Ангел из Сетубала
Шрифт:
– Что там? – спросил я.
– Ерунда. Пробоина в борту выше ватерлинии. Мы с Питером ее быстро залатаем. Там работы на час.
– Так-то оно так, – задумчиво проговорил Питер. – Но там еще руль пострадал. Его практически нет. Огрызок какой-то остался.
– Не может быть! – воскликнул я и крутанул штурвал из стороны в сторону.
Корабль слабо реагировал на мои команды.
– Да… – я почесал затылок. – Плохи наши дела. По спокойной воде доползем до берега. Сейчас посмотрю карту и составлю маршрут до ближайшей земли. Только бы шторма не было.
Мы втроем с тревогой посмотрели на темнеющее небо.
– Да что там шторм! Из такой передряги выбрались, врагу не пожелаешь. И ничего, живые и здоровые. Плевать на шторм. Один только Перейра пострадал.
– Ты, что, несешь, Доменико? Я в полном порядке.
– Ты в материальном смысле пострадал, Диего. Не получишь ты теперь бочонок вина от Бенито, – врач радостно захохотал. – Бенито – жадюга. Он лучше на дно пойдет, чем хорошему человеку вина поставит.
Шутка была плоской, как доска, но он так заразительно смеялся, что мы с Ван Хайденом не выдержали и захохотали вместе с ним.
– Ага, жадюга он! – кричал сквозь смех Ван Хайден. – Это он специально башкой об мачту треснулся, чтобы денег на вино не тратить!
– Так это он мачту сломал?
– Он! Он! – сквозь хохот, вместе закричали мне Питер и Доменико.
– А я думал, ядро!
Меня корежило от смеха, и я по штурвалу сполз на палубу, давясь от хохота.
– А руль от корабля тоже он?
– Это он! Бенито! Он! Жадюга! – кричали мне мои товарищи, катаясь по палубе и дико хохоча.
Это было похоже на коллективное помешательство. Мы валялись по палубе, держась за животы. Вместо хохота из наших глоток вылетали какие-то стоны, хрюканья, бульканье и прочая дичь. Эта оргия продолжалась минут пять. Вероятно, нам требовалась эмоциональная разрядка после всех наших смертельно опасных злоключений. И мы получали ее.
Смех прекратился так же внезапно, как и начался. Мы лежали на палубе, глядя, как по небу быстро бегут облака, словно боясь опоздать куда-то. На душе было пусто и холодно.
Ван Хайден встал с палубы и будничным голосом произнес:
– Пойдем, Доменико, заделаем пробоину в корме. Диего, за штурвал и смотри в оба.
Я кивнул и поднялся на ноги. Голландец помог встать нашему эскулапу.
– Ты, Перейра, не переживай, я свое слово держу, – весело проговорил испанец. – До самой твоей смерти буду тебя вином поить!
– Погоди, Доменико, а если Перейра дольше тебя проживет? – спросил Ван Хайден.
– Исключено. У меня хорошая наследственность. В моем роду все долгожители.
– Ладно, долгожитель. Пошли немного поработаем.
И они ушли в трюм.
А через два часа начался шторм. Внезапно задул резкий северо-восточный ветер. Небо затянулось тяжелыми свинцовыми тучами. Сумрак черной вуалью покрыл океан. Редкие всполохи на мгновенье освещали мертвенным светом контуры туч и верхушки волн. Приближалась гроза. Волны становились все выше, круче и злее. Они словно свора бешеных псов налетали на наш бриг, стремясь растерзать свою добычу. Наша крошечная команда отчаянно билась с этой стихией, стремясь во что бы то ни стало сохранить свой корабль, а, стало быть, и свои жизни.
Я изо всех сил крутил штурвал, стараясь удержать бриг носом к волне, ни в коем случае не встать к ней боком, иначе мощная волна перевернет наш корабль. Только носом, а иначе конец!
Стало совсем темно, поскольку наступил отнюдь не добрый вечер, суливший совсем не спокойную ночь. Ван Хайден и Доменико зажгли масляные фонари, освещавшие дрожащим светом небольшое пространство вокруг себя.
