Ангел
Шрифт:
"Значит, вы и вели их на хвосте, ребята"…
— Роек скорее мёртв. Хотя мы не можем быть уверенными на все сто. В той сутолоке и бедламе мы не смогли в этом убедиться, Аолитт, Вы уж нас простите, — сконфуженный солдат сиял почти чистой повязкой. Я не осуждал его. Не всем дано практически безнаказанно валить тонхов. Я с сожалением отставил пустую кружку:
— Одевайтесь. Мне нужно либо видеть тело Франца, либо найти его, если он обманул всех и смог уйти.
— Обмануть? — Физиономия Джи вытянулась. То же самое произошло с лицами всех присутствующих. Все без исключения, от мала до велика, собрались здесь, заглядывая мне в рот и внимая каждому шелесту моего плаща. "Спасителю и заступнику" до смерти не хотелось выходить в буйствующую снаружи непогоду, но, похоже, выхода не было.
— Да, Ковбой. Именно обмануть. Есть такой трюк — имитировать смерть или смертельное ранение. Позаимствовано в животном и растительном мире. Притворившись дохлятиной, приманивать жертву. Было бы весело, если, купившись на истошные крики, вы всем скопом ломанулись взглянуть на его бездыханную тушку. Думаю, он приберёг для столь торжественного случая один рожок… — Я встал и надел плащ. Загадочная одежда. Несмотря на то, что она почти невесома и тонка, в ней практически не чувствуется холода. Имей я хотя бы плотный свитер, давно обливался бы потом. А так — мне вполне достаточно грубо скроенного подобия льняной рубахи.
…Со мною вызвались Джи, всё тот же Яцек, и ещё пятеро. Скорее, для того, чтобы не принимать участия во вновь возобновившихся работах в убежище. Неугомонный Герхард, распихав зевак, загнал всех в вонючие катакомбы, дав нам возможность спокойно собраться. С превеликой неохотой, оглядываясь и наталкиваясь друг на друга, народ пошёл продолжать обустраивать своё будущее гнездо. Мы вышли на улицу. Метель понемногу стихала. Через три часа небосвод обещает окраситься робким рассветом…
…На своё счастье или на беду, Роек отличался завидной живучестью. Насколько я мог судить по его голосу, профессор обладал и незаурядным запасом спортивной злости, и чувством довольно чёрного юмора. Когда мы подошли к его дому, пули взвихрили снежный покров прямо перед нашими ногами. Возьми он чуть повыше — и Джи с молодым парнем могли б навеки остаться в моей памяти. Все залегли. Лишь мне это занятие не показалось приятным. Недоумевающий Яцек шипел мне сквозь зубы: "Падайте же, он Вас пристрелит"…
Внимательно оглядев окрестности, понимаю, что такими темпами мы рискуем задержаться здесь надолго. Либо пока не выкурим Франца из его засады, либо… Либо пока он не врежет дуба от ран. Потому как в хриплом торжествующем смехе, раздавшемся в ответ на здравое предложение Джи не чудить и сдаться, слышались нотки страданий. А вот этого мне допускать не хотелось. Не входила смерть профессора в мои планы. Если «стороны» не у него в карманах, спросить о них у трупа будет затруднительно. Потому я, оглядев уткнувших носы в снег людей, вновь поворачиваюсь к чёрным провалам окон полуподвала, из которых так удачно огрызнулся огнём доктор, и вполне внятно предлагаю:
— Роек, не дурите. Вы знаете, за чем я пришёл. Мне не нужна ни Ваша жизнь, ни что-то другое из её составляющих. Отдайте то, что не принадлежит Вам по праву, и можете катиться на все четыре стороны…
Несколько мгновений напряжённой тишины, и в ответ грубо и устало:
— А-аа, это ты, козёл пернатый… Прилетел…, ангелочек. Шёл бы ты, откуда свалился! Были твоими камешки — стали моими… Профукал, так признайся. — Выстрел мне точно в грудь сопроводил эту тираду. От толчка пули я слегка покачнулся. Лёгкое неприятное жжение — и всё прошло. Интересно, — сколько во мне уже похоронено свинца? Надумай я летать самолётом, приборы металлоконтроля сошли бы с ума, проходи я на посадку хоть в трусах. Однако доктор вряд ли мог это видеть, а потому, скорее всего, в его понимании он просто промахнулся.
