Ангел тьмы
Шрифт:
— Убирайся отсюда ко всем чертям! — выкрикнул кто-то. — И держись, черт возьми, подальше!
На этом они скрылись в направлении таверны. Мисс Говард не выпускала из рук револьвер, оба мы начали оглядываться вокруг.
— Где он? — шепотом спросила мисс Говард.
— В такой темноте? — также шепотом отозвался я. — Да где угодно.
Еще минуту мы не шевелились, продолжая слушать и ждать, предполагая новые шаги нашего маленького врага — если он и впрямь был нашим врагом,в чем я начал уже сомневаться. Но ни на дороге, ни среди окаймлявших ее тенистых деревьев и кустов никаких следов активности не наблюдалось, и по мне это было вполне неплохо.
— Идемте, — сказал я мисс Говард и взял ее под руку.
К тому моменту особых уговоров ей не требовалось, так что еще через полминуты мы уже были в экипаже, и путь наш снова лежал на север; маленький морган бежал неплохой рысью. Когда мы миновали таверну, я успел увидеть несколько пар злых глаз, провожающих нас взглядами, и тело человека, пораженного стрелой туземца, лежащее на барной стойке; я не знал, сколько он пробудет без сознания и жив ли вообще, — и, уж конечно, не знал, зачем слуга сеньора Линареса вновь пришел нам на помощь. Первый раз, при нашей стычке с Пыльниками, можно было списать на промах его стрелы; но нынешний второй случай ясно давал понять — странный маленький человек, вроде бы грозивший мне смертью в субботу вечером, старался от смерти нас охранить.
— Может, просто он сам хочет убить нас? — изрек я, когда Стиллуотер остался где-то в полумиле позади.
— Возможностей у него уже было более чем достаточно, — покачала головой мисс Говард. — Это все какая-то бессмыслица… — Наконец она спрятала револьвер обратно в потайной карман и глубоко вздохнула. — У тебя сигаретки не будет, Стиви?
Я кивнул и хихикнул, чувствуя облегчение от того, что нам все-таки удалось сбежать.
— И как только люди не устанут задавать мне этот вопрос? — пробормотал я и полез одной рукой в карман штанов, слегка отпустив вожжи в другой, извлек пачку сигарет и передал ей. — Прикурите, пожалуй, и мне одну, мисс.
Она поднесла спичку к паре сигарет, одну из которых вручила мне. Потом, после нескольких глубоких затяжек, обхватила голову руками и принялась тереть виски.
— Да уж, разозлились вы там что надо, — заметил я.
Она улыбнулась:
— Извини, Стиви. Надеюсь, ты знаешь, что я не стала бы осознанно подвергать твою жизнь опасности. Но подобный случай несносного идиотизма…
— Мир полон таких мужчин, мисс Говард. А примешься всемсообщать, куда бы им лучше убраться, так непременно хоть кто-то да взбесится.
— Я знаю, знаю. Но в некоторых случаях… Впрочем, надеюсь,ты понимаешь, что мы ни разу еще не были в настоящей опасности.
— Конечно, — выдохнул я, и несколько секунд изучал мою спутницу. — А вы бы и вправду стали в него стрелять, да?
— Тронь он кого-то из нас? Безусловно. Ничто так не напоминает мужчинам о хороших манерах, как пуля в ноге.
Я снова хихикнул, хотя прекрасно понимал, что она вовсе не шутит. В мире, пожалуй, не было второй женщины, что обращалась бы с оружием — и, как следствие, с вооруженными людьми, — с той же легкостью, что мисс Говард. У нее имелись на то свои, очень личные причины, и я не вправе перечислять их здесь — она сама позаботится об этом когда-нибудь, ежели пожелает. Существенным для меня этой ночью было лишь одно: слова мисс Говард о том, что ради моей защиты она стала бы стрелять в человека, вовсе не были пустым звуком; и, пока мы ехали по залитой луной дороге вдоль реки, знание это еще больше успокаивало мою нервную систему и дразнило ум.
— Как она только может так, мисс Говард? — наконец спросил я, выкурив большую часть сигареты.
