Ангел
Шрифт:
— Ты чего, как девка, в обморок-то брякнулся, а? — В отличие от более дипломатичного Нортона, Джи абсолютно не считал нужным разводить тут слюни по поводу излишней впечатлительности друга. Которого, не скрываясь, считал неженкой и слабаком.
Рене округлил глаза. Теперь он вспомнил.
— Я… я обезьяну там увидел! Огромную морду, странную такую обезьяну… И она говорила. Представляешь, Чик, — говорящая обезьяна?! — Мони потряс руками перед лицом, разводя их в стороны примерно на размер львиной хари, словно этим жестом надеялся заменить недостаток лексикона в данный момент. — От такая, во! Странная такая тварь, как будто…, как будто не местная она, вот!
Тут он вспомнил и те непонятные буквы:
— Джи, это что же, обезьяний язык был? — Казалось, ему самому не верится в то, что такое вообще возможно.
— Скорее, да, чем нет, мой друг. И если ты сейчас не подымешь с песка своей задницы, и если за нами не прилетят, как грозился некто рекомый Нортон, то ты тоже скоро заговоришь на нём. Бегло. — Даже в темноте было видно, как раздражён и озадачен Ковбой.
— Как так заговорю? — Француз непонимающе уставился на друзей. — Ради чего мне говорить с ними, да ещё на их языке?
Неожиданная мысль повергла его в глубокий шок:
— Чик, ради всего святого, скажи, что это не те события, что в этом, ну…
Нортон досадливо поморщился, но все же счёл возможным «просветить» товарища:
— Нет, Рене, это не по сюжету «Планета обезьян», если ты про ту древнюю киношную белиберду. Тут… — он примолк, словно не зная решая, переживёт ли с ужасом смотрящий на него хлюпик неприятную во всех отношениях новость. И вывалить ли её ему на голову всю сразу или давать дозировано?
Коррективы в его весьма терпеливые мыслительные процессы внёс нетерпеливый рёв того же Ковбоя, заставивший подпрыгнуть и без того нервного юношу:
— Ты совсем окосел, дебил?! Ты что, не понял? Ты видел явно неземное существо, сам же говоришь! И я, и Чик — мы оба — считаем, что эта тварь, что ты увидел первым, перед тем, как опрокинуться кверху ботами… И те сотни «муравьёв» на снегу — всё это ино-плане-тяне, понял?!
Губы Мони задрожали, словно он был готов вот-вот расплакаться, и лишь хлёсткая затрещина, выданная неожиданно не кем-нибудь, а Чиком, заставила его от неожиданности спохватиться и взять себя в руки. Уж от кого угодно можно было б этого ожидать, но чтобы от такого миролюбивого увальня, как Нортон…
Если уж и он настроен так решительно и серьёзно, пожалуй, стоит впредь стараться держать себя в узде. Дабы не нарваться на неприятности похуже.
Примерно так рассуждал сейчас Рене, в то время как его собственный язык шептал невероятные, невозможные вещи:
— Боже правый, Чик, Джи… Неужели это вторжение…
Угрюмый, как облапошенный более молодыми собратьями при охоте на рыбной реке медведь, Чик неохотно и со странной примесью раздражения в голосе бросил:
— Скорее всего, да. Вторжение. И если то, что мы видели в атмосфере, вкупе с падениями самолётов, фото из космоса и видениями на мониторе — правда, то мы в полной заднице, брат. Не в смысле мы втроём, хотя и это уж куда вероятней, а все. Понимаешь, — все! Вся планета. Потому как я даже не знаю, что смогут противопоставить этому наши бравые вояки…
Нахохлившийся рядом с ним Джи виновато хлюпнул носом, как будто это по его недосмотру на планете появились неведомые «обезьяны».
— Откуда же взялись они, Чик? — Рене еле слышал сам себя, настолько невообразимой и нереальной казалась ему вся эта ситуация. Когда угодно, в необозримом будущем, и уж наверняка без их, троих товарищей, участия должна была состояться эта встреча.
С чуждым разумом, о котором прожужжали миру все уши эти чокнутые уфологи.
Не сегодня, не таким же образом, и не так же страшно?! Накликали, паскуды!!! Контакты им подавай!
