Ангел мой
Шрифт:
Случалось, молодые женщины и их кавалеры, а также Кюн, её бывший портной, теперь отошедший от дел, приглашали её к себе в ложу и в ресторане за свой столик. Она соглашалась, но молодые женщины вели себя с ней чересчур почтительно, что было ей совершенно ни к чему, а Кюн вздумал называть её «моя милочка», на что она сейчас же отреагировала:
– Кюн, прямо скажем, вам не идёт быть клиентом. Её последней надеждой был Патрон, который стал директором и тренером боксёрской школы. Но Патрон успел жениться на молодой владелице бара – маленькой, вздорной и ревнивой, как собака-крысолов. И всё же Леа, облачившись в платье цвета тёмного сапфира, расшитое золотом, украсив себя весьма внушительными
В результате всех этих попыток вернуться в бурную жизнь праздных людей она заработала страшную усталость, причины которой не понимала.
«Да что же это со мной?»
Она ощупывала лодыжки, которые немного опухали к вечеру, разглядывала крепкие зубы, корни которых только-только начинали обнажаться, выстукивала кулаком, точно бочку, свои лёгкие, которые привольно расположились в её широкой спине, мяла свой неунывающий живот. Что-то у неё всё же было не так, и это действовало на весь её организм. Баронесса де Ла Берш, которую она встретила как-то у стойки бара, где она запивала белым извозчичьим вином две дюжины улиток, наконец-то поведала Леа о возвращении блудного сына в лоно семьи и о восхождении нового медового месяца над бульваром Инкерман. Леа выслушала эту нравоучительную историю с полным безразличием. Но зато она совершенно изменилась в лице, когда на следующий день у ворот своего дома увидела голубой лимузин и Шарлотту Пелу, которая семенила по её двору.
– Наконец-то! Наконец-то! Моя Леа! Дорогая! Ещё похорошела! И похудела! Будь осторожней, Леа, в нашем возрасте нельзя слишком сильно худеть! Нет, нет, сейчас как раз то, что нужно, но больше уже нельзя. И пожалуй, даже… Но как же я рада тебя видеть!
Никогда ещё резкий голос госпожи Пелу не казался Леа таким нежным. Она не прерывала госпожу Пелу и даже была ей в каком-то смысле признательна за нескончаемый поток колкостей, потому что это давало ей отсрочку. Как в старые добрые времена, она усадила Шарлотту Пелу в обитой шёлком маленькой гостиной в удобное низкое кресло и, как в старые добрые времена, машинально села на стул с твёрдой спинкой, что вынуждало её расправить плечи и высоко поднять голову. Между ними оказался стол, покрытый старинной вышитой скатертью из грубой материи, и, опять же как в старые добрые времена, на нём стоял пузатый гранёный графин, наполовину заполненный коньяком, рюмки в виде лепестков, тонких, как слюда, вода со льдом и песочное печенье.
– Милочка моя! Теперь мы можем видеться спокойно, – причитала Шарлотта. – Ты знаешь мой девиз: беги от друзей, когда у тебя неприятности, делись с ними только радостью. Всё время, пока Ангел был в бегах, я сознательно не подавала никаких признаков жизни. Ты меня понимаешь? Теперь же, когда всё хорошо и мои дети счастливы, я кричу тебе об этом, я бросаюсь в твои объятия, и мы вновь заживём по-прежнему… Она прервалась, закурила сигарету: такого рода паузы ей удавались превосходно, как опытной актрисе. – Разумеется, без Ангела.
– Разумеется, – улыбнувшись, подтвердила Леа. Леа разглядывала и слушала своего старинного недруга с неожиданным удовлетворением. Огромные бесчеловечные глаза, болтливый рот, короткое, упитанное, подвижное тело, – эта женщина, сидящая напротив неё, явилась сюда только для того, чтобы подвергнуть её испытанию, унизить её – опять-таки, как в старые добрые времена. Но Леа и теперь сумеет ответить ей достойно, с презрением, с улыбкой, гордо вскинув голову. Она уже не чувствовала того тяжёлого груза, который давил на неё всё последнее время, ещё вчера. Обычный знакомый свет освещал гостиную и играл в складках занавесок.
