет Казя, как оказалось, понял, поработав с ним, примечающий все Родя. Но об этом — никому и никогда!
Отдаст Родик белоснежную грузинскую княжну!
— Бери. Бесплатно, — великодушно сообщил Родерик, когда они медленно шли к отелю, — дарю. — И почувствовал себя на белом коне. И подумал, что Казиеву сейчас жуть как стыдно, но вместе с тем — очень хочется…
— Давай сделаем следующее, — Родя уже «гарцевал на коне», которым всю жизнь владел Казиев, — я сегодня съезжу к ней, скажу, что у нас мол, все…
— Нет, — резко заявил Казиев, — никаких сегодняшних твоих поездок и предупреждений! Мы познакомимся завтра на твоем приеме, а там уж будет мое дело. Кстати, а приемчик-то в честь чего? Неужто виллочку приобретаешь? — И он усмехнулся: — Шутка! Ну а с мадам как будем? Баш на баш?
Казиев заржал, опять показав креветочное небо, в которое Роде захотелось воткнуть что-нибудь вроде шила или острой отвертки.
— Потрох ты все-таки, Казиев, — неизвестно как вырвалось у Роди, — мадам, если хочешь знать, стоит раз в пятьдесят, это по малому счету, больше, чем юная Цыпа!
К случаю сказать, не так уж и восторгался Улитой наш Родерик. Он и сам любил молоденьких и пышненьких девчоночек. И не влюблен в нее был, просто нюхом своим учуял, что эта дама, прежде чем совсем уйти в небытие, еще даст дрозда зрителю… Да и какие-то силы беспокоились о ней.
Было, было чутье, казалось бы, у глупого, и — скажем вперед — несчастного Родерика.
А Казиев? Теперь он вальяжно направился к балюстраде, с которой уже издали ему благосклонно кивали. Его принимали всяким. Стоило ему появиться, как тут же бежал и ширился шепот: «Казиев, сам Казиев, Тим! Тимофей Михайлович!..»
Все это он знал-перезнал и все-таки любил. Себя — в них во всех.
Как же тепла и черна ночь! И какая прекрасная странность!.. На небе россыпь звезд, а луны — нет. И пистолет в кармане стал теплым и чем-то будто обыденным…
Существо — мужчина? женщина? — свернулось, замерло на белой витой скамейке. В белой одежде. Все, или почти все, за исключением бедных или непричастных, собрались у Роди на вилле. За огромным, полуоткрытым окном, собственно, стеной зала, веселились.
Существо тоже могло бы быть там… Но зачем?.. Неинтересно и, главное, не нужно.
Родя лихо отплясывал у самой стеклянной стены с длинноногой красоткой, которая отчего-то все хохотала… Существо шевельнулось. Пора. Скоро начнет светать, а что задумано, то должно быть исполнено. В ладонь, как щенок теплым носом, ткнулся пистолет. В этот миг Родя снова подтанцовывал к окну-стене… Существо не выстрелило в Родю-Родерика. Рука дрогнула. Родя продолжал плясать. Дышащий, танцующий, хохочущий — живой! Хотя и подонок!