— Откуда ж мне знать, Рене? Я тут пытался кое-что прикинуть, так у меня вот вышло, что, — Чик почесал в затылке, как будто и сам опасался оглашать собственные мысли, — вышло, что их лохань никак не меньше семи, а то и двенадцати километров в диаметре. Не меньше, понимаешь?! Целый посёлок, городок летел, и ПВО не могли его не видеть… Да и просто невооружённым глазом его можно было б наблюдать ещё задолго до приземления. Хоть днём, а тем более — ночью. Да от него такое свечение должно было исходить ещё за несколько сотен миллионов, миллиардов миль от Земли… А когда оно начало бы окончательно тормозить примерно в десяти — пятнадцати миллионах миль от Земли, свету было б столько, что можно было б книгу читать, сидя на улице! Это ж колоссальные энергии, колоссальный разброс рассекаемой материи и отражаемого солнечного света! Это вам не «Шаттл», не «Прогресс», коими мы когда-то кичились, и которые до сих пор остаются почти неизменными как в размерах, так и в возможностях. Это — межзвёздная арба, и набита она не пюре в тюбиках, а сотнями, возможно, тысячами этих существ…
Чик на несколько мгновений умолк. Его будто и самого поражали сделанные им же выводы.
— Вы только подумайте, — это миллионы, многие миллионы тонн груза! Не считая веса самого корабля. Какой же мощности должны быть двигатели этой «матки», чтобы хотя бы поднять эту махину с поверхности планеты, не говоря уже о том, чтобы преодолеть кучу световых лет и потом заставить приземлиться! При старте такой «колесницы» почва должна выгорать в пыль на глубину не меньше ста метров! Да и одно только торможение заставляет двигатели выдавать для такой массы безумные усилия… Думаю, я не ошибусь, если скажу, что… — тут он задрал глаза к небу, быстро шевеля губами и смешно дёргая носом, — …что масса корабля… будет…, будет… никак не меньше семи миллиардовов тонн!!! Это примерно одна десятитысячная свободной массы Луны…, если не ошибаюсь. Луны, «взвешенной» в том состоянии невесомости, в котором она пребывает, и при той силе её притяжения.
Притихшие и ошалевшие Джи и Рене никак не могли взять в толк, вообразить себе такого веса.
— И какой же мощности должен быть движок у этой небесной таратайки? — Мерящий всё в мире на соотносительность с моторной техникой Ковбой и сам понимал, какой детский, наивный вопрос он задал, однако Чик, к его удивлению, спокойно и не торопясь стал прикидывать:
— Конечно, точно сказать сложно, но если перевести единицу принятой номинальной мощности в твоих «лошадок», то я думаю, что это приблизительно… приблизительно… сто сорок семь, помноженное на десять в… в четыреста пятидесятой степени. Лошадиных сил. Вот так, я считаю. — Он глянул на Джи, сделавшегося от таких цифр каким-то жалким и крохотным.
— А это… сколько? Ну, хоть примерно…, - наконец, тупо выдавил тот, потому как в его голове попросту не существовало такого количества полочек для укладки на них столь длинных рядов цифр и бесконечных нулей…
Бесконечное терпение Чика, за которое так любили его все смешливые и задиристые друзья, на сей раз играло ту же роль понимающего человека, разжевывающего нечесаному кроманьонцу основы современного бухгалтерского учёта:
— Скажем, если выстроить в ряд всех этих м-мм… ломовых лошадей, то они могли бы растянуться примерно от Земли до Меркурия. В пятьсот тридцать три ряда. Это где-то тысяча четыреста… Нет, две тысячи сто сорок семь упряжек по восемьсот семнадцать триллионов голов. Через каждые десять тысяч километров. Вот… — Нортон перевёл дух. — Они были бы видны на ночном небе едва ли не так же, как Млечный Путь. Даже, скорее всего, точь-в-точь повторяя его. По размерам и степени видимости. И при этом, Джи, если дать им надлежащую точку опоры, они бы весело потащили нашу старуху планету, да ещё за компанию с Марсом и Плутоном, сквозь Галактики, не напрягаясь и не обрывая постромок. Вот что такое «моторчик» этой гондолы, Джи.