Ангел тьмы
Шрифт:
— Здравствуйте, — сказала мисс Говард, когда мы прошли. — Я понимаю, уже поздно, но не подскажете, дома ли мистер или миссис Мюленберг?
Черная старуха бросила на мою спутницу тяжелый и слегка потрясенный взгляд.
— Кто вы? — спросила она. Но прежде чем мисс Говард успела ответить, сама взяла на себя этот труд. — Должно быть, чужаки в наших краях — мистера Мюленберга нет.И нет все эти лет десять, а то и больше.
Мисс Говард несколько смущенно выслушала ее, потом сказала:
— Меня зовут Сара Говард, а это — и, указав на меня, постаралась подыскать достаточно убедительное в сложившихся обстоятельствах объяснение, — мой кучер. Я работаю у окружного прокурора Саратоги, расследую дело, касающееся женщины, некогда жившей в этом городе. Тогда ее имя было Либби Фрэзер. Нам сказали, что Мюленберги как-то общались с ней…
Старая негритянка выпучила глаза и подняла руку, пытаясь вытолкать нас скопом наружу.
— Нет, — быстро бормотала она, качая головой. — Не-а, нет-нет! С ума сошли? Явились сюда, задают вопросы… а ну выметайтесь живо!
Но до того, как ей удалось прогнать нас обратно в ночь, из гостиной донесся голос:
— Кто там, Эммелин? — спрашивала женщина, и голос ее звучал грубо. — Мне послышалось, что кто-то говорит… Эммелин! Кто там?
— Да просто какая-то леди с вопросами, мэм, — ответила старуха. — Но я отправлю ее прочь, не беспокойтесь!
— С какими вопросами? — отозвался голос — и тут я приметил в нем то, что доктор назвал бы парадоксальным качеством: сам по себе звук указывал на человека примерно одних лет с негритянкой, но тональность и темп слов были очень резкими и будто принадлежали кому-то намного моложе.
Вне себя от ужаса женщина у двери вздохнула и крикнула:
— О Либби Фрэзер, мэм.
Воцарилась долгая пауза, потом голос из гостиной зазвучал намного тише:
— Да. Так мне и послышалось… Она сказала, что из конторы окружного прокурора?
— Да, мэм.
— Тогда впусти ее, Эммелин. Впусти ее.
Негритянка неохотно отошла в сторону, давая нам с мисс Говард пройти через пещеру прихожей в гостиную.
Невозможно было различить цвета потрескавшихся стен той комнаты или кусков старинных обоев, все еще державшихся на них немногочисленными островками. Мебель, теснившаяся вокруг тяжелого стола с лампой, тоже пребывала в обветшалом состоянии. Слабый желтый свет маленького дымного огонька лампы доходил до углов комнаты, но не проникал в них — и как раз в одном из этих углов на жалком старом диване сидела наша «хозяйка»; ноги и большую часть тела ее скрывало вручную сшитое стеганое одеяло. Перед лицом она держала старый веер, медленно перемещая его, чтобы обдувало прохладой — по крайней мере, так я понял ее действия. И, насколько можно было судить, в комнате больше не было ни души.
— Миссис Мюленберг? — тихо обратилась мисс Говард, глядя в темный угол.
— Не знала, — ответил скрипучий голос, — что окружной прокурор начал брать на службу женщин. Кто вы?
— Меня зовут Сара Говард.
Голова за веером кивнула.
— А мальчик?
— Мой кучер, — сказала, улыбаясь мне, Сара. — И мой телохранитель. — И, вновь повернувшись к миссис Мюленберг, добавила: — Похоже, в этом городе мне без него не обойтись.
Затененная голова продолжала кивать.
— Вы спрашиваете про Либби Фрэзер. Она — опасная тема для бесед… — Внезапно и резко миссис Мюленберг глубоко вдохнула — со стоном, от которого волосы бы встали дыбом даже у покойника. — Прошу вас, — продолжила она через несколько секунд, — сядьте…
Мы нашли два стула с прямыми спинками, что казались чуток покрепче прочих предметов в комнате, и попробовали усесться.
— Миссис Мюленберг, — сказала мисс Говард, — признаюсь, я несколько озадачена. Мы — я — разумеется, приехали сюда не в поисках неприятностей. И без намерения кого-либо обидеть. Но, похоже, одно лишь упоминание имени Либби Фрэзер…
— Видели, что осталось от соседнего дома? — перебила миссис Мюленберг. — Это был мойдом. Точнее, моего мужа. Мы жили там с нашим сыном. Люди в этом городе не хотят, чтобы их дома превратились в обугленный кирпич и пепел.
Мисс Говард осмысливала это несколько секунд.
— Хотите сказать — это еерук дело? Либби Фрэзер?
Голова вновь закивала.
— Только мне никогда этого не доказать. Как не доказать и того, что она убила моего ребенка. Она слишком умна…
От упоминания еще одного мертвого ребенка, да еще и в таком городе и в таком доме, как эти, я был готов броситься в окно гостиной, вскочить в бричку и настегивать нашего маленького моргана, пока мы снова не очутимся в Нью-Йорке. Но мисс Говард никогда не отступала.
— Понимаю, — тихо, но твердо сказала она. — Думаю, вам стоит знать, миссис Мюленберг, что помощник окружного прокурора Пиктон готовит женщине, известной вам как Либби Фрэзер, обвинение в убийстве — убийстве ее собственных детей.
Это вызвало очередной приступ одышки за веером, одна нога на краю дивана начала заметно дрожать.
— Своих собственных… — Нога внезапно замерла. — Когда? Где?
— Три года назад — в Боллстон-Спа.
До нас донесся еще один судорожный вдох.
— Стрелявший… по их словам, случайно — не негр?
— Да, — подтвердила мисс Говард. — Вы знаете об этом?
— До нас доходили слухи, — проговорила миссис Мюленберг. — А город прочесывал поисковый отряд. То были дети Либби?
— Именно. И мы считаем, что это она убила их. А заодно — и еще нескольких малышей в Нью-Йорке.
Теперь из-за веера раздался другой звук — и через несколько секунд я разобрал в нем хриплые рыдания.
— Но чему я так поражаюсь? — наконец тихо проговорила миссис Мюленберг. — Если какая женщина и могла сотворить такое, то — одна Либби.
Наклонившись, мисс Говард вложила все сочувствие, на которое была способна — и которое было способно на многое, особенно в обращении с лицом одного с нею пола — в следующий вопрос: