Ангел

Дюбанов Владимир Владимирович

– Я тебе сказал, не приходить! Что тебе, еще нужно?

– Ты что, мужик, ты что! Я же позвать тебя хотел, выпить! Познакомиться!

– И ты, вдруг, решил, что я соглашусь пить с тобой? Мне приятна твоя компания? Пошел вон! Чтобы я, тебя, никогда не видел ближе двух метров от моей квартиры! Увижу - сброшу с пятого этажа! Понял?

В ярости захлопнул двери не удосужившись дождаться утвердительного ответа. Он итак всё понял и осознал. Замечаю в себе новые качества, о которых раньше даже не догадывался. Теряюсь в догадках, насколько долго он стоял за дверью подглядывая. Если долго, то нам со Светой несдобровать. В замочную скважину очень хороший сектор обзора, я сам, в детстве, заглядывал в нее, когда потерял ключ и пришел домой раньше мамы. Там, зеркало и большая часть прихожей, как на ладони просматривается. Всё! Завтра меняю замок. Хотя, может уже и поздно. Мы целовались и, поцелуи были отнюдь не детскими. Так проколоться! Надежда лишь на то, что я отреагировал раньше, чем он увидел наш грех, но, что-то, очень слабая, ведь мы, так увлеклись новой игрой, что ничего не замечали вокруг.

***

Светлана. К

нам в дом пыталась вполз ти грязь, претендующая на родственные отношения. Папа Сережа, придумай что-нибудь. Сегодня он будет мой, а я буду его навсегда , чтобы избежать этой грязи в будущем . Однако есть в жестокости и что ? то привлекательное. Сила привлекательна, и власть как проявление этой силы. Ее побаиваются, она немало может: сломить, уничтожить, навязать свою волю. Победить, заставить считаться с собой. Враги есть у каждого, мордой в лужу тыкали каждого, и каждый в воображении рисовал себе сладкие картины праведной расправы. Растравленный оскорблением человек в воображении жесток, мечтая о страхе и унижении врага. Даже мягкосердечный и слабодушный ощущает, что быть "или хоть вы глядеть" жестоким бывает приятно: пусть боятся и считаются, ты крутой. Сильному может не нравиться жестокость. Но если он не способен на жестокие поступки - он тем самым перестает быть сильным: его сила встречает преграды, непреодолимые иначе. Дело не сделано: упорные и несогласные с ним люди продвигают свою точку зрения. Чем выше к солнцу, тем меньше места на вершине. Ученые, артисты, военные, политики - везде борьба, грызня, конкуренция, и везде нужно уметь перекусить соперника. А жестокость трусливого и слабого, имея в основе ту же самую природу - стремление к самоутверждению - проявляется через иной механизм, вытекает наружу через несколько иное русло, так сказать. Трусливый и слабый человек закомплексован. Он не рискует, не идет на опасность грудью; скрывает жажду мести, глотает оскорбления, поджимает хвост, - выживает среди более сильных. А тоже хочет быть сильным, значительным, чтоб его боялись, уважали, считались с ним. И уж когда он, в безопасной ситуации, дорывается до того, что может явить свою власть и силу - о, вот тогда вся его многолетняя жажда отомстить многочисленным обидчикам вылезает наружу! Тем, кто красивее, сильнее, богаче, удачливее, кто плевал ему на голову и гонял на побегушках. И вот тогда он может наслаждаться унижением другого, его болью, зависимостью и беспомощностью, резать из него ремни, мучать, разрушать его жизнь.

– --

Ангел. Опять происки тьмы, она не гнушается самыми нечестными приемами. Есть ли предел падения человека, родственника, матери. Или у пьющих такого предела нет? Посылаю образ Королевы - недосягаемый идеал , не сгибаемой силы воли и красоты.

***

Соблазнение

Работать, Серёга, работать! Чтобы не думать о последствиях сегодняшних ошибок. Сплошные проколы и осечки. Всё больше людей узнают или догадываются о наших, со Светой, неправильных отношениях.

Срочно сделать уже к завтра "Королеву", потом панораму, что увидел ночью, во сне. Сон - шиза, игра раскалённого воображения, явно от Мефистофельских инъекций, но очень похоже - вещий. Так, наверное, бредят амазонские шаманы, выпив своей ядовитой закваски, а потом выдают чудеса от третьей точки подсознания. Вот он, сгоревший, разваливающийся мост наяву! Нам нужно на ту сторону, чего бы ни случилось. Там безопасно и спокойно, а сейчас - нет. Покоя не будет, пока мы еще в пути и нас окружают, завистливые и злые люди с тухлыми мыслями. Панорама даст мне ответ, что делать дальше, как пройти трудной дорогой и ничего не потерять, не сбросить из души, как лишний груз в пропасть.

Света тоже устроилась в кресле напротив, занялась рисованием бабочек и божьих коровок, чтобы научиться наносить их на правой щеке. Озабоченно поглядывала на меня, как хмурюсь и злюсь. Так мы работали до позднего вечера, лишь прервались ненадолго, поужинать. Ужинали молча, избегая затронуть тему избиения отчима, а другие темы не лезли в голову.

Работаю с упорством маньяка, как будто в последний раз, в последний день перед концом света. Полностью закончил "Королеву" и даже сделал набросок нового лица Свети с макияжем. Рисунок графитовым карандашом, но губы ярко-красные, алые, то, что меня так сильно привлекало всегда и сегодня в полной мере удалось получить. Я целовал их как мечтал всегда и больше не боялся, того, что делаю...

– Я устала и хочу спать, - наконец, не выдержала Света.

– Ложись, моя хорошая, я еще немного поработаю.

Она поднялась с кресла, постояла немного в нерешительности и потом отправилась в ванную комнату, долго там плескалась в воде и попискивала от удовольствия. А я прислушивался к ее возне и улыбался, представляя, как она там ныряет и резвится в тесной ванне. Потом затихла, слышится лишь шум сливающейся воды.

Еще немного времени. Она выходит. Но какая! В прозрачном пеньюаре, в таком прозрачном и откровенном, что почти не скрывает тела, тонких ажурных трусиков на вырост и ленточки вместо лифчика, тоже не менее прозрачной. Охренеть! Затаив дыхание, молча прослеживаю весь ее путь. Медленно идет к трюмо, красит губы, подводит ресницы и брови, тонким пузырьком с духами дотрагивается мочек ушей. Да она ведет себя как законная жена перед брачной ночью! Откуда она это все знает? Природный инстинкт? Или знания, собранные по крупицам из разных источников? Сладко вздрогнуло сердце. Ой, Серёга, не смей даже и не думай об этом! Она, тебе - дочь. Господи! Что же мне делать? Гневно пресечь или мягко проигнорировать, сделать вид, что так и должно быть? Перевести все в шутку и баловство? Света говорила, что я мудрый. Где же набраться той мудрости, чтобы не навредить ни отношениям, ни самой Свете? Она уже подходит ко мне, к дивану, говорит: "Я у стеночки". А сама смотрит на меня призывно и с уверенностью, что неотразима и я не устою, да и никто не устоял бы. Инстинктивно отодвигаюсь к краю, освобождая ей место. Она ступает на диван, идет как по лестнице в небеса, остановилась, возвышается над мной богиней любви, чистая, прозрачная и благоухающая тонким ароматом плотского наслаждения. Ложится рядом, повернувшись лицом ко мне. Смотрит. "Ну!" От нее волнами расходится желание и благосклонное позволение королевы, возжелавшей сделать вассалу необычайно дорогой подарок. Я не могу сопротивляться против этих чар, во мне все восстает, до последней клеточки приходит в движение и плывет, лавой вулкана течет в ее сторону. Других мыслей нет, что она мне дочь, что это ребенок с неокрепшим организмом и психикой, что есть общепринятые правила с запретами и их невозможно обойти как индейцу, табу, ходить на охоту в чужие земли.

– Солнышко, мы не можем этого делать, - говорю, а голос дрожит от волнения, в нем слышится неуверенность и сомнение. А может быть можем? Плевать на запреты?
– Мы не можем.

– Почему не можем?
– тихо говорит она с придыханием, - Поцелуй меня?