«Ну вот! – подумала Леа весело. – Опять те же женщины, которые немного состарились с прошлого года, обычные колкости, шаблонные фразы, ироничная недоверчивость, совместные трапезы, финансовые газеты с финансовыми новостями по утрам, скандальные сплетни днём, – придётся всё это начать сначала, потому что это и есть жизнь, моя жизнь: всевозможные Альдонсы, Лили, баронессы де Ла Берш и какие-нибудь престарелые мужчины, лишённые семейного уюта, – вот и вся компания для карточного стола, где, возможно, рядом с рюмкой коньяка и колодой карт скоро появятся вязаные носочки для будущего ребёночка… Ну и пусть всё будет так, раз уж так заведено. И не стоит печалиться по этому поводу: хоть я и падаю в яму, но приземлюсь мягко, на привычное место…»
И Леа с ясными глазами и спокойным лицом устроилась поудобнее, чтобы слушать, как Шарлотта Пелу жадно рассказывает ей о своей невестке.
– Кому как не тебе, Леа, знать, что всю жизнь я стремилась только к миру и покою? Ну так вот, теперь наконец я их получила. Ты думаешь, почему Ангел удрал? Да просто он не успел перебеситься! Конечно, я ни в чём не упрекаю тебя, Леа, Боже упаси, но согласись, что с восемнадцати до двадцати пяти лет Ангел не имел возможности пожить холостяцкой жизнью. Вот он и погулял три месяца. Эка невидаль!
– Может, это даже и к лучшему, – сказала Леа всё тем же серьёзным тоном. – Теперь его молодая жена получила некоторые гарантии.
– Именно, именно это я и хотела сказать! – взвизгнула госпожа Пелу, просияв. – Гарантии! С момента его возвращения домой я как во сне. И знаешь, если уж член семьи Пелу вернулся домой после загула, это навсегда!
– Это что, семейная традиция? – спросила Леа. Но Шарлотта пропустила это мимо ушей.
– К тому же дома его так хорошо встретили! Его жёнушка, ах, что за женщина, Леа… Ты знаешь, уж я их повидала, этих жёнушек… Так вот, я не видела ни одной, которая могла бы заткнуть за пояс Эдме.
– Мать у неё и впрямь выдающаяся женщина, – сказала Леа.
– Ты только подумай, подумай, милочка, ведь Ангел оставил её на моих руках почти на три месяца – к слову сказать, ей повезло, что я была рядом!
– Не сомневаюсь, – отозвалась Леа.
– Ты представляешь, дорогая, ни единой жалобы, ни единой сцены, она и глазом не моргнула. Представляешь? Само терпение, сама нежность, она святая, святая!
– Это ужасно! – сказала Леа.
– И когда, в одно прекрасное утро, наш разбойник явился с улыбкой на губах, как будто был просто на прогулке в Булонском лесу, ты думаешь, она сказала ему хоть слово? Нет! Она и не пикнула! Поэтому он, который в глубине души всё же, наверно, чувствовал себя немного смущённым…
– Смущённым? Почему? – спросила Леа.
– Ну всё же было отчего… Ему очень понравилось, как его встретили, и они тут же помирились у себя в спальне. Ах! Уверяю тебя, в этот час не было женщины счастливей меня!
– Кроме, возможно, Эдме, – подсказала Леа.
Но госпожа Пелу была в возвышенном настроении и величественно взмахнула руками:
– Да о чём ты? В тот момент я думала лишь о воссоединении семьи. – Она изменила тон, сощурила глаза и поджала губы. – Впрочем, я не очень представляю себе, чтобы эта малышка могла впасть в экстаз и стонать от восторга. Двадцать лет, хилые ключицы – ба, в этом возрасте делают лишь первые шаги. И потом, между нами говоря, я считаю её мамашу фригидной.