— Как вам понравились тонхи? Тут они недавно сильно мотались; тебя искали, наверное? Так я подсказал, где да что… — Он торжествующе хихикнул. — Думаю, когда они нагрянут в подвал, если вы вдруг разминулись, там охотно просветят, где ты гуляешь…
Я разочарованно вздохнул:
— Франц, Вы ведёте себя крайне глупо. Зачем Вам «камни»? Разве Вы способны понять их истинное предназначение? Или использовать их в той мере, в которой и состоит их настоящая ценность? Будьте здравым человеком!
— Отвали, скотина! Я не для того ковырялся в вонючих тушах этих обезьян, чтобы отдать их тебе задарма! И я догадываюсь о некоторых их «свойствах». Думаю, тонхи отвалят за них немало… Нет, не денег. Этого говна… — Роек натужно закашлялся и громко сплюнул, — этого говна у меня и так всегда было навалом. Теперь главная ценность — жизнь. Жратва. Безопасность. Тепло и крыша над головой. Ну, и самка. Думаю, будущим царям Земли не будет жалко для меня всего этого. Даже при их проклятом «правлении» можно существовать вполне приемлемо…
Я был удивлён. Наивное существо — человек. Он зачастую охотнее верит в доброту голодного дракона, чем в святость и силу искренней молитвы.
— Вы действительно считаете, что Ваша мелкая жизнь стоит их торговли, Роек? — меня начинала злить его тупость.
— Не моя жизнь, идиот! А ценность того, что я принесу им в виде подарка. Думаю, этот дурак Сирвенг повесился бы, узнай, как повернулись описываемые им события! — Гомерический хохот был мне ответом. Он вдруг оборвался, и последовавшее за ним раздражённое бурчанье сквозь стиснутые зубы сказало мне о том, что доктор одной рукой держит автомат, а другой, при помощи этих самых зубов, пытается оторвать бинт или кусок ткани. Видимо, мы застали его в момент самоврачевания ран, и теперь он понемногу вернулся к прерванному было занятию.
— Вы ведь ранены, профессор… И истечёте кровью, оставаясь там ещё долгое время. А мы либо решимся на штурм, либо останемся здесь, сменяясь, до тех пор, пока вы не примёрзнете животом к своим родовым камням… — Отчего-то я до последнего надеялся на его благоразумие.
— Пш-шёл на хвен, ф-фабака! Я перефыву и тефбя, и всех твоих фваных роффтвенникоф. Фотите пфоуватьфа? — Сдавленное сопение, что слышно мне даже сюда, и облегчённый вздох с удовлетворённым матерком. Похоже, Роек наконец-то перевязался и освободил рот. — Прорваться, говорю, хотите? Валяйте! Патронов у меня на всех хватит. Хочешь взять камни? Так приди и возьми, раз ты такой умный! — Сухой и решительный щелчок нового магазина был как дополнительный аргумент его решимости. Я снова обернулся на уткнувшихся в снег людей. Встретился с их умоляющими глазами, в которых даже в темноте я видел неподдельное беспокойство за мою шкуру. Мне не нужны их смерти, и я не посмею поднять их навстречу пулям даже во имя такой цели. Потому как для смерти, как всегда, есть тот, кого она не знает…
— Я иду к Вам, Роек. Приготовьте мне полный расчёт…
— Ага, валяй, дурачок…, валяй, двигай! Милости прошу! — Было слышно, как он, видимо, удовлетворённый результатами перевязок, завозился на своём месте, изготовившись к прицельной стрельбе.
— Тонхов больше нет, профессор. И Вам не стоит рассчитывать ни на их помощь, ни на сделку. Я иду…
Несколько секунд немец озадаченно молчал, а потом, видимо осознав, что я сказал о тонхах, завизжал отчаянно и зло:
— Иди сюда, иди, сука! Я вырву тебе сердце! — Воздух прошила длинная очередь. Ещё одна. Сквозь их грохот слышалась отчаянная грязная ругань на чистейшем немецком. Похоже было, что с Францем случилась истерика. Я пожал плечами, — ещё бы, ведь надежды на помощь Сильных рухнули, и теперь ему придётся иметь дело с тем, кто…