Мисс Говард ответила с долгим, глубоким вздохом:
— Не знаю, Стиви. Полагаю, людям, терзаемым бессилием, свойственно пытаться распространить свою власть на тех, кто слабее их, — и бог в помощь этим слабым созданиям, если они вдруг откажутся подыгрывать. Пьяные, неудовлетворенные мужчины бьют и убивают женщин, женщины, отчаявшиеся доказать, что могут хоть чем-токомандовать, бьют и убивают детей, а дети эти, в свою очередь, мучат животных… Не забывай, что младенцы кажутся очаровательными тем из нас, у кого детей нет, но множество матерей лишаются терпения от всего этого шума, недосыпания и простого и понятного трудапо воспитанию.
Я покачал головой:
— Нет, я не о том. Само-то убийство я уже начал понимать. Как мне кажется. Но вот как она заставляет действовать других людей… С этим-тоона как справляется? Ну то есть, взять хотя бы то, что мы уже слышали — и видели. Некоторые, работавшие с ней в Нью-Йорке, считают ее святой; прочие же, из того же заведения,считают ее убийцей. Несчастный глупый муж обращается с ней как с единственным своим спасением — а потом она идет за угол и заполучает симпатии Гу-Гу Нокса, пьяней любой уличной шлюхи, входившей к Пыльникам. Дальше мы приезжаем сюда и обнаруживаем, что людям в Боллстон-Спа она поначалу казалась потаскухой, потом — порядочной женщиной, а после — снова потаскухой. А теперьв этомпроклятом месте — в Стиллуотере — мы узнаем, что ее до смерти боится весь город!Как, черт возьми, такое удается одному человеку?
— Ну, — слегка улыбнувшись, отозвалась мисс Говард, — боюсь, что этотвопрос будет посложнее. — Она отвлеклась от сигареты и над чем-то задумалась. — Пораскинь мозгами над всем, что сейчас перечислил, Стиви, — что за качество объединяет эти случаи?
— Мисс Говард, ну если б я знал…
— Ну хорошо, хорошо. Тогда прими во внимание вот что: ни одна из этих личностей, из этих непохожих личин, в коих она представала людям, цельной не является. Ни одна из них не характеризует реального человека — все это упрощения и преувеличения. В общем — символы. Ангел милосердия — жестокий убийца. Верная жена и мать — развратная шлюха и бесстыжая потаскуха. Все они словно персонажи рассказа или пьесы.
— Как в этих… как их там… в «мифах», что вы рассказывали? В тот день у музея?
— Именно. И, как и в тех мифах, поражает не то, что кто-то смог выдумать всех этих персонажей, — на такое способен любой сумасшедший или просто одаренный богатым воображением. Поражает, что их на самом деле признает и принимает на веру такое количество людей — не только жители городков типа Стиллуотера, но даже целые общества. И, боюсь, все этосводится в итоге к тому, что тебе может оказаться немного сложно понять. — Похоже, мисс Говард заметила в моем лице как будто уязвленную гордость — и быстро положила ладонь мне на руку. — О, я не хочу сказать, что ты недостаточно образован или умен, Стиви. Ты один из самых умных мужчин, что я встречала. Но ты — мужчина.
— Да? А к беседе-то нашей это как относится?
— Боюсь, самым непосредственным образом, — пожала плечами она. — Мужчинам на самом деле не понять, насколько мир не хочет,чтобы женщины были полноценными людьми. Для женщины в нашем обществе самое важное — даже важнее честности и порядочности — быть опознаваемой.Даже когда Либби зла — и, быть может, более всего, когда она зла, — ее очень просто классифицировать, приколоть булавкой к доске, точно некий научный образец. Те люди в Стиллуотере в ужасе от нее, потому что ужас этот позволяет им понять, кто она, — и оберегает их. Вообрази, насколько труднее было бы признать: да, эта женщина способна на ужасающую злобу и насилие, но в то же времяона — та, что отчаянно пыталась быть кормилицей, быть хорошим и дельным человеком. Если принять все, если допустить, что внутри она не просто одна или другая, а обе сразу, — что же тогда это говорит обо всех прочихженщинах города? Как тогда вообще можно судить о том, что на самом деле творится у нихна сердце — и в голове? Так жизнь в простом поселке внезапно станет чрезмерно сложной. И потому, во избежание всего этого, они разделяют понятия. Обычную, нормальную женщину считают заботливой и любящей, покорной и уступчивой. А любая, не укладывающаяся в эту классификацию, должно быть, настолько зла, что ее следует бояться — бояться даже больше, чем обычного преступника, ведь она-то определенно наделена силами самого дьявола. Ведьма — вот как, наверное, звали бы ее в старые времена. Ведь она не просто нарушает закон — она попирает порядок вещей.