Началась гроза. Прямо над нашими головами вспыхнула ослепительным зигзагом молния, на миг осветив все вокруг холодным, зловещим светом. И тут же оглушительно, словно залп из тысячи орудий, грянул гром. Я инстинктивно перекрестился. На нас сверху обрушились потоки воды. Начался свирепый ливень, больше похожий на водопад. Сказать, что было страшно, это ничего не сказать. Обстрел англичан, по сравнению с этим разгулом стихии, был детский лепет, щекотание пяток. Я мертвой хваткой вцепился в штурвал и во всю глотку орал все молитвы, которые знал.
Огромные водные горы с неумолимой методичностью обрушивались на наш бриг. Легко, словно ореховую скорлупку, вздымали его на свою вершину и тут же безжалостно бросали вниз. Такие полеты вызывали спазмы у меня в желудке, тошнота подкатывала к горлу, а сердце зависало где-то над головой. Казалось, что следующая волна это последняя в моей жизни. Шторм бушевал всю ночь. Мне представлялось, что этому кошмару не будет конца.
Уже слабо забрезжил рассвет, но стихия продолжала свирепствовать. И вдруг, сквозь рев и грохот, я услышал отчаянный крик. Я напряг свой слух и зрение и увидел фигуру Доменико. Он стоял на самом носу корабля и энергично размахивал руками. Ван Хайден находился у мачты. Как я не напрягался, не мог расслышать, что кричит испанец. Но этого и не понадобилось. В очередной раз вспыхнула молния, и на секунду стало светло как днем. И я увидел то, о чем хотел предупредить меня Доменико. Ничего страшнее я не видел в своей жизни. В нескольких десятках метров прямо по курсу тянулась вереница острых, как акульи зубы, рифов. Неумолимая сила тащила нас на них. Ничего сделать уже было нельзя. Поздно! Я покрепче ухватился за штурвал, широко расставил ноги, внутренне собрался, приготовившись к неизбежному столкновению. Оно не заставило себя долго ждать.
Страшный удар сотряс наш многострадальный бриг. Раздался оглушительный треск, грохот, скрежет. Невероятная сила подбросила меня вверх и вперед. Пролетев пару метров, я грохнулся на палубу, сверху на меня свалился выломанный штурвал. Бриг резко остановился и застыл словно вкопанный. Я лежал на палубе несколько секунд, отходя от шока. Затем откинул от себя штурвал и осторожно ощупал себя. Все в порядке, кости целы. Я встал на ноги и огляделся. Ни Ван Хайдена, ни Доменико не было видно. Сверкнула молния, и в ее свете я увидел у левого борта лежащего голландца.
Я бросился к нему.
– Питер! Питер, ты в порядке?
Я тряс его за плечо. Голландец открыл глаза и какое-то время ошалело смотрел на меня.
– Ты в порядке, Питер?
– Да вроде бы. Голова болит. Наверное, я башкой хорошенько треснулся и отключился.
Он сел на палубу, прислонившись к ограждению.
– А где доктор? – спросил он.
– Не знаю. Наверное, на носу судна. Я там его видел.
Я помог голландцу встать, и мы побежали на нос корабля. Но Доменико там не было.
– Наверное, он за борт свалился. Надо его вытаскивать!
Я схватил валявшийся под ногами канат и подбежал к ограждению. За бортом ничего не было видно, лишь темнота и сплошная стена дождя.
– Доменико! – закричал я.
– Доменико! – вторил мне Ван Хайден.
В ответ рев океана, свист ветра и грохот дождя. Раздался новый раскат грома, сверкнула молния, и в ее призрачном свете мы увидели бедного доктора. Он неподвижно лежал, точнее сказать, висел, на коралловом рифе. Белое как мел лицо его было обращено в нашу сторону. В широко открытых глазах навсегда застыло выражение удивления и боли. Из груди испанца торчал огромный острый конусообразный отросток рифа, а из рваной раны обильно вытекала кровь, которую тут же смывали потоки дождя.