Она сделала свой выбор, она хочет этого, теперь осталось сделать выбор мне. Я буду ее целовать! Зацелую до оргазма, если у ребенка такое возможно. Но не допущу прямого контакта. Не смею, не должен. Склоняюсь над алыми губами, вдыхаю волнующий аромат. Духи. Я понял, провокационную акцию продавщиц, когда она предложили Свете духи с феромонами, они хотели, чтобы я мучился вот так, разъедал себя изнутри серной кислотой сомнений, разрывался между недозволенным и желанным. Свете, духи эти запретить! Они для меня вредны, они вредны Свете.

– Целуй, - тянется привычно губами ко мне.

Трогаю ее губы своими. Она их растворяет принимает поцелуй, будто опытная куртизанка, языком трогает мои десна, с наслаждением закрывает глаза. Меня бьёт мелкой дрожью от каждого проникновения кончика языка, скользящих движений по деснам, пронзает до самого позвоночника слабой болью, как электрическим током. И яркие вспышки перед закрытыми глазами, с каждой вспышкой все больше парализует волю и способность сопротивляться соблазну.

– Поцелуй меня, как целовал их.

Я прекрасно понимаю, чего она хочет, короткое общение с практикантками даром не далось, она приобрела запретные знания и спешила ими воспользоваться. Я и сам этого хочу! Страстно, безумно, как бездомный щенок, оставшийся без мамки и ищущий сиську везде, где приткнется. Может быть, это хороший выход из нашего положения? Мне нужно постараться оставить отношения на уровне поцелуев, пусть даже эти поцелуи окажутся за пределами всех мыслимых норм морали. Но не более того! Если периодически выпускать из неё пар, это не повредит физиологии неразвитого организма растущей женщины, но кто знает, что станет с её мозгами? В кого она превратится, после таких экспериментов? Плевать! Я хочу! И не могу с собой ничего поделать. Тем более, она сама уже задирает полы прозрачного пеньюара, медленно и изящно. Наклоняюсь, делаю ей слоника в оголенный пупок. Света затаенно смеется, тихим смехом проститутки, которая с большим трудом, таки убедила клиента побыть с ней за определенную плату. Трогает ладошкой мою щеку, как бы, ласково подбадривает: "Ну чего же ты, дурашка, это же, так приятно!" А второй рукой, большим пальцем цепляет за резинку трусиков, давая понять, что разрешает сделать мне это. И я, сорвался. Сдернул невесомые трусики, они и слетели легко, в одно движение. Впился взглядом в вожделенное место. Света, гладит меня по голове, теребит пальцами волосы, и сама затихла, затаилась в нетерпеливом предвкушении чуда, которое обязательно должно с ней произойти. Я не решаюсь сделать первый шаг к новым, еще более острым отношениям, лишь смотрю на маленькое, изящное творение природы, которое повзрослев непременно станет моим прибежищем и утешением, а сейчас нельзя, как бы ни хотелось, как бы не тянуло. Мгновения спрессовались в неповоротливое, глухое безвременье, тягучее сомнение перед выбором всего нашего последующего будущего. Боже мой, что ж я творю? Ну, подай же мне хоть один знак, чтобы понял, что хочу невозможного. Шарахни меня своей молнией, чтоб поджарилась кожа и сплавились кости! С трудом наклоняюсь и лишь легонько, едва коснувшись губами, трогаю, целую запретное.

– Ещё, - шепчет Света, и шепот походит на стон, - ещё.

Она испытывает оргазм? Или имитирует, как ее учили извращенные практикантки? А вообще, испытывают ли оргазм дети? Не помню... Когда я начал мастурбировать? Какие испытывал ощущения?

Света дрожит, выгибается дугой и мышцы ног напряжены до предела, шепчет, шепчет взахлеб, частит невнятно, в нетерпеливом ожидании лавины:

– Еще... Еще... Еще... Еще...

Потом:

– Я умираю! Дядя Сережа... Я умираю...

Размякла. Всё... Поднимаю голову смотрю ей в лицо, выискивая хоть чуточку счастья. Она слабо улыбается.