Ангел
Шрифт:
– Я открою!
Метнулась к двери, щелкнула задвижкой. Открывается дверь. На пороге стоит Верка, с каким-то мужиком. Надо, полагать, теперешний муж, отчим Светы, так, сказать. Верку я не видел лет пятнадцать. Постарела и оплыла как мыло на печке. Одутловатое лицо алкашки и усталые глаза, будто она прожила тяжелую и никчемную жизнь, пребывая в рабстве.
Но как Света рванула от двери! Как котенок впервые увидевший веник, а веник еще, при том, и упал на него. Быстренько спряталась у меня за спиной, выглядывает обиженным зверьком.
– Мы зайдем?
– спрашивает
– Нет, - отвечаю почти хладнокровно.
– Так и будем разговаривать в дверях?
– Да. Но можем и не разговаривать, просто уходите и всё.
Входить самовольно не решаются, скорее всего, бабки уже в захлёб рассказывают, всем желающим и просто прохожим, про мои бурные наклонности и что кидаюсь на людей с кулаками, ни про что, "Буйный он, буйный! В психушку сдать и делу конец, пусть санитары повяжут руки за спиной".
Стоят, переминаются с ноги на ногу, действительно почувствовав себя незваными гостями. Мужик - сморчок, плюгавая пьянь, но мнящий себя Ди Каприо, позирует и строит глазки Свете, подмигивает ей, из доброжелательных побуждений. Мол, чего испугалась, у-тю-тю, коза! Я ж, твой папа! Не узнала? Ну, не папа - отчим, что тоже родня, в доску. Подойди, сюда, знакомиться будем!
– Девочка, - наконец заговорила, Верка, - пойдем домой, мама приехала.
– Ты мне не мама и мой дом, здесь!
– говорит обиженным голосом Света выглядывая из-за моей спины, - и мой папа - дядя Сережа, а ты - уходи.
– Вырядил-то, как. Как куколку одел, видать богатенький, вот и купил ребенка шмотками.
– Знаете, лучше уходите, подобру-поздорову, - я начинаю терять терпение, да я его давно уже потерял еще на бабе Дусе, - сегодня я не в очень хорошем настроении, если вы еще не в курсе.
Вижу. В курсе. Просветила дворовая свора сплетниц.
– Мама умирает, - всхлипнула Верка, - дочку отнимают. Как жить теперь? Доченька, дай своей маме еще один шанс?
– Ты свой шанс пропила, - говорю жестоко и без всякой жалости, - уходи.
– Ну дайте, хоть ключ, от квартиры, - еще всхлипывая проговорила Верка, - ночевать же негде.
Глаза Светланы потемнели, на лице брезгливое презрение.
– Бабушка мне наказывала чужих людей в квартиру не пускать, -сказано категорически с не терпящим возражения тоне.
Тут у меня в голове как бы прояснилось, и почему я распоряжаюсь чужой собственностью, мой дом -моя крепость, зачем же его пачкать. Вылезла грязь из какой-то щели, пусть туда же и уползает. В свою квартиру же я пускать этих пропащих алкашей не хочу.
– Только из уважения к памяти детства, вот вам деньги на ночлежку, - теперь уходите. Унижено прикрыли дверь. Уф. Сердце как колотится. Я думал будет сложнее бороться с Веркой. Потрепал Свету по голове, улыбнулся ей подбодрить, а то побледнела, в лице ни кровинки. Закрыть на замок дверь и чтоб ни одна тварь сюда больше не сунулась. " Серега, ты, когда замок поменяешь, а?". Потянулся рукой защелкнуть дверь, и она вновь открылась, на пороге Веркин муж.
– Ты, эта классный мужик, эта, хоть там и говорят всякое.
– Ну, спасибо, эта, выручил. А то, совсем на
– Больше не приходи, понял?
– сверлю его суровым взглядом, по моему мнению, как раз подходящим и убедительным, чтобы неповадно было. Потому что бумажник, таки, я ему засветил, где полпачки денег. Я же видел, как у него алчно сверкнули глаза. В его понятиях - много, очень много. Ха! Он еще чек на миллион двести не видел, глаза, вообще, повылазили бы. Захлопнул дверь перед самым его носом, чтобы не смотреть, как он выписывает реверансы благодарности.
– Светик, солнышко, а давай я тебя нарисую в этом платье?
– говорю так, чтобы отвлечь ее от недавнего общения с родственничками. Ее уже начало колотить, и она нервно теребила сумочку, которую так и не выпускала из рук с момента ухода неприятных типов.
Она молча кивнула в согласии, потом медленно проговорила:
– Спасибо, папа.
– За что?
– Ты, всегда меня спасаешь, - говорит очень серьёзно, и в сочетании с недетским платьем, с макияжем совершеннолетней девушки, ее слова приобретают особый смысл; со мной, сейчас разговаривает взрослая женщина, нашедшая себе покровителя и готова беспрекословно подчиниться его воле, отдать себя без остатка и без тени сомнений.
Меня переполняет эмоциями, но не нахожу ни одного подходящего слова, сказать ей взаимно, как люблю ее, готов даже умереть за нее. Протягиваю к ней руки, и она подошла ко мне, прижалась, дрожит и не может унять эту дрожь. Тянется ко мне алыми губами для поцелуя, смотрит серыми глазищами пронзительно, призывно. Подари мне поцелуй, такой, настоящий, не понарошку. И я подарил. Целую ее нежно, все смелее, так, как мы вообще не должны целоваться. Бог с ним. Мы можем позволить себе такие поцелуи. Только это! А больше, ничего!
– Я всю помаду твою съел, - говорю с виноватой улыбкой.
Да. Я виноват перед ней, что ворую у нее детство. Готовлю неизвестно для какой миссии. Но, я не могу уже иначе. Если прекратить эти поцелую, просто, сойду с ума. И благодарен ей, что она принимает это как должное.
– А ты, нарисуй еще? И потом, опять съешь.
– Может сама попробуешь? Нужно же учиться когда-то?
Мы придумали себе новую игру. Света рисовала себе губы, а я съедал, с трепетом, самые неудачные. Да они, все были неудачными, даже те, которые могли бы сойти как удовлетворительные, немедленно браковались и подлежали слизыванию. Света расслабилась и уже тихонько смеялась:
– А теперь, вот так?
– говорит и сама показывает, как надо целоваться, языком чуть глубже и пощекотать им десна.
За дверью послышалась возня. Я это ощутил спиной и внутренним слухом. Замочная скважина! В неё вполне возможно наблюдать, все что происходит в прихожей, если очень нужно и сильно захотеть. Мягко отстранил Свету от себя, показываю глазами и легким кивком за спину. Подслушивает кто-то! Резко бросился к двери и распахнул. Пашка, алкаш сверху. Наклонился в позе любопытствующего сексота, не успел среагировать на мою молниеносную реакцию. Ах ты, козел!
– А-а-а-а!!!
– хрипит он, размазывая кровь по лицу.